Сергей Малицкий - Вакансия

Сергей Малицкий

Вакансия

VICE VERSA[1].

Пролог

Ad avisandum[2]

Над головой у женщины висел нимб. Дорожкин хмыкнул, скосил взгляд на пыльный пол, обнаружил привычно распущенный шнурок на кроссовке, снова посмотрел на незнакомку, протер глаза, почувствовал тонкий аромат. Удивился – откуда запах мяты в метро? Пошарил взглядом по вагону, прищурился, ущипнул себя за запястье и только тогда окончательно уверился – ему не почудилось. Нимб ничем не напоминал знакомые по иконам золотые окружности или колечки над головами святых, но в том, что это был нимб, сомневаться не приходилось.

Женщина выглядела скользнувшей за пятьдесят, но если бы не усталость в глазах и уголках губ, не утомленное, под стук колес, подрагивание коленей, наблюдатель счел бы ее даже не молодящейся, а вполне еще бодрой дамой. Хотя в любой другой ситуации, скорее всего, не разглядел бы ни ее усталости, ни бодрости. Не разглядел бы даже ее саму. Чего там было разглядывать? Нет, взглянуть, конечно, не возбранялось. Скользнуть глазами по лицу, представить на мгновение, что, если бы вот у этой дамы да была бы дочка… Да что дочка? Представить ее саму собственной ровесницей. Умозрительно поделить фигуру незнакомки на полтора, возраст на два, чуть подтянуть кожу, разгладить морщины, побрызгать свежестью на щеки и лоб, закрасить молодостью седину в пышных, собранных в пучок волосах да сменить бесформенное платье на что-нибудь легкое или просто стянуть его тонким поясом на талии… Да представить результат…

– Тьфу, – сквозь зубы пробормотал Дорожкин. – Вот ведь что делает с человеком длительное воздержание.

Ничего особенного, кстати, представить не удалось. Но нимб…

От головы женщины исходило сияние. Оно не было чрезмерно ярким, скорее напоминало столб солнечного света, искривший клочок залетевшего в него тумана. Но ни тумана, ни солнца над головой женщины не наблюдалось, какой уж мог быть солнечный свет в метро, да еще на подземном перегоне между станциями? Свет исходил именно из головы. Поднимался желтоватым столбом, образуя над незнакомкой мерцающую дымку, и таял на высоте глаз. Низко таял (не мог Дорожкин похвастаться высоким ростом), другой вопрос, что женщина была на голову ниже его метра семидесяти шести.

«Было, – почувствовал Дорожкин укол в сердце и зажмурился, наморщил лоб, пытаясь восстановить едва различимое воспоминание-ощущение. – Было то же самое. Или почти то же самое. Светилось. Кто-то светился. И я это видел. Даже ярче, чем теперь. Значительно ярче. Точно видел. Чувствую, что видел. Но где, когда, как? Или приснилось? Приснилось то же самое? Может, я и теперь сплю?»

Дорожкин нащупал старый шрам на запястье и ущипнул себя еще раз, но поморщился не от боли в руке – мучительно заныли виски, и засвистела, затомила непонятная, мучительная пустота. Он открыл глаза. Женщина стояла на прежнем месте и по-прежнему светилась.

– Нимб, – одними губами усмехнулся Дорожкин и снова скользнул взглядом по вагону. – Ну и что? Никто его не видит, значит, и я его видеть не должен.

Пассажиры и в самом деле не обращали на женщину никакого внимания. И на Дорожкина они не обращали никакого внимания. Его вообще редко кто замечал, тем более что Дорожкин и сам старался не провоцировать внимание к собственной персоне. Например, никогда не садился в общественном транспорте, но не потому, что тренировал ноги, – ленился уступать место, а сидеть возле стоящих людей не мог. Поэтому и в метро сразу отходил в противоположный от дверей угол и, уткнувшись в электронную читалку, полировал плечом край схемы метрополитена. Там до него никому не было дела. А он мог украдкой пошарить взглядом по незнакомым лицам. Рассмотреть людей, знакомиться с которыми не собирался. Еще с деревенского детства, в котором встреча с любым незнакомцем была событием, Дорожкину казалось, что нет ничего интереснее чужих лиц. Но он не любил, когда изучали его собственную физиономию. Тем более взглядом жестким и требовательным. Как теперь.

На него смотрел спутник женщины.

