Сергей Алексеев - Волчья хватка Страница 37

— Есть такой, — чуя настроение, с готовностью подтвердил тот.

— Знаю, что есть… Так пусть у него ничего не спрашивают. И пусть пока посидит.

Тон хозяина был для него красноречив и понятен, как слабый, но все-таки львиный рык.

Первый доклад «инквизитора», как мысленно, с лёгкой руки Берии, называл Верховный группу Хитрова, состоялся через восемь дней и если не потряс, то привёл вождя в молчаливый внутренний шок. Начиная с девятого октября — со дня, как ему явилась икона преподобного Сергия Радонежского, по всему Западному фронту было установлено семнадцать авиакатастроф, произошедших с самолётами противника, и пять ещё оставались под вопросом, требовали дополнительного изучения. Кроме того, по крайней мере десять случаев внезапной гибели бомбардировщиков прямым или косвенным путём подтверждали данные разведки и радиоперехват. Для сравнения майор исследовал материалы и сводки по Ленинградскому фронту и обнаружил лишь единственную катастрофу «Юнкерса», который уходил от зенитного огня с рискованными для такого типа машин элементами высшего пилотажа, потерял управление, врубился в Синявские болота, развалился на три части и даже не загорелся.

До девятого октября, как ни старался Хитров, ни единого подобного случая не нашёл… Майор несколько помялся и добавил:

— Есть масса устных свидетельств:.. когда бойцы и командиры встречали в подмосковных лесах вблизи линии фронта, а чаще на нейтралке, каких-то людей со странным поведением.

— В чем это выражается, товарищ Хитров?

— Два дня назад ночью артиллерийская разведка тридцать третьей армии искала цели, ходила в тыл противника в районе города Боровска, — заговорил он, оставаясь удивительно спокойным и невозмутимым, словно рассказывал о безделице. — На нейтральной полосе, в густом старом ельнике заметили большой костёр, подумали, что немцы — их передовая в двухстах метрах, за дорожным полотном… Подползли, а у огня сидят старики. Двенадцать человек…

— Старики? — непроизвольно вырвалось у Верховного, чего он раньше себе не позволял.

— Ну да, разведчики говорят, не совсем старые, но уже не призывного возраста, лет по пятьдесят-шестьдесят. Одеты тепло, в овчинные ямщицкие тулупы с большими воротниками, хотя и не мороз ещё, но все без шапок, головы с проседью… И безоружные: у одного-двух только топоры за поясами… Сидят тесно, плечом к плечу вокруг огня и держат друг друга за руки. И молчат, в огонь смотрят. Разведчики к ним вплотную подобрались, за спинами стоят, а они сидят и не шелохнутся, как статуи. Заглянули через их плечи, а огонь горит на голой земле — ни дров, ни углей… Ладно бы одному кому почудилось, а то пять человек видели и с ними офицер — лейтенант. И говорят, почему-то страшно стало, отошли в сторону, потом вообще решили уйти. Подползли к дороге, за которой у немцев передовая, стали вести наблюдение за передвижениями, и тут началось…

— Что… началось, товарищ Хитров? — поторопил Верховный, чего тоже раньше не делал.

— Оказалось, за дорогой в лесу стояли замаскированные танки противника, двадцать четыре единицы, — как ни в чем не бывало продолжал майор. — В них начал рваться боезапас. Оторванные башни летели до дороги, так что разведчикам пришлось отойти в лес. Немцы засуетились, забегали — наша артиллерия молчит, а танки рвутся… Несколько машин успели выгнать из леса на дорогу, но и их разнесло вдребезги… Разведчики под шумок ещё и «языка» прихватили, раненого танкиста, и побежали назад. И на том же самом месте снова встречают этих стариков в тулупах. Только уже огонь настоящий, и сидят они вольно, греются… Подошли — они расступились, место дали, один говорит, грейтесь, а остальные молчат. Наши разведчики тоже молчат, стоят, греются, и тут один из стариков заметил, что «язык» ранен, спрашивает, мол, тяжело, поди, тащить на себе… Подошёл к немцу, легонько стукнул по ране и достал осколок… Осколочное ранение было… Теперь, говорит, и сам дойдёт. Когда немца привели в расположение дивизиона, у него рана уже почти зарубцевалась…

Не подавая виду, но внутренне ошеломлённый, Верховный приказал немедленно отправляться на фронт в расположение тридцать третьей армии, взять этих разведчиков и попытаться пройти с ними тем же путём, если позволит сегодняшняя боевая обстановка, снять на плёнку взорвавшиеся танки, а лейтенанта, бывшего в разведке и видевшего этих странных стариков в лесу, включить в свою группу.

6

Дедовскую вотчину, наследную рощу Ражное Урочище, выпилили почти подчистую перед войной, когда по округе начали открываться лесоучастки. Она не значилась ни на одной карте, была известна лишь редким местным жителям, кто любил лесные глубины и часто в них забирался, а официально на земле, где стояла мощная трехсотлетняя дубрава, числился старый заболоченный осинник. Когда же приехали таксаторы леса и пошли нарезать деляны для вальщиков, рощу обнаружили, внесли поправки на картах и выпластали чуть ли не в первую очередь для районного промкомбината, столярный цех которого выпускал тяжеленные, грубоватые стулья и столы для заседаний в стиле советского модерна. Тогда ещё живший на свете дед Ражного, Ерофей, в миру известный правдивец, пришёл к местному начальству и уговаривать не рубить лес в Урочище не стал, ибо бесполезно тратить слова не любил, но предупредил, мол, смотрите, товарищи, не будет добра советской власти от дубовой древесины и мебели, а беды она принесёт немало.

За авторитет среди населения, за кулацкий характер, а более всего из-за жены его — красивой, царственной и обворожительной Екатерины — деда пытались несколько раз отправить в лагеря. Пока очередной следователь таскал и допрашивал самого — все обходилось, и он всякий раз с блеском выворачивался из-под любого обвинения и оставался неуязвимым, но когда вызывали его жену, тут все и начиналось. Деда арестовывали, а следователь начинал откровенно ухаживать за Екатериной. Так повторялось пять раз и совершенно с одинаковым исходом: Ерофея выпускали, иногда по причинам странным и непривычным — то следователь вдруг запьёт, оправдает деда, а сам потом или застрелится, или будто бы случайно вывалится из кошевы и замёрзнет на дороге зимой, или утонет в реке. А то, бывало, сверху придёт указ отпустить без объяснения каких-либо причин.

Так что любовью начальства он обласкан не был, но и трогать его материалисты до мозга костей опасались из-за славы, которая вилась за Ражными с давних времён — колдовства. Если было засушливое лето, во все времена к ним приходили, чаще всего украдкой, и просили дождя.

— Добро, идите, — выслушав, отвечал старший в этом роду. — Да поторопитесь, у вас все окна и двери нараспашку, а сейчас гроза будет.