Меловой разговор - Эдвард Уэллен

Эдвард Уэллен

«Меловой разговор»

Edward Wellen

«Chalk Talk» (1973)

«Иногда лекторы не понимают самих себя»

Возможно, потому что был май. Но профессор Руд чувствовал, как кровь забурлила в жилах. Утром в коридоре он так эмоционально поприветствовал профессора Крисс — высокую худощавую коллегу-соперницу, что оставил её в полном недоумении.

Возможно, потому что Зои Олбемал — мел дважды сломался, прежде чем он собрался и выбрал правильный нажим — сидела на лекции в ещё более откровенном платье, чем обычно.

Возможно, это было ощущение торжества разума над материей, и энергии над ними обоими.

В любом случае, он обнаружил, что с энтузиазмом приступил к своей старой лекции по лингвистике.

— Благодаря Ноаму Хомскому[1] и трансформационной грамматике мы понимаем, что… — он начал писать мелом на доске:

Джон любит Мэри.

Мэри любима Джоном.

…то есть одно предложение, в его активном и пассивном залогах, является всего лишь «поверхностной структурой» предложения.

Мы можем думать, что видим это ясно, как с самолёта… — он подождал, пока не раздастся смех, затем продолжил, — …видим ровную зелень тропического леса. Но, как и под покровом леса, под поверхностью скрываются колебания и извивы, превращающие подножие фрейдистских джунглей в оживлённое место. Доктор Хомский называет эту скрытую, более мрачную грамматику «глубинной структурой».

Но именно здесь, на самом интересном месте, доктор Хомский нас подводит. По крайней мере, несмотря на его компьютерные расчёты и воззрения, он не проясняет природу этой глубинной структуры. Он говорит нам, что основы всех языков — это конечный набор врождённых универсалий. Но что же это за универсалии?

Поскольку я не решаюсь отрывать доктора Хомского от серьёзных исследований, дабы попросить его — продолжая лесную метафору — «провести вырубку», я пытался разобраться в этом сам.

Я начал с того, что представил себе глубинную структуру. Я уже говорил, что это фрейдистские джунгли, и не буду их описывать, скажу только, что был чертовски рад оттуда выбраться. После этого неудачного путешествия я удалился в сравнительную безопасность и здравомыслие поверхностной структуры.

Ещё одна пауза, чтобы прозвучал смех. Восхищение проявилось в лице Зои Олбемал.

На чём он остановился? Ах, да.

— Я мог бы прозябать там вечно, не видя деревьев за лесом. Но, к счастью, подобно Протею[2], поверхностная структура может менять свою форму. Наиболее многообещающей казалась… — Он написал мелом:

Джон порождает любовь к Мэри.

Мэри привлекает любовь Джона.

Это сразу наводило на мысль об электромагнитной инфраструктуре, вполне соответствующей строению мозга. Однако это вряд ли можно назвать прорывом. И тут меня осенило. Сменив «любовь» с глагола на существительное, я наткнулся на врождённую универсальность!

Задолго до промышленной революции у человека было ощущение, что вещи имеют силу или, по крайней мере, обладают собственной волей. Представьте себе неандертальца, раскалывающего камнем кремень, ободравшего руку и видящего в этом злой умысел камня или кремня. Разумеется, любовь, — это не предмет, а процесс. Тем не менее, полученная формулировка предложения даёт истинное представление о глубинной природе этого обезличенного мира, в котором все мы чужие. — Он начертил мелом:

Любовь соединяет Джона и Мэри.

Мэри связана с Джоном любовью.

Вот так, белым по чёрному. Как раз и время лекции вышло. Аудитория начала пустеть. Руд стоял, глядя на надпись на доске. «Вырежь это на дереве, Ноам», — подумал он с улыбкой. Улыбка, адресованная Зои Олбемал, затаилась в уголке глаз. Он набрал воздуха в грудь, отчего крошки мела на пиджаке взвились туманным облачком.

— Да, моя дорогая? — голос стал совсем не похож на собственный.

Зои решительно направлялась к нему.

— Есть кое-что, чего я не понимаю, профессор Руд… — Она указала на доску.

Он отряхнул пальцы и протянул руку, чтобы прикоснуться к ней.

И тут это случилось.

Зои завизжала.

Он увидел, как надпись на доске задрожала.

Надпись соскользнула с грифельной доски, сбросила тряпку с полочки, последовала за тряпкой на пол, собралась с силами и метнулась к двери. Зои заткнулась и словно испарилась. Надпись текла по половицам, порогу, половицам, скользя по коридору к аудитории профессора Крисс.

Профессор Руд отправился за надписью. Наклонившись и напрягая зрение, он подумал, что та ползёт на крошечных псевдоподиях, похожих на корешки. В иле на дне моря живой студень питается, растёт и размножается. Для создания скелета ему требуется карбонат извести из морской воды. Студень умирает и разлагается, внося свою посмертную скелетную лепту в отложения мела, что начали накапливаться задолго до появления человека. А пока он живой — студень выпускает похожие на корни псевдоподии.

Аудитория профессора Крисс была пуста, если не считать самой Крисс, сидевшей за столом над студенческими работами. Она не подняла глаз, когда меловая надпись взобралась по плинтусу, стене и перевёрнутым водопадом заструилась по карнизу на грифельную доску.

Крисс подняла глаза, когда на стол упала тень профессора Руда, и обнаружила, что тот уставился на доску. Профессор проследила за его взглядом.

Шесть раз это предложение написалось само собой:

Джон любит Мэри.

Мэри Крисс встала, выпрямилась, и чуть не задушила Джона Руда в объятиях.

— Почему же ты не сказал этого раньше, Джон?

Перевод — Антон Лапудев

Примечания

1

Аврам Ноам Хомский — американский лингвист, политический публицист, философ и теоретик. Профессор лингвистики Массачусетского технологического института, автор классификации формальных языков, называемой иерархией Хомского.

2

Протей — в древнегреческой мифологии морское божество; сын Посейдона и Геры. Обладал необыкновенной способностью к перевоплощению (метаморфозе), принимал любые обличья.