Наталья Егорова - Трамвайный

Наталья Егорова

Трамвайный

Желтые солнечные пятна расписывали паркет под хохлому. Мефодий робел, а потому старался ступать на темные плашки. Те успокаивающе поскрипывали под ногами, уговаривали не принимать близко к сердцу.

Перед самой дверью с начищенной табличкой "Старший по работоустроению Архип Тимофеич" Мефодий потер в кармане заговоренную копейку - на удачу. Деликатно стукнул в косяк, приотворил тяжелую дубовую филенку.

– Можно?

Над ворохом газет торчала морщинистая лысина старого барабаша. От самой этой макушки веяло такой солидностью, что сразу вспомнилось, как лет сорок назад стоял он перед суровой коллегией и мямлил: хочу, мол, такую работу, чтоб на свежем воздухе и ездить все время. Аж шея вспотела от воспоминаний.

Из-за газетного листа вынырнуло и все лицо с важной загогулиной носа и внушительной бородавкой на подбородке. Буравчики глаз так и всверливались в посетителя.

– Мефодий? Трамвайный?

– Ага, - пискнул тот.

– Ну, заходи, заходи.

Солнечные зайчики играли в чехарду на полированной столешнице. Мефодий осторожно угнездился на краешке стула, комкая шапку.

– Что, Мефодий, работу, говорят, сменить хочешь?

– Да я ж не сам, - сбивчиво начал Мефодий. - Разве ж я бы сам... Маршрут мой отменили, одиннадцатый, опосля урагану. Деревья на рельсы повалило, мусора всякого насыпало, а возле Лесной улицы и вовсе будку поперек путей уложило. А людикам, оно ведь проще весь маршрут закрыть, чем рельсы починить. Ну, вот я и...

– Без работы остался, - подытожил Архип Тимофеич. - Ты, братец, я смотрю, сорок лет уже трамвайным?

– А как же. Вначале на восемнадцатом маршруте, потом на пятом. А потом уж на одиннадцатый перевели меня.

Старший пошуршал бумажками, тычась в загогулистый ведуний шрифт кончиком носа.

– А ведь нетути заявок-то на трамвайных.

– Как так? - испугался Мефодий. - Вы посмотрите там... может, еще где.

– Так нигде нетути. Ты, Мефодий, сам посуди: маршруты отменяют? отменяют; трамваи списывают? списывают; новых не делают? точно. Откуда заявкам взяться?

Мефодий вконец растерялся. Как же это - трамвайный, и вдруг не нужен никому. Еще чуть-чуть, и вконец бы опозорился, расхлюпавшись носом.

– Да ты не убивайся, - смягчился Архип Тимофеич. - Разве ж хороший барабаш без работы останется? Мы тебе переквалификацию устроим.

Мефодий притих, озадаченный мудреным словом.

– Будешь, скажем, ларечным, а, Мефодий? Возле булок или фруктов, а то, если захочешь, у игровых автоматов. Всегда люди кругом, и работа веселая.

– Ой, не надо, - подпрыгнул Мефодий. - Душно в ларьках-то, и деньги без конца считают.

– А если вагонным? В метро завсегда вагонные требуются.

Мефодий отчаянно замотал головой.

– Боюсь я... под землю.

– Ну а маршрутошным? Тоже, в некоем роде, транспорт.

– Тесные они. И ездят где попало. Всей работы-то - знай, следи, чтоб водитель, где попросят, остановиться не забыл, да не перевернулся, когда шибко торопится. Нету в них сурьезности, как в трамваях...

– Ну а в домовые? Присутственные? Либо в конторские?

У Мефодия сама собой жалостная физиономия скорчилась, так что Архип Тимофеич только крякнул.

– Экий ты, братец, однолюб! И что ж нам с тобой делать?..

Этого Мефодий не знал. Но от лотошного или маршрутошного готов был отбрыкиваться.

– Ты скажи, чего тебе в тех трамваях, а? Тяжелые, железные; как рельсы положили, так и ходят, свернуть не могут. Чего там следить-то?

– Ой, не скажите, - моментально расплылся в улыбке Мефодий. - Вот, скажем, возле Рыношной площади спуск долгий. Так чтоб не больно разгоняться, на полпути вовсе остановить вагон надобно. А если не остановишь, так или мимо остановки следующей проскочишь, или так тормозить придется, что все людики попадают. Тут глаз да глаз нужен!

Архип Тимофеич недоверчиво пожевал губами.

– Или вот, - увлекся Мефодий, - был у меня машинист однажды молодой. Весь в железках ходил: куртка прозаклепанная, штаны в булавках и на каждом, почитай, пальце по кольцу с черепами. И на голове платок с ведуньиными буквами...

– Бандана, - важно уточнил работоустроитель.

– И цельный день музыку слушал через железяки в ушах. Иногда мимо остановки проезжал даже, как заслушается: пассажиры кричать давай, а он и не чует. Или встанет на остановке, двери пораскроет, а чтоб дальше ехать и думать забыл. Я его щекотать, а он и этого не замечает. Так, бывало, и стоим. А музыку эту взял я как-то послушать: вначале ничего не разобрать - то ли лязгает что, то ли грохочет. Всякий шум не в лад, как в разбитом трамвае на старых рельсах. А поверху людик кричит, да все так тоскливо, из самого нутра.

Архип Тимофеич подпер морщинистую щеку ладошкой - заслушался.

– А после стал чуять потихоньку: вон пиликнуло что-то, а там загудело, как ветер в трубе. А вон и прозвенело тоненько, будто птичка сосульку на лету задела. Музыка...

– Хорошо говоришь, - покачал головой Архип Тимофеич. - Ты, Мефодий, чаю не хочешь? У меня чай духовитый, со смородинным листом.

– В городе собирали, лист-то?

– Обижаешь, Мефодий. Мне свояк-сарайный из деревни пересылает.

Начальник проворно сгреб бумаги на край стола, выставил пузатый самовар, чашки в синих горохах, плеснул кипятку. Густой смородинный аромат поплыл к потолку, заставив расчихаться шебуршаллу-плесенюку на шкафу.

– Или вот еще, был у меня под началом трамвай замысловатый: пока все двери не закроет, не едет.

– Серьезно? - удивился Архип Тимофеич.

– А то. Констр... стуркция такая. И вот, представьте, дверь у него сломалась - сама не работала, только снаружи руками и можно закрыть. Ну, машинист мой ее и не трогал. Так ведь на кажной остановке находился людик, что закрытую дверь отжимал. Тут и начиналось: машинист мой кричит, пассажиры в ответ, тот людик, что дверь открывал и того громче. А все одно - пока обратно дверь не задвинут, не поедут. Так по четверти часа и стояли - ругались.

– Ругаться - это они умеют, - солидно подтвердил начальник.

– Точно. Помню, как-то автомобиль большой вдоль рельсов выехал, а тут возьми и начнись брусчатка, да такая выбоистая, колдобистая. Машина по ней едет медленно, а свернуть через рельсы не может - вовсе на брюхо сядет. Трамвайный водитель давай трезвонить, а тому куда деваться. Так и ехали, будто цирк какой: впереди автомобиль, за ним трамвай во всю мочь звонит, людики из окон высовываются, кричат, а автомобильный водитель им в ответ.

– Ну и чем закончилось-то все?

– Да ничем и не закончилось. Доехали туда, где рельсы в асфальт утопли, машина свернула, людики успокоились. А ведь могли бы и пнуть, машину-то! И кто б тогда гаишников вызвал да поторопил? Самая наша работа.