Максим Резниченко - Мертвый Город

Максим Геннадиевич Резниченко

Мертвый Город

Часть 1

Вспомнить все

Мне дороги мои воспоминания. Это все, что у меня есть. Это единственная истинная ценность.

Глава 1

Где я?

Мое сознание, более не влекомое чужой волей, уже не летит сквозь мириады чужих снов, рассыпаясь на сотни и тысячи осколков недоумения, страха и растерянности. Да, я чувствую, что мое перемещение прекратилось, но глаза остаются закрытыми, потому что я просто боюсь разомкнуть веки. Мысли носятся в голове, как сумасшедшие, разбегаясь и отказываясь успокоиться.

Сухой и теплый воздух проникает в легкие, а пыль, что ветер бросает мне в лицо, попадает в нос, отчего помимо воли я захожусь в кашле, но глаза не открываю. Страх настойчиво продолжает удерживать их закрытыми, и для меня нет секрета в его источнике. Я боюсь того, что снова окажусь в кошмаре. Я боюсь, что снова окажусь беспомощным перед его ужасом и жутью. Как в том сне про Рэма. Попытаться уйти? Уйти прямо сейчас? … Уйти и убежать от своего страха?

– Нет смелости в том, чтобы по своей воле пережить кошмар, зная заранее о своей беспомощности, – заявляет мой разум.

– Нет смелости в том, чтобы убежать от кошмара, не попытавшись разобраться в нем, – отвечает ему мое что: сердце или воля? И добавляет, – Только слабость.

Секунды тянутся, но ничего не происходит, по крайней мере, ничего ужасающего я не слышу. Мои мысли успокаиваются и больше не напоминают взбешенных пчел в разворошенном улье. Первая из них материализуется в виде пистолета в моей руке, чья ребристая рукоятка приятно холодит ладонь. Следуя подсказке второй мысли, я «созерцаю». Не понял.… У меня ничего не получается! Я снова настраиваюсь, чтобы оглядеться вокруг, используя особое зрение, но, как и в первый раз, у меня ничего не получается. Я останавливаюсь на пятой попытке. Проклятье! Ни разу мне не доводилось слышать о том, что Плетущий не может «созерцать». Третьей мысли уже не возражают ни мое сердце, ни моя воля. Я начинаю процесс ухода из этого сна. Что за чертовщина! Неудача поджидает меня и здесь. На этот раз я не отступаю уже из принципа и настойчиво пытаюсь покинуть этот сон, но после почти целой минуты бесполезных усилий я останавливаюсь. Четвертая моя мысль материализует одежду, обувь, бронежилет на мне и другие вещи, необходимые для выживания. Моя пятая и последняя мысль полна холодной ярости, кроме которой у меня ничего и не остается. Ее плодом оказывается Абакан, под чьей надежной тяжестью напрягается левая рука, а правой я помещаю Беретту в набедренную кобуру.

Ни шестой, ни седьмой мыслей уже не было, потому что я открываю глаза, окунаясь в новую реальность неизвестного мира…

– Макс, ты в порядке? – чужая рука сжимает плечо.

– Что? – собственный голос кажется чужим.

– Ты в порядке, спрашиваю?

Картинка перед глазами странно плывет и двоится, словно взгляд не может сфокусироваться. Тупая боль сжимает виски, да так сильно, что невольно перехватывает дыхание.

– Что с ним? – этот голос отличается от предыдущего, но, как и первый, принадлежит мужчине.

Неестественная муть постепенно рассеивается, и так же неспешно отступает головная боль. Первое, что я вижу – это чьи-то ноги прямо передо мной. Они обуты в высокие армейские ботинки, в которые заправлены штаны в камуфляжном раскрасе. Мой взгляд скользит выше, фиксируя кобуру с пистолетом, разгрузочный жилет, автомат на ремне, широкие плечи и веснушчатое лицо, под ежиком рыжих волос. Зеленые глаза с тревогой следят за мной, и их обладатель снова обращается ко мне с вопросом:

– Макс, да что с тобой?

Пустота в мыслях и сознании наполняется вдруг радостью узнавания, и я, давясь сухим комом в горле, роняю:

– Семен…

Он не успевает мне ничего ответить, потому что в поле моего зрения появляется еще один человек. Он одет практически так же, но в отличие от Семена, это молодая девушка. Ее светлые волосы собраны в тугой узел, а с такого знакомого лица на меня с не меньшей тревогой взирают пронзительно-синие глаза.

– Максим, что с тобой? – спрашивает она.

Я делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю.

– Не знаю, Соня, – слова царапают пересохшее горло, и я захожусь в сухом кашле.

– Возьми, – она протягивает мне полулитровую пластиковую бутылку с водой.

Какую-то секунду я непонимающе гляжу на нее, а потом как-то вдруг понимаю, какая нестерпимая жажда мучает меня. Я выхватываю бутылку, в которой плещется прозрачная жидкость, почему-то трясущимися и непослушными пальцами срываю колпачок и жадно припадаю к горлышку, делая длинные глотки.

– Фух, – выдыхаю я, чувствуя, как прохладная жидкость скользит по пищеводу, а мое горло уже не кажется таким сухим и колючим. – Спасибо.