Он был высок, поэтому смотрел на Дорожкина сверху вниз, и его взгляд выражал одновременно и раздражение, и интерес. Дорожкин мгновенно разглядел длинный мясистый нос, мешки под глазами незнакомца, слипшиеся на лбу, спускающиеся с лысины редкие пряди волос, нервные губы, рыхлые щеки на худом лице… Проглотив комок раздражения, еще раз мысленно зафиксировал нимб над головой его спутницы, отвернулся и задумался о том, что, вероятно, с экологией в окружающем пространстве полный швах и существуют где-то вредные облучатели, которые заставляют светиться затылки незнакомых женщин. Или, того хуже, наделили самого Дорожкина способностью видеть то, чего нет. В медицине Дорожкин не разбирался, но некое весьма приблизительное представление о шизофрении имел. Вздохнув, Дорожкин посмотрел на отражение странной пары в черном стекле двери и понял, что от внимания спутника женщины все еще не избавлен. Высокий щелкал пальцами. Щелкал так, словно задавал ритм невидимым оркестрантам. Щелкал и направлял щелчки в спину Дорожкину.

Дорожкин вздохнул, сунул читалку в сумку, повернулся и показал класс. Выщелкал двумя руками сразу, выделяя сильные доли и помогая себе пристукиванием каблуками, ударное соло, закончив ритмический рисунок имитацией звука откупоренной бутылки с помощью щеки и пальца.

Поезд выкатил на станцию «Рязанский проспект». В ответ на злобу, почудившуюся ему в суженных глазах незнакомца, Дорожкин старательно улыбнулся, с облегчением отметил, что нимб над головой спутницы высокого исчез или поблек и сама она как-то поблекла и скукожилась, и шагнул к выходу. Распущенный шнурок на кроссовке натянулся, и Дорожкин не вышел из вагона, а выпал, приложившись носом о голубоватую мраморную колонну и воткнувшись коленом в собственную сумку.

«Наступил, – сквозь боль и досаду мелькнула в голове Дорожкина догадка. – На шнурок наступил! Специально! И что это затрещало? Что в сумке затрещало? Неужели читалку раздавил? Нос-то хоть не сломал?»

Механический голос в вагоне призвал пассажиров к осторожности, двери захлопнулись, и вагон умчался в тоннель. Если бы Дорожкин не был занят накатывающей болью и хлынувшей из разбитого носа кровью, он неминуемо бы разглядел, что из вагона на него смотрели двое – спутник женщины с поблекшим нимбом и незамеченный Дорожкиным черноволосый сухой мужчина с властным взглядом. Сама женщина даже не повернула в сторону Дорожкина головы.

Часть первая

Ad notam[3]

Глава 1

Август и чуть-чуть

Жаркий август оборвался в двадцатых числах. Температура упала с тридцати с лишним до пятнадцати, горячий ветер остыл; остыв, приободрился и даже попытался предстать ураганом, обрушив на припаркованные во дворах столицы машины не меньше сотни деревьев. Потом начались дожди. Дым от горящих лесов Москву покинул, лето переломилось, как столбик пепла на непотушенной сигарете, и жизнь двадцативосьмилетнего парня, почти столичного жителя Женьки Дорожкина, который возвратился в Москву из родной деревни, переломилась вместе с ним, пусть даже сам он и не курил никогда. Удивляться не приходилось. В августе всегда происходило что-нибудь пакостное, и, если оно выпадало на начало месяца, это значило только одно: в конце августа отольется чем-то еще более горьким. Хотя бы для одного человека. Так и случилось. Дорожкин потерял работу.

В понедельник, смахивая с ветровки капли дождя, он нырнул в ставший уже до зевоты привычным офис и не обнаружил фирмы, которой отдал почти два года жизни. Ни мебели, ни компьютеров, ни образцов товара, движение которого отслеживал Дорожкин, на привычных местах не оказалось. На полу валялись листы бумаги, на окнах висели жалюзи с мятыми ламелями. Из пары горшков торчали стебли засохших цветов, не переживших лето. Из гнезд на подвесном потолке вместо ламп выглядывали концы провода.

– Дорожкин! – обрадовался, запирая дверь бухгалтерии, шеф. – Ты где пропадал? Не думал уже с тобой столкнуться!

– В отпуске был, – пожал крепкую начальственную ладонь Дорожкин. – Вот, приехал. Вышел на неделю раньше. Вы же просили. Или нет?

– Да, точно, – с очевидной досадой хлопнул себя по лбу шеф. – А я все никак не мог вспомнить, что же я еще… Что же ты в Сеть-то не выходил? Я ж намыливал тебе насчет наших проблем…

– А мы куда-то переезжаем? – начал озираться Дорожкин, пытаясь сообразить, о каком мыле – электронном адресе – говорит шеф, если имеющийся он никому не светил.

– Точно так, – кивнул шеф. – Я так вовсе улетаю за границу нашей родины, а остальные кто куда. Закрываемся мы. Фирма ликвидирована.

– Ликвидирована? – удивился Дорожкин. – А… почему? Все вроде бы шло нормально…

– Нормально? – Шеф прищурился, прижал кейс к боку локтем, потер виски. – Кому нормально, а кому… Устал я, парень. Понимаешь…