Алексей Евтушенко - Отряд-3. Контрольное измерение Страница 52

— Тяжелый случай, — засмеялась Вика. — Но не безнадёжный. Потому что с вами есть я — девушка хоть и несдержанная, но общительная и находчивая. Значит, так. Вот это место, где мы с вами сейчас все находимся, называется Зона Омега. То есть, не только этот городок, но и окрестности в радиусе сотни километров. Таких зон на Земле несколько. Все они располагаются в труднодоступных и не особо комфортных для проживания местах. Эта, например, в предгорьях Гиндукуша. Сам Гиндукуш южнее. А километров через пятьдесят к северу начинается пустыня Каракумы. Поэтому и жарко. Ну, ещё и лето, конечно…Не знаю уж, почему эти зоны называют именно так. Наверное, потому что «омега» — последняя буква греческого алфавита. Ведь все мы, кто здесь живёт, в своём роде последние.

— Как это? — спросил Малышев.

— Очень просто, — сказал Хан. — Вика имеет в виду, что мы для остального общества являемся последними по своей для общества полезности. Иногда настолько последними, что уже даже и вредными. А в некоторых случаях и опасными. Было когда-то такое выражение «последние негодяи», знаете? Вот это, в каком-то смысле, про нас.

— Так вы всего-навсего зека, что ли? — усмехнулся Стихарь. — Тю, делов-то! А я уж бог знает, что себе вообразил.

— Что такое зека? — спросил Хан.

— Зека — это значит заключённый, — пояснил Велга. — Человек, совершивший какое-то преступление против общества и отбывающий за это преступление наказание. Или в тюрьме, или в специальном месте заключения, которое и называют «зоной».

— А, я вспомнила! — заявила Ирина. — Но это давно было, лет двести назад, наверное. Сейчас таких зон нет. И тюрем нет, если вы тоже забыли.

— Как это, нет тюрем? — не поверил Валерка. — Если нет тюрем, значит, нет и преступников. Разве такое может быть?

— Странные вы, все-таки, — качнул головой Хан. — Я понимаю, что память можно стереть, но, чтобы до такой степени… Впрочем, если даже вы просто хотите такими казаться — это ваше дело.

— Мы не кажемся, — уверил его Дитц. — Мы на самом деле такие. Можешь не сомневаться. Так что там насчет преступников? Вы, значит, не заключённые? Но сами же сказали: зона, последние негодяи…

— Я сказал так, чтобы было понятнее. Мы не преступники в прямом смысле этого слова. Как бы вам объяснить… Мы просто выбиваемся из нормы, понимаете? Вот взять, например, Вику. Она сама только что говорила, что бывает очень несдержанной и, если её вывести из себя, то может такое натворить, что и себя не помнит. Ударить, например, чем-нибудь тяжелым или оскорбить, накричать… Я тоже в какой-то мере этим страдаю. Но у меня ещё и другое есть. Например, я считаю, что женщина не может быть равной мужчине, как это принято в нашем обществе. Женщина в первую очередь должна рожать, а во вторую быть мужчине во всем помощницей. Так, как это и было когда-то. У нас же всё устроено неправильно, и общество в этом смысле тоже устроено неправильно…

— Ну, всё, — сообщила окружающим Вика. — Хан сел на своего любимого конька… Эй, дружок! Ты не забыл, что у нас не диспут, а просто дружеская беседа? Потом изложишь ребятам свои взгляды на женщин, ладно? Если им будет интересно. Потому что нам с девочками уж точно не интересно. Мы все это уже сто раз слышали.

— Вот, — сказал Хан. — Видите? Мужчина говорит, а она… В общем, думаю, вы меня поняли. Ну, про себя и Наташу Ира вам сказала. И у всех остальных, которые здесь, тоже есть свои… скажем так… отклонения. Разные отклонения. Кто-то просто умственно отсталый и ему проще жить здесь. В раннем детстве не выявили, а потом было уже поздно… Но такие сами сюда просятся, им тут легче. Кого-то сюда направляет Совет по Этике и Морали, как, например, меня, Вику, Иру, Наташу и многих других. Есть и такие, кто, вроде бы и нормальный по всем параметрам, а все равно здесь живет, потому что считает, что общество к нам, «окаянным» несправедливо и они, видите ли, в знак протеста желают разделить с нами нашу судьбу. Чудаки. Разве можно разделить чужую судьбу? Судьба не делится, она у каждого своя.

— Ну, с этим можно и поспорить, — сказал Велга. — Однако лично я все равно пока ещё не до конца понял. Ты говоришь — не преступники, а просто отклонение от нормы. Но ведь преступники и есть отклонение от нормы! Они нарушают, преступают общественные нормы, которые закреплены законом и за это их наказывают, изолируют от этого самого общества. Именно потому изолируют, чтобы они не мешали другим, не создавали им неприятностей и угрозы для здоровья, жизни или имущества, собственности. Как, ты говоришь, вас называют?

