Поводырь - Евгений Васильевич Акуленко

«Здесь встану!»

Праник решительно скинул рюкзак, сел на землю, вытянув гудящие ноги. Место и впрямь хорошее. Крохотная полянка на опушке, там, где лес переходит в кустарник, встречаясь с луговиной. Родничок журчит, березки, вон… Он сейчас где угодно бы остановился. Просто рухнул бы, где стоял и все. Четверо суток марша по радиоактивным равнинам отняли остатки сил. Там разлеживаться не будешь. Каждая лишняя минута – лишняя доза. Поэтому лучший способ передвижения – бегом. Где пятна почище, можно пару часов поспать, скушать йод и дальше.

Кстати. Праник закинул в рот горсть таблеток, старательно разжевал. Взгляд случайно упал на прибор. На полоску безопасности, что доползла до ярко-оранжевой отметки и останавливаться, судя по всему, не собиралась.

«Да иди ты!» – Праник с растянулся на сухой траве, прикрыл глаза.

Компактный наладонник достался в наследство от прежних времен. Серьезная когда-то была вещица. Топосъемку прибор отображал с детализацией сказочной, с объектами движущимися, не движущимися и скрытыми. Прогнозировал траектории, степень угрозы, рассчитывал маршруты. Мозгов в него напихали столько, что ни одному «айподу» или «айфону» не снилось и в помине. Оно ведь, как в том анекдоте про барабан мастера Страдивари, который скрипки для лохов делал, а для реальных пацанов, такие вот ляльки, да… Еще выдавал прибор массу иной информации, косвенной, но жизненно-полезной, начиная от метеосводок и заканчивая расписанием электричек на каком-нибудь полустанке. Это не говоря уже про встроенный газоанализатор, дозиметр, тепловизор. Обслуживал устройство подотдел ГРУ. Проект со сложной аббревиатурой получил тогда название «Поводырь». Незаменимым подспорьем должен был оказаться прибор разведывательно-диверсионному отряду на территории врага.

Нынче съемку местности проводить некому. Спутники сбиты, вычислительные центры сгорели, электрички не ходят. И метеосводка день ото дня одна и та же: холодно, пасмурно, вероятны радиоактивные осадки.

Вдобавок, случился как-то у Праника один неудачный спор. С одними спорщиками. В результате, сидел теперь в наладоннике осколок его же собственной гранаты – встрял намертво. С одной стороны, обидно, конечно, до нельзя. С другой, еще как посмотреть. Лучше уж в прибор осколок, чем в живот. Так вышло, что оппоненты его тогда умерли. А он, Праник, нет. Хотя и потерял товарный вид и целостность нескольких ребер. Так что, можно сказать, удачный спор для него вышел.

А прибор продолжал работать. В смысле, включался. Но казал, конечно, ахинею, ведомую лишь компьютерному аллаху. Починить его было невозможно, выбросить жалко. Да и жизнь спас, как-никак. Вот Праник его и таскал, как тамагочи. Разговаривал даже иногда. Оно понятно, людей теперь нечасто встретишь. А встретишь таких, что уж лучше бы не встречал…

Из полудремы выдернул бикающий зуммер. Праник с досадой воззрился на шкалу, показывающей красный алый уровень опасности.

«Ну, чего тебе приглючилось, а?»

Обычный армейский, сто раз проверенный дозиметр показывал норму. Вокруг ни души. Тихо, спокойно. Пичужки неиздохшие свистят. Но снова закемарить Праник не смог: под ложечкой заныла тревога. Кряхтя, поднялся на ноги, отошел на полста шагов в сторону – индикатор угрозы слегка опустился вниз. Вернулся назад – снова высшая степень опасности.

– Сука! Разобью!

Праник зло подхватил рюкзак и подорвался прочь, не сводя с прибора глаз. Остановился только когда полоска позеленела.

– Доволен?

«Поводырь» был доволен. Праник – нет. Здесь, на вершине холма дул ветер, пронизывал до костей. Дров нет, костерок не развести. Сегодня не согреться, не смотреть на огонь, облизывающий маленький плоский котелок. А чего случись – прятаться негде и бежать далеко. Праник с тоской поглядел на оставленную полянку в уютной лощине, раздумывая, не вернуться ли.

В этот момент из-за облаков упала звезда. Точнее, показалось, что упала звезда. В вышине раскис шар, похожий на взрыв фейерверка, и в следующую секунду полянка, луговина и добрый кусок леса превратились в полыхающее месиво. Стегнула по перепонкам, опрокинула навзничь ударная волна: пригнуться Праник не догадался. Поднялся, помотал звенящей головой, и часто сглатывая, попытался прогнать из ушей ватную тишину. Площадь в пару гектаров будто пропустили через мясорубку: обугленный бурелом, дымящиеся длани вывороченных корневищ, взрытая земля. Что-то жахнуло серьезное, кассетного типа. Праник не специалист… Откуда? Да Эйнштейн его знает откуда!.. Завалялось где-то и прилетело, мало ли… До хрена еще таких сюрпризов.

Праник глянул на прибор, на зеленую шкалу, сглотнул нервно. Словно извиняясь, тронул острое ребро осколка.

– Надо же…

И поскреб в затылке озадаченно:

– А птичкам-таки пиздец…

Разбитые берцы вращали Землю, приближали горизонт. Вся нынешняя жизнь Праника – путь куда-то. А жизнь прошлую он едва помнил. Иногда перед глазами вставали жена с ребенком, истаявшие в атомном аду. Старенькие родители, убитые мародерами… Дорога заглушала боль. Если дать воспоминаниям волю, они брали за горло. Тогда рука непроизвольно ощупывала рифленую рукоять и тянула к виску пистолет. «Глок» с тремя патронами. С тремя билетами в вечную тьму. Но что-то глубинное, впитанное с молоком матери заставляло разгибать палец на спусковой скобе. Наверное, та же сила, что движет крохотным ростком, пробивающемся к свету сквозь труху и перегной. Сила, которую и называют: жизнь.

Когда становилось совсем плохо, Праник находил дерево потолще, вставал на колени и бился головой о ствол. До тех пор, пока переставал слышать что-либо, кроме гула огромного колокола. Пока не забывал, кто он и откуда.

Праник шел на восток. Заставив себя поверить, что где-то на берегу большой реки есть место, где живут простые и счастливые люди. Шел, чтобы остаться там навсегда. Когда в лицо лепила пурга, когда подгибались от голода ноги, он представлял себе те края в мельчайших деталях. Представлял тайгу, провисающие под тяжестью снега еловые ветки, воздух сухой и чистый до звона, себя представлял в овчинном полушубке бегущим на коротких охотничьих лыжах, отороченных мехом соболя.

Раньше многих почему-то привлекала тема конца мира. То ли как идея очищения общества огнем, возрождения из пепла. То ли как научно-популярные изыскания, дескать, за сколько столетий планета переработает все дерьмо, что оставит после себя человек-разумный, как венец собственного существования. То ли как безумная подростковая блажь: подобрать у мертвого милиционера табельный «ПМ» и отправиться собирать аптечки, заботливо разложенные по углам, неотвратимо превращаясь в постатомного рыцаря, что без страха и упрека крошит в мелкий винегрет банды головорезов. Вот еще несусветная, нечеловеческая глупость! Вверх всплыла мразь, бандиты, зверье. Те, кто меньше всех раздумывал перед тем, как вдавить курок. Те, кого не сковывали совесть и моральные принципы. Уж никак не заигравшиеся тинейджеры.

Разные случались времена. Эпидемии, войны, геноцид, концлагеря. Но такого не бывало