Туллио Аволедо - Корни небес

Туллио Аволедо

КОРНИ НЕБЕС

В память о моем отце

О God! Can I not save

One from the pitiless wave?

Is all that we see or seem

But a dream within a dream?[1]

Lazarus, Lazarus

Why all the tears?

Did your faithful chauffeur

Just disappear?[2]

Говоря иначе

Объяснительная записка Дмитрия Глуховского

Среди двадцати трех романов «Вселенной» нет двух похожих; но вряд ли вам удастся найти такую непохожую на все остальные книги, как «Корни небес» Туллио Аволедо.

Когда я приглашал во «Вселенную Метро» авторов из других стран, на самом деле мне просто хотелось эксперимента. Я боялся, как бы наша серия не превратилась в литературный конвейер. Моей миссией было создать проект, который не был бы похож на всю эту унылую современную российскую фантастику. Моей задачей было избежать повторов, штампов, замыленности. Я хотел, чтобы у нас все было иначе. И я подумал, что иностранцы точно делают «это» не так, как мы.

Как и было обещано с самого начала, я продолжаю читать и править все рукописи, которые мы издаем в нашем проекте. И закрывая любую из них, я понимал: передо мной фантастический роман. До сих пор.

Когда я читал Аволедо, мне казалось: да, случись ядерная война, все будет именно так. Хотя фантастического в этой книге немало, в нее веришь сразу и безоговорочно.

Я знаю, что книги нашей серии начинают читать еще в школе. Так вот: эту книгу я бы не рекомендовал продавать всем, кому не исполнилось шестнадцати. И не из-за постельных сцен: с этим у главного героя все обстоит скупо и сурово. Дело в предельной реалистичности, жесткости и даже графической жестокости, с которыми описан мир 2033 года. Когда читаешь «Корни небес», складывается ощущение, что смотришь фильм. Не кино даже, а видео: снятую на мобильник хронику того, как одни люди звереют, убивают и жрут других, а другие перерождаются, чтобы заслужить спасение. Обычно такие сцены — физиологические, страшные — вырезают при редактуре. Но в этом случае мне показалось, что книга потеряет часть своего смысла, настроения, яркости и правдоподобия.

«Корни небес» еще и удивительно поэтичны, а местами и просто красивы. И тот ужас, та злоба и жестокость, которые Туллио Аволедо выписывает в одних главах, необходимы, чтобы подчеркнуть изящество и лирику других глав.

Тема, которую затрагивает Аволедо — бог и церковь в мире, который уже пережил Судный день, в мире после Конца света, — тоже до сих пор никем из авторов серии всерьез не поднималась. И герой — католический священник, последний инквизитор, иезуит — для российского фантастического проекта более чем нетипичен.

У вас в руках — книга настолько необычная, насколько и незабываемая. Не просто новый шаг территориальной экспансии нашего проекта, но его жемчужина. За все два года, которые мы выходим в свет, мало какой роман произвел на меня такое впечатление, как «Метро 2033: Корни небес». И именно благодаря участию авторов такого уровня у меня остается ощущение, что мы делаем нечто правильное. Нечто отличное от всего прочего. Нечто, имеющее шанс задержаться в этом мире.

Мне не скучно. И я снова чувствую желание продолжать.

Пролог

В ГОРОДЕ СВЕТА

Шаги охотников звучат как барабанный бой перед казнью.

Их трое.

Их оклики громче шума ветра, хлещущего по древним стенам.

Они не пытаются прятаться.

Они быстры, решительны. Уверены в себе.

Затаившись в глубине колодца, я чувствую их приближение.

Я прижимаюсь к влажной ледяной стене, стараясь стать невидимым. Я не смотрю вверх, на неровное устье колодца, очерченное более ясным светом сумерек. Я и так знаю, что поднятый ветром мокрый снег похож на серую простыню. Я знаю, что за ним скрываются облака, тоже серые, но другого оттенка, нависающие над мертвым городом. Я знаю это и так, мне не нужно поднимать голову.

Я опираюсь на кирпичную стену так же, как в детстве прятался от монстров, сворачиваясь калачиком под одеялом.

А теперь монстры преследуют меня.

И больше нет отца, который прогонит их, включив свет. И нет объятий матери, в которых можно укрыться.

Рана в плече пульсирует, но боль сейчас как будто отдалилась. Как будто моя рука стала пять метров в длину. Пуля прошла насквозь, проделав аккуратное отверстие. Я как мог замотал его лохмотьями, чтобы остановить кровь.