— Теперь и вас тоже, кстати, — сказал Хан. — Окаянные.

— Ну, да и нас, конечно, извини. Так вот, я что-то пока не вижу принципиальной разницы между преступниками и «окаянными». То есть, разницу я …э-э… улавливаю, но, по-моему, она не столь уж и велика.

— Между прочим, — сказала Аня. — Я где-то читала, что в прошлом, во времена Петра Первого и раньше, преступников так и называли — окаянники.

— Вот видишь! — сказал Велга.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Хан. — Я не специалист-историк. Да и вообще считаю, что история — штука довольно гибкая. Как кому надо, так её и поворачивают. Факты, разумеется, остаются фактами, но вот трактовка…. Я, как уже было сказано, не историк. Я инженер по профессии. Но даже я помню из общего курса, что преступниками в те времена, о которых вы говорите, были, в основном те, кто забирал себе чужую собственность. Тем или иным путем. Или с помощью прямого насилия, или грабежа. Или тайно, без ведома владельца. То есть, воровства. И преступников этих так и называли: грабители и воры. Так или нет?

— В общем и целом — да, — согласился Велга. — Но были не только грабители и воры. Были убийцы, насильники, саботажники, вредители, шпионы, просто хулиганы, наконец.

— Понятно. У тебя неплохие знания для человека, которому стерли часть памяти. Ну да ладно. В массе своей основной, повторяюсь, — это были именно грабители и воры. Так?

— Ну… наверное. Хотя точная статистика мне не известна.

— Бог с ней, статистикой. Так вот. Здесь, в Зоне Омега, нет ни воров, ни грабителей, ни, тем более, убийц. Точнее, один убийца здесь есть, но он сам решил жить в Зоне Омега. Убил человека по неосторожности, случайно, и решил, что ему не место в нормальном обществе. Но его никто не судил. И никто не наказывал. Он сам себя так наказал. А почему нет воров и грабителей?

— Если ты сейчас мне скажешь, что их нет здесь потому, что нет вообще… — начал Стихарь.

— Именно это я и хочу сказать. На Земле уже давно нет ни воров, ни грабителей. Потому что нет частной собственности. И деньги тоже практически утратили полностью своё значение. Зачем, скажите, воровать или грабить, если все, что тебе нужно для жизни, можно взять совершено бесплатно? Нет, как хотите, а не верю я, что современный человек, пусть даже и со стёртой частично памятью может ничего этого не знать.

— Да ты не мучайся, — успокоил его Дитц. — Мы потом расскажем, кто мы на самом деле. Просто история это длинная и поверить в нее еще труднее, чем в то, что нам стёрли память.

— Честно признаться, надоело её рассказывать, — добавил Велга. — Да и опасались мы. Один раз уже рассказали, и чем кончилось? Зоной Омега. А зона, она всегда зона. Сколько бы свободы и комфорта тебе в ней не предоставляли.

— Нет, подождите господа-товарищи, — сказал Валерка. — Я так и не понял… Хан, братское сердце, ты что, хочешь сказать, что на Земле самый настоящий коммунизм наступил? Сбылась мечта пролетариата и трудового крестьянства?

— Ну, если совсем грубо, то, наверное — да, это можно назвать и коммунизмом. Мы, правда, говорим иначе. Эпоха ОВС. Эпоха общества всеобщей справедливости.

— Вот это да… Но… твою мать! Что же это тогда получается?! На всей Земле коммунизм, а нас, его, можно сказать строителей и зачинателей, пламенных за него борцов, в зону определили? Да нас должны на руках носить, а они… Нет, ну и где эта ваша всеобщая, б…дь, справедливость, я спрашиваю?! А?!

— Тихо, Валера, не горячись, — засмеялся Велга. — Да и не коммунизм здесь, как мне кажется. Какой, скажи, пожалуйста, коммунизм, если существуют Зоны Омега? Не может быть при настоящем коммунизме никаких зон. Да и наверняка, если копнуть, ещё пара-тройка серьёзных червоточин найдётся.

— Да черт бы с ним, с коммунизмом этим, — сказал Майер и потянулся, захрустев суставами. — Вот же странные люди вы, русские. Хлебом вас не корми — дай о политике разной поспорить. И о справедливом устройстве общества заодно. По мне так один хрен — коммунизм, капитализм… лишь бы ко мне, как верно было замечено, справедливо и качественно относились. А к нам в данном и конкретном случае отнеслись очень даже несправедливо. Ночью коварно усыпили, оружие отобрали и, что называется, без суда и следствия к черту на рога отправили. И ведь, главное, вообще ничего не объяснили! Так что, Валера, не пыли. Если это и есть сбывшаяся мечта трудящегося человека, то мне такая мечта и на хрен не нужна. Не люблю, понимаешь, когда меня носом в дерьмо тычут. Ты нам лучше скажи, Хан, отсюда из зоны этой самой, выбраться как-то можно?