Стивен Эриксон - Память льда

Память льда

Пролог

Древние войны между Т'лан Имассами и Джагутами длились в разорванном в клочья мире. Громадные армии сражались в разоренных землях, среди гор мертвых тел, и кости погибших стали костями гор, пролитая кровь смешалась с кровью морей. Магия буйствовала, пока не запылали сами небеса…

Древняя история, том 1,

Маэт'ки Им (погром Увядших Цветов), 33-я Джагутская война, 298 665 лет до Сна Бёрн

Ласточки стремглав проносились сквозь облака клубящейся над просторами топей мошкары. Небо над болотами оставалось серым, но уже потеряло стальной зимний оттенок, и теплые ветра вздыхали, привнося в воздух разоренных земель аромат исцеления.

Бывшее некогда чистым внутреннее море, которое Имассы называли Джагра Тил — рожденное от таяния ледяных полей Джагутов — ныне медленно и мучительно умирало. Затянутое бледной дымкой небо отсвечивало во множестве пересыхающих прудов и луж глубиной по колено. Клочки воды простирались на юг вплоть до горизонта, и все же новорожденная сухая земля уже преобладала.

Крушение принесшей ледниковый период магии вернуло в страну естественные времена года, однако память залегшего в горах льда еще свежа. Голые северные скалы словно выдолблены и сточены, а низины завалены булыжниками. Плотный ил, бывший ранее дном внутреннего моря, бурлил от выходящих газов; освобожденная от гигантского веса сгинувших восемь лет назад ледников земля все еще медленно поднималась.

Джагра Тил возникло недавно, однако илистые отложения на дне были толстыми. И предательски опасными.

Пран Чоль, Гадающий по костям Канниг Тол, одного из кланов Крон Имассов, неподвижно сидел на вершине полузатопленного валуна у бывшего берегового обрыва. Склон перед ним был покрыт низкой жесткой травой и засохшими водорослями. В дюжине шагов земля небольшим уступом переходила в обширный грязевой бассейн.

Трое ранагов попались в скрытый грязью провал в нескольких шагах от берега. Бык, самка и детеныш отчаянно старались построиться в защитный круг. Вымазанные грязью, уязвимые, они казались легкой добычей для выследившей их группы ай.

Но земля здесь воистину была предательски опасной. Крупных волков тундры ожидала та же участь, что и ранагов. Пран Чоль насчитал шесть ай, включая годовалого детеныша. Следы показывали, что еще один погодок несколько раз обошел края провала, прежде чем направиться к западу — без сомнения, желая умереть в одиночестве.

Как давно произошла эта драма? Невозможно было угадать. Грязь равно отвердела и на ранагах, и на ай, создав им глиняные панцири, уже покрывшиеся сетью трещин. Зеленые пятна показывали, где проросли принесенные ветром семена, и Гадающему припомнились видения, получаемые в духовном странствии — скопище земных мелочей, спутавшихся во что-то ирреальное. Для зверей битва стала вечной, охотники и жертвы навсегда сплелись воедино.

Кто-то прикоснулся к его плечу, усаживаясь рядом.

Темно-желтые глаза Прана Чоля не отрывались от замерзшей картины былого. Ритм шагов подсказал Гадающему личность пришельца, потом пришли теплые запахи, столь же четко свидетельствующие о человеке, как глаза на его лице.

Канниг Тол заговорил: — Что скрыто под глиной, Гадающий?

— Только лишь сотворенное из глины, Вождь клана.

— Ты не видишь знамения в этих тварях?

Пран Чоль засмеялся: — А ты?

Канниг Тол немного подумал и ответил: — Ранаги ушли из этих краев. То же сделали и ай. Мы видим картину древней битвы. Свидетельства столь явны, что тревожат душу.

— И мою тоже, — признал Гадающий.

— Мы охотились на ранагов, пока они не исчезли, вызвав голод среди ай; мы охотились на тенагов, пока не исчезли и они. Бродящие за бхедринами агкоры не хотят делиться с ай, и ныне тундра пуста. Потому я думаю, что мы были расточительны и беспечны в охотах.

— И все же нужна была пища для наших детей…

— Тем больше, чем больше их взрослело.

— Ничего не изменилось и сейчас, Вождь.

Канниг Тол буркнул: — Джагуты были сильны в этих краях, Гадающий. Они не отступали — поначалу. Ты знаешь цену победы в крови Имассов.

— И земля выдала свои богатства, чтобы оправдать цену.

— Чтобы служить нашей войне.

— Так что, глубины потревожены.

Вождь клана кивнул и замолчал.

Пран Чоль выжидал. Этот обмен словами прошелся лишь по коже событий. Время открыть плоть и кости еще не пришло. Но Канниг Тол был не глуп, и ожидание не затянулось.

— Мы подобны этим тварям.

Взор Гадающего скользнул к южному горизонту и замер.

Вождь продолжал: — Мы глина, и наша бесконечная война с Джагутами — что борьба тех зверей внизу. Поверхность затвердела, но то, что внутри… — он покачал рукой. — И теперь перед нами знамение застывших зверей — проклятие вечности.

Снова повисло молчание. Пран Чоль ничего не ответил.

— Ранаги и ай, — подытожил Канниг Тол, — почти исчезли из этого мира. Охотники и жертвы, вместе.

— До самых костей, — шепнул Гадающий.

— Хорошо бы ты узрел знак, — пробормотал Вождь, поднимаясь.

Пран Чоль также выпрямился. — Хорошо бы, — согласился он тоном, мало соответствовавшим злой и насмешливой интонации вождя.

— Мы близки, Гадающий?

Пран Чоль поглядел на тень под ногами — рогатый силуэт, фигура, закутанная в меховой плащ и драные кожи. Низкое солнце заставило его выглядеть высоким, почти как Джагуты. — Завтра, — сказал он. — Они слабеют. Ночь в странствиях ослабит их еще больше.

— Хорошо. Тогда клан обоснуется на ночь здесь.

Гадающий слышал, как Канниг Тол движется обратно к остальным, ожидавшим неподалеку. Ночью Пран Чоль совершит духовное путешествие. В шепчущую землю, на поиски родственных ему. Их добыча слабела, но клан Канниг Тола слабел еще скорее. Осталось менее дюжины взрослых. Во время преследования Джагутов разница между охотником и жертвой мало что значила.

Он поднял голову и вдохнул сумеречный воздух. В этих землях бродил другой Гадающий по костям. Запахи безошибочно говорили об этом. Его интересовало, кем тот был, почему передвигался в одиночку, лишенный клана и рода. Он понимал, что другой тоже обнаружил его, и удивлялся, что незнакомец еще их не настиг.

Отряхнувшись от грязи, она упала на песчаный берег; дыхание вырывалось изо рта тяжелыми, резкими вздохами. Освободившись от хватки ее рук, сын и дочь зарылись вглубь небольшого песчаного наноса.

Джагута — мать опускала голову, пока не коснулась лицом холодного, влажного песка. Гравий с тупым упорством вдавился в кожу лба. Ожоги на лбу были слишком свежими и еще не начали заживать, да у них и не оставалось на это времени — она побеждена, и смерть ее ожидает только подхода врагов.