Ирина Чернова - Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать

Стук в дверь заставил меня с первого раза прислушаться, а со второго - отряхнуть руки, испачканные в муке, и пойти открывать. Темный коридор ударил в глаза и я привычно сделала широкий шаг, чтобы не споткнуться о выперевшую доску из пола. Сколько раз я говорила Фрицу, чтобы он забил или подправил ее, все без толку! Самой надо взять хорошую кувалду и жахнуть по доске, как я уже делала не раз. Лучше всего было бы найти старый гвоздь, выпрямить его и забить упрямицу, но гвозди в здешнем хозяйстве дефицит и просто так его не найти. Жа-а-аль...

Дверь заскрипела и в столбе солнечного света, падающего в темную переднюю, я увидела девочку, переминающуюся с ноги на ногу. Тонкие белые косички были завязаны тряпочками, бледная физиономия покрыта веснушками, а ноги с растопыренными грязными пальцами покрыты коростами. Девочка одернула серую грязную юбку и, умильно закатив глазенки, заныла:

- Фрау Марта-а...мамка про-осит нижайше-е...кланяется ва-ам...

- Берта, - строго прикрикнула я на юную попрошайку, - перестань паясничать и говори, что надо? Муттер твоя за чем тебя послала?

- Муки стакан попросить, - тут же перешла на серьезный тон Берта, смешно морща нос, отчего глаза у нее стали узкими и лукавыми. - И луковицу...маленькую.

- Так, проходи в переднюю и стой тут. Я сейчас...

Шелестя длинными юбками, я быстро собрала просимое и увязала в грязный передник Берты. Пока приоткрывала дверь и выглядывала на улицу, она прижала узелок к тощему животу и он почти пропал под ее руками.

- Спасибо вам, фрау Марта, - девочка осмотрелась по сторонам и опрометью побежала по замощеной камнем улице налево и вниз, стараясь не попасть ногами в сточную канаву. Хоть наш бургомистр и гоняет всех домовладельцев, чтобы помои и дрянь всякую не выливали посреди улицы, а уж коли получилось такое, чтоб сгоняли вниз, все равно то и дело в канаве набирается дерьмо и не везет тому, у чьего дома оно застрянет! Мигом все, что потом стечет сверху, застоится у запруды и начнет выливаться на мостовую, а запах при этом будет - ой-ой-ой! И ведь об этом не преминут сказать тому же бургомистру при удобном случае кляузные соседи, мол, смотри, с кого брать пфеннинг на уборку и мощение улиц, а с кого и три. Сначала я и не знала об этом, уж потом старая Альма рассказала мне, что надо с утра обязательно выходить на улицу и проверять сток в канаве, чтобы Фриц не платил за мою нерадивость. Тетка попрекала меня не из вредности, хоть была уже очень стара по здешним меркам, а просто потому, что я не знала таких мелочей, из которых складывается здешний быт. Учила, так сказать.

Еще в Варбурге не было принято ни у кого ничего просить и никому ничего давать. Нету у тебя соли - живи, как хочешь, но не ходи с протянутой рукой по соседям, все равно не подадут. Это только ко мне прибегала маленькая Берта, дочка вдовы фрау Дитрих, и то, когда точно знала, что Фрица нет дома, а тетка Альма спит. Просила она немного, но для ее матери и этого было достаточно, чтобы прокормиться самой и ее троим детям. Муж Хельги Дитрих погиб год назад, когда к Варбургу подошли мародеры и попытались ворваться за городскую стену. Поскольку он был на государственном посту, бургомистр назначил вдове пенсию, которой чуть-чуть не хватало до следующей выплаты и тогда Берта бежала ко мне за мукой, солью или обрезками капусты. Фриц ругался на нее и по пьяной лавочке бывало и охаживал сапогом, но девочка не обижалась и пряталась неподалеку, чтобы, улучив момент, поскрестись ко мне.