– На здоровье, – следует ответ. – Что с тобой? Ты себя нормально чувствуешь?

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Голова раскалывается.

Меня снова начинает мутить, и я опускаюсь на землю прямо там, где стою. От страшной слабости во всем теле кажется, что сейчас потеряю сознание. В мыслях творится настоящий бардак. Я совершенно не понимаю, где нахожусь, и что вообще происходит. Чтобы как-то отвлечься и собраться, я начинаю внимательно изучать землю у своих ног, пристально разглядывая каждую щербинку и скол на вот этом булыжнике.

Так, нужно разобраться во всем по порядку, а то не хватало еще в обморок упасть и подвести остальных. А почему я их не могу подводить? Странный вопрос. Ясно же, почему. Все и без того вымотаны до предела этим экзаменом, который длится уже десятый день. Конечно, друзья меня не бросят и потащат на себе, но в таком случае уровень нашей боеспособности резко упадет. А тварям, что беспрестанно нас атакуют, безразлично, кто из нас как себя чувствует. У них одна цель – достать нас. Нет, терять сознание категорически нельзя.

Тиски боли, которые сжимают виски, вроде бы ослабевают и почти не ощущаются. Слабость все еще присутствует, но меня от нее уже не трясет, как припадочного, разве что пальцы на руках дрожат, но это не критично. Ладно, отдохнул, и хватит, пора двигаться дальше. У нас итак мало времени. Опираясь на автомат, помогаю себе подняться. Чьи-то руки подхватывают меня под локти и поддерживают. Это Рыжий. Киваю ему благодарно. Звуки шагов слева. Угрюмый и Катя подходят к нам.

– В порядке? – немногословно интересуется Сергей.

– В порядке, – в тон ему отвечаю я.

Катя выглядит уставшей, но в ее взгляде, направленном на меня, без труда читается волнение и тревога.

– Идти сможешь? – снова спрашивает парень.

– Да.

Шорох ссыпающегося щебня за спиной.

– Ого! Что это с нашим Оружейником? – весело спрашивает Клаус, спускаясь с насыпи позади меня.

Я оглядываюсь, но прежде смутное, словно дежавю, чувство сжимает сердце. Горечь потери, какая-то странная печаль, злость, необъяснимая обида, разочарование, чувство узнавания и радость от него – все это я ощущаю какой-то невероятно короткий миг. Краем глаза замечаю, как еще больше хмурится Сергей, поджимает губы Катя, недовольно отворачивается Соня и тяжело глядит мне за спину Семен.

– Тебе бы ржать да беситься, – зло бросает он.

– Ага!

Клаус спускается с насыпи и оказывается рядом со мной.

– Что это с тобой тут случилось? – интересуется он не то весело, не то злорадно.

С непонятным мне самому жадным интересом я всматриваюсь в его лицо, пытаясь найти в нем что-то, хоть что-то необычное. Да что я не видел? Каждый день имею «счастье» лицезреть эту наглую рожу. Всех уже достал своим высокомерием. Надменный и напыщенный самовлюбленный индюк.

– Все нормально, Коленька, – срывается у меня с языка помимо моей воли и к моему же собственному удивлению.

– Что? – он как-то вмиг подбирается, и из его глаз исчезает спокойная невозмутимость, надменность и превосходство, уступая место откровенной злости. Он буквально шипит, произнося следующие слова. – Повтори, как ты меня назвал?

– Я назвал тебя Коленькой, или ты не расслышал? – моя ладонь опускается вниз, на торчащую из кобуры рукоятку Беретты. Это движение не скрывается от глаз Клауса.

– Зови меня Клаусом, Оружейник, – цедит он сквозь зубы, но автомат, что висит у него на плече, остается непотревоженным. Знает, что я успею выхватить пистолет быстрее, чем он – сдернуть свой Абакан с плеча.

Я не свожу с него глаз, как и он с меня.

Я уже почти забыл, какого цвета они у него. Что за бред? Как я могу забыть, если каждый день его вижу?

Он смотрит на меня зло и настороженно, готовый, как мне кажется, ко всему. А я жду того движения, что меня спровоцирует. А он ждет меня. Так мы и стоим, уставившись друг на друга, ожидая только повода, намека на повод, чтобы начать.

Напряжение повисает в воздухе и, кажется, достаточно искры, чтобы произошел взрыв. Мир будто застыл вокруг нас. Для меня остался только Клаус, его напряженно следящие за мной глаза. Это странное хладнокровие и ледяная уверенность в собственных силах запоздалыми отголосками удивления касаются меня. Безусловно, Клауса никто не любит, но сейчас я готов к тому, чтобы без лишних раздумий выстрелить в него. Убить? Не знаю. Ранить – точно. Заставить его считаться не только со своим болезненным самолюбием, но и с мнением других – этого я сейчас хочу. Если придется стрелять в него, я ни секунды не буду колебаться – я выстрелю. Не уверен, сколько мы так простояли, меряясь взглядами, но в какой-то миг выражение его глаз неуловимо изменилось. Опасаясь, что это всего лишь уловка с его стороны, я буквально взвинчиваю собственное восприятие, уже готовясь выхватывать пистолет из кобуры. Спустя еще несколько секунд Клаус нарушает звенящую от напряжения тишину: