Горобенко Людмила - Все в имени твоем

Людмила Николаевна Горобенко

Все в имени твоем

Глава 1

Мать Анесса, приорина монастыря ордена Спасения, худосочная высокая старуха с черными, как смоль волосами и страшными пронзительными глазами навыкате грозно взирала на стоявшую перед ней девушку. Лицо настоятельницы, напрочь лишенное каких-либо жизненных красок, не выражает никаких эмоций. В цепких пальцах длинная гибкая указка … не раз исполнявшая хлесткую пляску на спинах воспитанниц.

«Ворона на последней стадии истощения», – втихомолку посмеивались над ней питомицы. Но и боялись пуще огня – старуха была черной ведьмой. С такими не шутят.

- Илламэль Ивитт, – сухой и равнодушный голос монахини, как порыв стылого ветра с бескрайних просторов пустыни. Царапает не хуже колючих песчинок, – вам исполнилось восемнадцать.

«Вот новость! – фыркнула про себя Илла, в то время как ее поза выражала смиренное почтение. – Представь, я уже несколько дней об этом знаю!»

- Посему вам надлежит покинуть стены сей обители не позднее завтрашнего утра, – продолжила царапать мать Анесса.

- Как?! … Как с утра? – не поняла Илла. – А куда ж я пойду?

Илламэль подняла на наставницу большие светло-карие глаза, в которых застыли страх и немая мольба.

Но ведьма неумолима. Хотя ее лицо по-прежнему холодно и бесстрастно, втайне она упивается страхом и беспомощностью юной питомицы, что рвала завистливое сердце старухи красотой и невинностью.

- Вы прекрасно осведомлены, что по достижении восемнадцати лет воспитанницы уходят из монастырей ордена. Ваша дальнейшая жизнь нас не интересует.

- Но матушка, – Илла попыталась что-то сказать, и тут же осеклась под ледяным взглядом, опустила полные непролитых слез глаза, чтобы скрыть отчаяние.

- Можете идти. Сестры помогут вам собраться.

Илла вышла из кабинета и медленно поплелась по гулким, продуваемым всеми ветрами коридорам древнего замка, что затерялся среди бескрайних лесов Империи.

До сего дня Илла еще надеялась … думала, ей разрешат пройти ритуал посвящения. Ведь она так старалась. Стиснув зубы и смирив гордость. Была послушна и кротка. Понимала, что за порогом обители ее никто не ждет. Здесь был ее дом. Пусть суровый, порой жестокий, но привычный и понятный. Илла всеми силами стремилась доказать свою полезность. Научилась молчать, когда хотелось кричать от несправедливости. Безропотно сносить грубость и насмешки богатых девиц, которые проходили здесь обучение, прежде чем выйти в свет и найти жениха. Со временем она стала хорошо разбираться в духах, составляла сложные мази на основе лесных трав. Умела, как никто другой, уложить волосы или приготовить ванную.

Она рассчитывала стать послушницей, остаться в монастыре и работать камеристкой или даже простой прислугой у благородных леди …

И настоятельница молчала … целую неделю. Это внушало уверенность …

Что же теперь с ней будет?

Слезы, не сдерживаемые чужим присутствием, потекли по щекам. Девушка нашла укромную нишу и разрыдалась от горя и отчаяния.

- Илламэль, ну где же ты ходишь? – голос кастелянши прогремел над головой так неожиданно, что Илла едва не подпрыгнула от страха. – Я уже собрала для тебя сумку. Иди, забирай.

Дородная сестра Бирта с лицом простодушной деревенской бабы схватила Иллу за руку и потащила вниз по крутой каменной лестнице.

- Ты чего, дуреха, слезы-то льешь? – кастелянша резко остановилась. Илла с разбегу ткнулась лицом в ее жирную спину. – Радуйся, что приорине сегодня не до тебя. Отпустила – и хорошо. А то с нее станется. Отсюда еще ни одна просто так не уходила. Считай, тебе сказочно повезло.

Илла ошеломленно смотрела на сестру Бирту. А та насмешливо покачала головой:

- Эх, простота. Сирота – одно слово. Сколь вас, горемычных, тут перебывало. Да не всем везло как тебе.

Илла не понимала, какое ж это везение, если тебя из дому гонят.

- Думаешь, чего она так долго тянула с твоим отчислением? – кастелянша наклонилась к девушке и перешла на шепот. – Да нужна ты ей – вот что! Выучкам-то богатеньким так ладно угодить окромя тебя никто не может. Она и не хотела отпускать. Да тут как назло начальство заявилось – а ты ни воспитанница, ни послушница. Для первого пострига-то время нать. А ведьма все тянула, ждала, когда сама на поклон придешь. Тогда бы эта ворона своего не упустила. Такие бы условия выставила – все твои денежки себе заграбастала. А хорошим камеристкам и платят хорошо. Чуешь к чему я? Мой совет: пока она главой ордена занята – беги. Как можно дальше и скорее. Можно прямо сегодня. Вечером в город посыльный поедет. С ним и езжай. Здесь не ночуй.

Но Илла не могла уехать просто так. Было у нее еще одно дело…

Когда спустились в коморку сестры Бирты, та кивнула на лежавший в углу саквояж из плотной темно-коричневой материи.

- Твое. И вот еще … на, – кастелянша протянула тощий кошелек, – выходное пособие. Только как можно на такие деньги-то в миру устроиться – никому не ведомо. Тут только на проезд и хватит. Ну чего уж … Иди что ли, горемыка, поцелую на прощание.

Кастелянша вдруг притянула растерявшуюся девушку, прижала к огромной груди и чмокнула в макушку.

- Береги себя, девочка. Красивая ты, хорошая, но невинна и простодушна, а таким туго приходится. Не доверяй никому, особливо мужикам. Строжись. А то налетят, коршуны, растерзают и сердце, и душу. Чтобы выжить, нужно быть хитрой, злой и сильной.

Сестра шмыгнула носом, еще раз крепко притиснула к себе Иллу, потом грубовато подтолкнула к дверям:

- Ну, ступай, ступай. Некогда мне.

Илла поспешно поднялась к себе в келью, больше похожую на каменный мешок в каком-нибудь подземелье, чем на жилище юной воспитанницы. Схватила несколько личных безделушек, запихнула в сумку, даже не взглянув на вещи уложенные сестрой Биртой.

Она понимала: кастелянша права и настоятельница на нее зла, а потому остаться здесь еще на одну ночь было бы непростительной глупостью. Слишком хорошо знали воспитанницы нрав матери Анессы, чтобы так рисковать. Страшные истории о черной ведьме ходили сердце. Уже не одна юная сиротка бесследно сгинула в темных подземельях замка. А по ночам, особенно перед снежной бурей или летней грозой, слышались за дверями келий чьи-то шаги, стенания и плачь.

Прошло меньше получаса, как Илла мышкой прокралась вдоль каменной ограды и проскользнула в тайный пролом, что прятался от посторонних глаз за развесистыми кустами. Промчалась по едва заметной тропинке подальше в лес и только когда отбежала на приличное расстояние, успокоилась и перешла на шаг. А еще через несколько метров вдруг осела прямо на тропу. Слезы горячим ручьем хлынули из глаз. Горькие сиротские слезы.