Юлия Васильева - Урожай собрать не просто

Юлия Васильева

УРОЖАЙ СОБРАТЬ НЕ ПРОСТО

Глава 1. Тонкости воспитания сельской молодежи

Я водила пальцем по стеклу, очерчивая контур печального дерева, растущего за окном. Открывавшаяся взору осенняя пастораль не радовала, главным образом, потому что мне пришлось лицезреть ее на протяжении всех первых семнадцать лет своей жизни. Любимая среди сельских жителей поговорка «Что посеешь, то и пожнешь» – как-то очень красочно показала себя в действии. Я еще могу смириться с отцом, который, лелея мечты породниться с королевской семьей, на время смотрин бросил меня во дворце (причем на позиции как можно более близкой к монарху) – против суровости нашей семейной смекалки не попрешь. Но мне сложно свыкнуться с тем, что после того как король выбрал в невесты принцессу богатого государства, мой же родитель, так стремившийся пропихнуть дитя поближе к трону, поспешил убрать неудачницу-дочь подальше от двора. То есть в деревню. Надеюсь, ему будет отрадно сознавать, что пусть дитя и зачахло от скуки, но все же не стало королевской фавориткой.

Увидев меня на пороге дома с сундуками, маменька несказанно обрадовалась, и наивно полагать, что радость эта была вызвана долгожданной встречей. Расцеловав меня в обе щеки, леди Иветта с удовольствием отметила, как я выросла и повзрослела. И опять же мне в голову не пришло, что причиной похвалы стала вовсе не материнская гордость, переполнявшая сердце родительницы.

Едва продрав глаза на следующее утро, я услышала подозрительный шум внизу, а когда спустилась, все сразу встало на свои места: слуги вытаскивали из дома чемоданы и сундуки, пока матушка, уперев руки в полные бока, зычным голосом отдавала распоряжения. К тому моменту, когда я поняла, что дело принимает дурной оборот, леди Иветта, зажав под мышкой младшего сына – так что бедняге не удавалось даже пищать – уже грузилась вместе со всеми вещами в карету:

– Николетта, дочка, я на тебя рассчитываю. Приглядывай за хозяйством и братьями. А я месяц-другой поживу с твоим отцом при дворе. Достала меня эта глушь.

– Но, мама…– робкая попытка высказать хоть какой-то довод против ее отъезда была пресечена на корню: шустрая родительница хлопнула дверцей кареты прямо перед моим носом, так что с несчастного средства передвижения посыпалась шелуха черного лака.

– Трогай! – от звенящего окрика лошади пошли еще раньше, чем кучер успел даже притронуться к поводьям. В оконце появилась белая рука в дорожной перчатке и помахала мне на прощанье. – И не хулиганьте шибко!

Я в изнеможении прислонилась к перилам крыльца. Думаю, после такой выходки ни у кого не возникнет вопросов, что нашли друг в друге мои родители, и в кого пошла их дочь. Если впоследствии еще выяснится, что тайной причиной отъезда моей матушки была вовсе не деревенская скука, а какая-то изощренная попытка выдать меня замуж – я сбегу из дома. Верьте, вот вам мое слово!

Наверху послышались возмущенные крики и шум. До меня доносились какие-то ругательства, произносимые срывающимся юношеским голосом, среди которых слова «богохульник» и «еретик» практически ласкали слух. Признаюсь, слышала слова и похуже, но разве можно допустить, чтобы так ругались мои младшие братья? Глядишь, и до драки дойдет – раскошеливайся потом на доктора. Со вздохом я оторвалась от созерцания пейзажа за окном и пошла наверх исполнять свой сестринский долг.

В комнате на втором этаже собрались трое из моих братьев, причем сочетание было весьма причудливым. Ивар – второй по старшинству и первый по количеству тараканов в голове: еще когда мы все боролись за томик сказок Злотоземья, он не расставался со сборником проповедей отцов церкви. С тех пор если что и изменилось, то только в худшую сторону. Следующий по старшинству Ефим – острослов, подлиза, а с недавних пор еще и неугомонный ловелас. Одиннадцатилетний Оська – вечный выдумщик и шутник. Первый и третий яростно препирались над какими-то бумагами. Второй весело вставлял комментарии.

– Скажи мне зачем? Зачем ты это сделал? – с трагизмом в голосе тряс Ивар перед лицом Оськи исписанными листами. Сей трагизм был вызван, скорее всего, тем, что религиозное смирение не позволяло пострадавшему как следует поколотить брата.

– Я же помочь хотел, – младшенький сохранял невозмутимость и веру в собственную правоту. – Пишешь-пишешь, букв много, а картинок ни одной. Вот я и проиллюстрировал.

– И что это, по-твоему?! Что? – Ивар не только еще раз взмахнул перед носом Оськи страницами, которые, судя по всему, представляли собой конспекты теологических трактатов, но и не без злорадного удовольствия продемонстрировал их всем присутствующим.

В промежутке между текстом, где должна была бы красоваться какая-нибудь совершенно лишняя, но изящная завитушка, втиснулась миниатюра, усердно исполненная сорванцом: один человек с размаху опускал камень на голову другому.

– Что ты тут проиллюстрировал?! – еще раз повторил вопрос хозяин конспекта, по-видимому, наслаждаясь недоумением на моем лице. Теперь уже все присутствующие ждали ответа с живейшим интересом.

– Святой Лаврентий венчает голову своего ученика венком из лавра, – объяснил малец, словно перед ним был неуч.

– А это тогда, по-твоему, что? – был продемонстрирован следующий лист конспекта, но прежде чем очередь дошла до меня, Ефим подхватился с места и вырвал лист у Ивара из рук.

– Ты что, показывать такое незамужней сестре?!

Я удивленно приподняла брови. Иллюстрация с этого листа моментально приобрела манящий запретный ареол. Интрига нарастала.

– А это святой Лаврентий наложением рук исцеляет жену своего соседа, прикованную к постели тяжким недугом, – еще более складно пояснил Оська и, сделав большие невинные глаза, посмотрел на брата, будто бы ожидая, что тот объяснит ему причину своего гнева.

Ивар опустил руки с конспектами, не в силах противостоять наивности этого взгляда. К тому же ему изрядно льстило, что малец (не без его помощи) уже в таком возрасте ознакомлен с содержанием святых книг. Похоже, что только мы с Ефимом заметили проказливые искры в глазах Оськи. Шутник прекрасно понимал, ЧТО и КАК он нарисовал.

Решив восстановить справедливость, а заодно упрочить положение старшей сестры после столь долгого отсутствия, я подошла к притворщику, схватила его за розовое ухо и вывела в коридор.

– Так, а теперь послушай меня, великий художник. Либо ты сейчас же поможешь брату переписать конспекты, либо письмо с отчетом о твоем поведении отправится к родителям.

Оська притворно заайкал, держась за ухо, а когда я его отпустила, со словами: «И зачем только женщин учат писать?» – снова скрылся в комнате.