- Фрау Марта, я лучше сама траву погрызу или водички попью, а вот Анхель и Роза маленькие совсем, они же не понимают, что у мамки денег нет и ревут, - поясняла Берта, посасывая грязный палец. - Жаль, что папка погиб, он бы не дал нам голодать. Я подрасту и пойду в служанки к Штайну или Вермелю, у них и есть дают и платят справно.

Штайн был в Варбурге знаменитым сапожником, а Вермель имел большую хлебопекарню и работать у них было трудно, но сытно, так что мечты Берты были мне вполне понятны.

Вернувшись на кухню, я домесила тесто, раскатала его и заполнила приготовленной капустной начинкой с яйцом и луком. Сунула пирог в печь и побежала проведать тетку Альму. Та уже проснулась и хотела пить, но вода расплескалась у нее изо рта и разлилась по постели. Пришлось приподнять ее и посадить в подушках - тетка уже почти ничего не весила и, судя по всему, доживала последние дни. В постели она почти не лежала - разве месяц это срок для лежачего? Тогда, в начале лета, ей от жары стало плохо с сердцем, она задыхалась и Фриц отнес ее на руках в эту комнату, из которой с тех пор она так и не вышла ни разу. Я помогала ей вставать, сажала ее на горшок, мыла и протирала настоями ромашки, но тетка Альма уже отжила свое и с каждым днем все больше удалялась от этого мира. Вот и пить уже не может, а два года назад я еще видела ее бойкой и подвижной старушкой, которую не сломило ничего - ни смерть мужа, ни отъезд дочери в незнакомую страну, откуда до сих пор не пришло ни единой весточки, ни меркнущие с каждым годом глаза. Вроде бы у нее была катаракта, судя по тому, что она говорила, но лечить ее здесь не умели.

Вытерев тетку Альму, я проверила пирог и пошла стирать белье на задний двор, где оно мокло в большом чане. Днем постираю, прополощу, вечером развешу во дворе, завтра будет сухое. Менять часто белье приходилось только у тетки. Мы с Фрицем все-таки были моложе и чище, да и мылась я горячей водой при каждой имеющейся возможности, а Фриц хоть и ругался, но тоже окатывался холодной водой. Он привык к этому, будучи еще солдатом в наемном полку его сиятельства герцога Айзенштадтского, нашего правителя. Правда, с тех пор прошло немало времени, но кое-какие привычки у Фрица сохранились до сих пор. Например, открывать дверь ногой, когда он приходил пьяным из трактира, где сиживал раз в неделю с друзьями или сперва тыкать кулаком, а потом спрашивать, что надо. Но при всем этом я считала, что с мужем мне повезло - за полтора года нашего брака он только два раза избил меня и то один был с подначки своего дружка Ганса, который меня терпеть не мог. На следующий день муж увидел мои синяки на спине и щеке, изменился в лице и целую неделю был тише воды и ниже травы...но только дома. Мне было достаточно и этого, чтобы чувствовать себя почти счастливой, а на улице мы чинно ходили рядом и он всегда поддерживал меня за локоток, как здесь было принято между мужем и женой. Хорошие ли, плохие ли отношения между супругами, но на людях изволь вести себя пристойно! А уж когда все собирались на ратушной площади в дни праздников, то Фриц и вовсе был лучше многих, несмотря на свою прихрамывающую ногу. Он сломал ее в последнем походе, когда он и его десяток остались на перевале, чтобы задержать наседающих на них солдат из монастырской охраны, мимо которых они спешили пробраться в герцогство. Перевал они удержали, основной отряд разошелся в разные стороны и ударил в тыл монастырским, чем спасли жизнь Фрицу и еще троим из десятка. Ногу ему сложил не лекарь, а командир, да не очень успешно и с тех пор она у него подгибалась не так, как нужно и осталась сильная хромота. Поначалу я удивлялась, почему это герцогские наемники сцепились с монастырскими охранниками, но потом поняла, что у них были разные правители, которые никогда не упускали случая пощипать соседа, если представлялась такая возможность.