Я чувствую слабость.

Все то множество раз, что я представлял себе этот момент, так и не подготовило меня к действительности. Я не ждал, что это закончится вот так — на дне колодца, из которого нет выхода, в городе, населенном призраками и кошмарами.

В моей голове как осколки разбитого зеркала мешаются обрывки воспоминаний.

Безумный Готшальк[3] и его церковь на колесах.

Лес древних стволов.

Именно таким предстал предо мною Город Света, когда я увидел его впервые. Когда первый раз шел вдоль его пересохших каналов. Сваи, подпирающие его дворцы, показались мне корнями — целым лесом корней.

Корней небес.

А потом был остов морского чудища. Маски. Бал мертвых душ во Дворце…

Алессия.

Чудесная иллюзия прохладного прикосновения ее пальцев к моей горящей в лихорадке коже.

Звук ее смеха — как звук водопада.

Шаги раздаются уже в нескольких метрах от колодца. Скоро покажутся мои преследователи. Скоро они посмотрят вниз. Направят сюда свои фонари, обшаривая темноту.

Я закрываю глаза.

Я вспоминаю, как все начиналось. Это было несколько недель назад, но мне кажется, что прошли столетия.

За это недолгое время я постарел на тысячи лет…

Все началось на сорок третьем году моей жизни, в Риме, очень далеко отсюда.

Началось в катакомбах святого Каллиста. Древнее место смерти, возвращенное к жизни.

Или к тому, что мы теперь называем жизнью…

В комнате, где мне велели подождать, стоял тяжелый запах пыли…

1

ЛЮДИ И МЫШИ

В комнате, где мне велели подождать, стоит тяжелый запах пыли.

Пыли и жирного дыма свечей: когда-то их, освещающих старинные фрески, которым теперь, верно, больше тысячи семисот лет, изготавливали из чистого пчелиного воска. Теперь мы делаем их как попало, из всего, что попадается под руку. Парафин, стеарин, жир — животный и нет. В нашем новом мире ничто не выбрасывается: ни идеи, ни трупы.

Мы заново открываем прошедшее. Старинные техники: как выплавить свечу, сделать арбалет, освежевать мышь и выделать кожу. Мы будто бы путешествуем во времени — назад, обратно.

С другой стороны, мир до Великой Скорби тоже только и делал, что открывал вновь изобретения прошлого. Уже тогда мы были карликами на плечах гигантов. Паразитами прошлого…

Временами моего слуха достигает григорианское песнопение, остающееся чистым и ясным, даже проделав долгий путь по извилистым галереям.

Каменная скамья неудобна. У швейцарских гвардейцев, стоящих у дверей, усталый вид. Им удается выдерживать позу, но в глазах у них нескрываемая скука. Они все еще называются Швейцарской Гвардией, хотя уже ничем не напоминают тех солдат в опереточной форме. Никаких алебард: в раскрытой кобуре у каждого — практичный автоматический пистолет. Времена пестрой формы, разработку которой легенда — безусловно, ошибочно — приписывает Микеланджело, прошли. Единственным напоминанием о цветах Медичи — голубом, красном и желтом — служат три тонкие ленточки на форменном кармашке. Над ленточками нашит герб из серой ткани с перекрещивающимися ключами святого Петра под балдахином — символ «пустого места». Рим без папы.

Проходит почти два часа до того, как двери в кабинет кардинала-камерленго[4] раскрываются и охрана разрешает мне войти.

Кардинал Фердинандо Альбани — маленький пухлый человек с пальцами, мягкими и жирными, как сардельки. В теперешние времена толстый человек — редкость.

Возможно, я слишком долго держу его руку в своей, потому что он отдергивает ее почти раздраженно. Потом откашливается и произносит:

— Прошу, располагайтесь, отец Дэниэлс. Простите, что не смог принять вас раньше, но я был вынужден посвятить себя непредвиденному делу.

Кардинал садится за тяжелый старинный стол. Я думаю о том, сколько усилий стоило притащить его сюда. Сколько потерянных жизней. Большой книжный шкаф за спиной кардинала выглядит не менее старым. В нем стоят драгоценные книги в кожаных переплетах. За гравированным стеклом — не меньше двухсот томов.

Вероятно, самое большое собрание книг, пережившее Великую Скорбь.[5]