Распутин-1917 - Сергей Александрович Васильев Страница 62

За время своей учёбы в Питере в ревущие 90-е Григорий не раз и не два бывал в залах Эрмитажа 181 и 182. Сегодня, войдя в кабинет Николая II в Зимнем Дворце, он не мог отделаться от чувства, что находится в музее, а царь — ненастоящий, страдающий напыщенной ненатуральной театральностью, скрупулёзно и достоверно созданной художниками мадам Тюссо.

Самодержец всероссийский сидел за рабочим столом и что-то задумчиво черкал в толстой тетради с грубой матерчатой обложкой. Увидев Распутина, встал, подошел к окну и только тогда развернулся всем корпусом к вошедшему.

— Как чувствуете себя, друг мой, — раздался тихий голос Николая II, ровный, мелодичный, но какой-то надтреснутый. — Моя дражайшая супруга, дочки, доктор Боткин и генерал Батюшин сообщили, что вы очень изменились за время пребывания в плену у злоумышленников…

— Ваше Величество! — Григорий решил, что не будет даже пытаться изображать своего однофамильца. — Всем известен ваш нехитрый трюк — разговаривая, встать спиной к свету, чтобы лицо было плохо освещено. Но, как правильно заметили члены семьи и подданные, я действительно изменился и даже против света прекрасно вижу ваше лёгкое смятение, замешанное на простом человеческом любопытстве. Предлагаю ограничить время на политес и сосредоточиться на вопросах. Постараюсь ответить исчерпывающе. Если угодно, могу смотреть куда-нибудь в окно, чтобы не смущать вас.

Николай II, не дослушав тираду до конца, сделал два шага вперед и с любопытством уставился на Григория, не мигая, по-совиному наклонив голову набок.

“Боже мой! Как сверчок на шестке”, - подумал Григорий, разглядывая совсем не богатырскую фигуру монарха. Умение держать осанку, что уж греха таить, нивелировало невысокий рост. Но узкие плечи, тонкие кисти и шея, мундир свободного покроя упрямо навевали вердикт — “не орёл”.

— Однако, — медленно, задумчиво проговорил самодержец, потёр подбородок кончиками пальцев и повторил, — однако… Алекс предупреждала, но всё равно…. Не ожидал…

Царь повернулся к письменному столу, оперся о столешницу руками, опустив голову, словно пытался разглядеть какую-то подсказку на зеленом сукне.

— Вас пытались убить?

— Да. Почитай, уже совсем убили, ваше величество. Я чудом вернулся оттуда..

— И какие же вести, друг мой, вы ОТТУДА принесли? — тихо спросил самодержец.

Распутин взглянул на лопатки, прорезавшиеся через мундир, на тело царя, словно повисшее на собственных руках, будто на столбах, и к нему пришло озарение, как слово из кроссворда: а ведь он догадывается, не может не догадаться… Ему накануне осенью писал впавший в немилость великий князь Николай Михайлович:

“Ты неоднократно выражал твою волю "довести войну до победоносного конца". Уверен ли ты, что, при настоящих тыловых условиях, это исполнимо? Осведомлен ли ты о внутреннем положении не только внутри империи, но и на окраинах (Сибирь, Туркестан, Кавказ)? Говорят ли тебе всю правду или многое скрывают? Где кроется корень зла?..

Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше — накануне эры покушений. Поверь мне: если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, которых у меня нет”.

Вторил ему и другой Великий князь, Георгий Михайлович:

"Положительно, у всех заметно беспокойство за тыл, т. е. за внутреннее состояние в России. Прямо говорят, что, если внутри России дела будут идти так, как теперь, то нам никогда не удастся окончить войну победоносно, а если это действительно не удастся, то тогда конец всему.”

Даже Сандро — великий князь Александр Михайлович, претендующий на роль друга, направил царю письмо, не очень логичное и ясное, но убийственное в своих выводах. Начав со слов "масса не революционна", "народ тебя любит", что было кисейной ложью, князь закончил беспощадным: "вопрос ведь в самом бытии России, как великой могущественной державы".

И это родственники! Подданные о приближающейся катастрофе гудели непрерывно, словно рой рассерженных пчёл, начиная со знаменитой записки Дурново.(*) Личный враг императрицы Гучков, и тот повторял великокняжеский вердикт в письме генералу Алексееву: “«Гниющий» тыл неминуемо развалит фронт, да и всю страну втянет в «невылазное болото»".

Всё это Николай II знал, но вёл себя так, словно никакой угрозы государству Российскому и лично ему не существует. Будучи верховным главнокомандующим, он чаще говорил о прогулках и рыбной ловле, чем о военных действиях. "Его очень интересовало кино. Он с удовольствием обсуждал свою форму британского фельдмаршала — и как ему держать жезл," — вспоминал Бьюкенен.

“И что он сейчас хочет от меня услышать? Слова поддержки и одобрения этому потрясающему инфантилизму? А вот хрен тебе на всё твоё царское рыло,” — зло подумал Григорий, чувствуя, что заводится и не в силах остановиться.

— Меня попросили задать вопрос, — проговорил он механическим голосом. — Понимаете ли вы по истечении двадцати лет царствования, что означает и каким смыслом наполнено словосочетание “помазанник божий”? Какова земная цель существования императора всероссийского? Какой миссии она подчинена?

Николай II определённо не ожидал такого продолжения разговора. Впервые за время аудиенции его блеклые глаза оживились, заблестели, брови поползли вверх, но наткнулись на невидимое препятствие и рухнули, а вместе с ними на лицо самодержца опять упала завеса вежливой отчужденности.

— Как всякий православный, верующий во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, всецело вверяю тело и душу свою в руки Его и молюсь о ниспослании мне силы узреть волю его и действовать во славу Его, — заученно проговорил царь, осенив себя крестным знамением.

“Вот ведь кукла непрошибаемая, — поморщился Распутин, — вам бы поклоны бить в монастыре напару с супружницей, а не державой править.”

— “Вселенский опыт говорит, — прикрыв глаза, продекламировал Григорий вслух, —

что погибают царства

не оттого, что тяжек быт

или страшны мытарства.

А погибают оттого

(и тем больней, чем дольше),

что люди царства своего

не уважают больше.”(**)

— И что означают сии трагические вирши? — заметно напрягся император.

— Переход количества в качество, — бросил Распутин в царя еще одно непонятное словосочетание. — Количество упущенных возможностей уничтожить противоречия, мешающие жить, неумолимо меняет качество общества, радикализует его и заставляет искать решение насущных проблем в разрушении собственного государства. Это даже не бунт, а полная ликвидация существующих порядков. И причины — в бездействии высшего политического руководства, не использовавшего шанс изменить…

— Изменить, — сварливо перебил Григория Николай II, — вот и вы, друг мой, произнесли это проклятое слово. Вокруг все обезумели, непрестанно требуя срочных изменений. Любых, лишь бы не так, как вчера. В этой буре всёсокрушающих страстей должен быть кто-то, обладающий