Завещание фараона - Ольга Митюгина Страница 66

И не все в мире ими измеряется.

— Хорошо, — вслух произнес Агамемнон. — Приметы и возраст преступников.

— Советнику уже за пятьдесят. Да, года пятьдесят два-пятьдесят три… Девушке сейчас двадцать, а когда она бежала, было всего восемнадцать! Такая порочность в таком юном возрасте… — Рунихера сокрушенно вздохнул. — Видимо, недаром говорили, что ее отметил Сетх.

— Она некрасива? — уточнил Атрид.

— Напротив! Красавица. Лишь солнцеподобной уступает красотой. Стройная, с белоснежной кожей, поскольку в этом пресветлая пошла в мать — та была эллинкой, родом из Афин. У нее высокий лоб, чуть вздернутый нос. А вот глаза — как у египтянки, черные и миндалевидные. Особая примета — рыжие волосы. Да, густые, длинные и золотисто-рыжие волосы — почему я и сказал, что она отмечена Сетхом, богом пустыни.

— Что?..

Агамемнон побледнел и всем телом подался вперед, с силой сжав подлокотники кресла. На протяжении монолога посла глаза юноши открывались все шире и шире. Вся кровь прихлынула к сердцу. Разве мог он не узнать Агниппы в этом описании?!

Но, может…

Может, он ошибся в своем предположении?

Агниппа и египетская царевна в его представлении не совмещались. Он всегда считал ее простой девушкой из Беотии — да, с какой-то тайной в душе, но…

Но чтобы эта тайна доросла до размеров государственной политики?

Посол прервался.

— Ты что-то сказал, о царь?..

— Н-нет, ничего… Продолжай. Назови мне приметы ее советника.

Рунихера покачал головой.

— О, ее советник… Я позволю себе сказать о нем несколько слов сверх внешности, государь, ибо твои люди должны знать, с каким противником им придется столкнуться.

Он был одним из знатнейших вельмож Египта и обладал одним из крупнейших состояний. Был другом покойного фараона и служил ему в качестве лазутчика и военачальника — причем был талантливейшим и непревзойденным в своем деле, о великий царь! Своим господам он предан безоглядно, но, замечу, до тех пор, пока их поступки совпадают с его представлениями о чести. Вот потому-то он и рассорился с покойным фараоном. Подумать только, государь, этот советник счел возможным судить поступки повелителя Египта!.. Ему, видите ли, пришлось не по душе, что фараон не любит свою побочную дочь! С тех пор его верность принадлежит только пресветлой. Ходят слухи, что он питал в своем сердце тайную и изменническую страсть к ее матери, наложнице фараона. Разумеется, между ними ничего не было, но лишь то, что он посмел даже поднять взгляд на одну из женщин нашего владыки, даже вздохнуть о ней — преступно!

Итак, его внешность.

Высок, сухощав, смугл. Черные волосы с проседью, черные глаза. Особая примета — у левого виска небольшой шрам. Он получил эту отметину во время войны с хеттами, прикрыв фараона от наверняка рассчитанного удара… Увы, это все в прошлом. Теперь он помог бежать преступнице.

— Да… — еле слышно прошептал царь. И потребовал то, в чем совершенно не нуждался: — Их имена! Скажи их имена!

— Агниппа и Мена, — ответил посол.

Его ответ, даже ожидаемый, прозвучал для Атрида, как удар грома. Молодой человек на долю секунды прикрыл глаза.

До какого же ужаса он довел Агниппу своими расспросами, когда она сорвалась со скалы… Значит, эти драгоценности…

— Они ничего не взяли с собой из денег и украшений?

— Ты прозорлив и мудр, о царь! Конечно. Царевна взяла с собой все свои украшения и несколько аттических талантов золотом — ту часть фиванской казны, что хранилась в ее дворце и шла на содержание пресветлой.

Агамемнон постарался сдержать улыбку.

— Вот как… Но как же Нефертити выпустила беглецов из Египта?

— За ними охотились на каждом шагу, но все напрасно! Негодяи как сквозь землю провалились! Это все из-за Мена! — не сдержал негодования советник солнцеподобной. — Он опытный воин и прекрасно умеет маскироваться. Однако на границе с Финикией их все же заметили. За ними гнались наши воины, в беглецов стреляли, но увы! Пограничный разъезд попытался остановить их, но царевна — она скакала первой — просто перепрыгнула через копья на своем коне, ну а Мена последовал за ней. Воистину, она отродье Сетха! Конь ее издох сразу же, на границе, уже на финикийской стороне — в него в последний момент попала отравленная стрела. А царевна не получила и царапины!

Атрид представил, как Агниппа скакала под градом отравленных стрел, как перелетала через копья… Сердце его защемило от боли и нежности. А ведь по ней и не догадаешься, через что ей довелось пройти. Сколько же скрытой силы и мужества в этой нежной девушке!

Сколько ей пришлось пережить…

Лицо молодого человека осталось невозмутимым.

— Я запомнил их приметы и готов помочь, — кивнул царь. — Мои люди приложат все силы к поискам. Но, полагаю, в Афинах беглецов уже нет. Вряд ли они стали бы задерживаться там, где их видели ваши люди. Вероятно, уехали в какой-нибудь другой город Эллады. В любом случае я напишу о них правителям полисов. Преступников будут искать по всей стране. Передайте мой ответ вашей солнцеподобной царице вместе с моими уверениями в почтении и уважении. Когда вы отплываете?

— Сегодня же, — с поклоном ответил Рунихера. — Сейчас. Мы не смеем медлить с ответом. Царица никогда нам этого не простит.

Агамемнон кивнул.

— В таком случае ступайте. Я немедленно пошлю гонцов к солнцеподобной, если беглецы будут найдены и схвачены. Идите. Да пошлют вам боги попутного ветра. И, как говорят у нас в Элладе на прощанье — счастливого пути и свежей воды!

Рунихера и Кахотеп поклонились в последний раз и вышли прочь из зала. За ними потянулась и их роскошная процессия.

Атрид бросил на Ипатия торжествующий взгляд. Чего же ему еще надо? Мать Агниппы эллинка, отец — фараон, Аменхотеп III, сестра — сама Нефертити. Агниппа — царевна Египта!

Но Ипатий, похоже, так ничего и не понял. Он стоял и с отсутствующим видом глядел в потолок.

На улице было уже совсем темно.

[1] Химатион — длинный треугольный женский плащ, прикалывался пряжкой на левом плече.

[2]