КниГАзета . - Приемные родители

За что Сейфулин не любит Ухтомск?

Аяз Вахитович перекатился на своих кривеньких ножках к окну (как хорошо, что под широкими брюками никто не видит, какие они у него тоненькие!) и подумал, что такой вопрос ну совершенно неправомочен.

Лучше спрашивать: за что Сейфулин Ухтомск ненавидит?

О, на этот вопрос ответ был бы дан незамедлительно, развёрнуто и полно! Лидировали бы, конечно, десять тысяч жителей, которые никак не увеличатся до двенадцати, чтоб, наконец, ПГТ — пэ-гэ-тэ! посёлок городского типа!!! — Ухтомск переименовали в город! А уж из этой причины не то, чтобы "проистекли", а вырвались бы, как конфетти из хлопушки, все прочие: полная бесперспективность тутошней жизни, отупляющая монотонность работы, гнетущая невостребованность талантов (разумеется, речь о талантах Аяза Вахитовича), пассивность и безынициативность местных, и если бы не перспективы, которые открывало перед Сейфулиным международное агенство "Флауэр"… то вообще!

Нет, вообще — пора бы Леночке усвоить: в четырнадцать ровно шефу жизненно необходимо получить свои пол-литра чёрного кофе. Всё равно ведь летом никаких забот, ногти покрасить и кофе сварить…

Аяз требовательно хлопнул по звонку, но дверь, кажется, начала раскрываться ещё до того, как затренькал колокольчик в приёмной.

— Леночка, ну наконец-то, я сколько раз дол…

Сейфулин поперхнулся привычной фразой-распеказой: в дверь входила не Леночка.

Далеко не Леночка…

Это были…

Ослепительные!

Роскошные, великолепные…

Ноги!

Они вошли в кабинет первыми.

Сейфулин вспоминал после, не раз и не два, и пришёл к выводу, что всё же они просто оказались тем, что в первый момент впечатлило его сильней всего. Ведь неимоверно длинные, стройные ноги в тончайшем мерцании дорогущих чулок пришли не сами по себе — они принесли свою счастливую обладательницу. Если бы к подоконнику пришвартовался НЛО и его зелёненькие (или синенькие, или какие они там на самом деле) пилоты вступили с Аязом в контакт, его бы это впечатлило не столь сильно. Он же здравомыслящий мужчина, он же знает, что на самом деле никаких НЛО не существует, а есть только выдуманная правительством фигня, отвлекающая внимание плебса, а, раз привиделись "черти полосатые", пора обращаться к специалистам… но это!

Это!..

Это была галлюцинация. Разве могла в кабинет Сейфулина войти живая, настоящая женщина такого класса? С такой идеальной модельной внешностью, в такой одежде, при таком макияже — словно со страниц "Бизнес-журнала" сошла, из статьи о жизни преуспевающей жительницы дальнего зарубежья.

Аяз Вахитович пару раз промахнулся мимо кармана, потом всё-таки вытащил почти чистый носовой платок и промокнул резко вспотевший лоб (какая лысина? Вы о чём? У него, кандидата исторических наук, просто высокий лоб, свидетельствующий о недюжинном уме!)

Галлюцинация улыбалась и не исчезала.

Пауза затягивалась.

Запищал коммутатор. Сейфулин, не глядя, дотянулся, принял вызов.

— А-аяз Ва-ахи-тович! Там к вам посетительница, пускать? — лирично пропел голосок Леночки.

— Поздно, — выдохнул Сейфулин, но тут же, поняв, что дара речи не потерял, исправился, расправил плечи и ещё раз вытер пот и прибавил громкость:

— Здравствуйте, проходите, я директор краевого государственного бюджетного образовательного учреждения для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей "Ухтомский детский дом", Аяз Вахитович Сейфулин, а вы, не имею чести быть, э… представленным…

Галлюцинация — или свершилось чудо, и эта женщина реальна? — улыбнулась, обворожительно и мягко. И заговорила — словно в знойной пустыне зажурчал родник:

— Аяз Вахитович, мы же договаривались с вами о встрече на сегодня! На тринадцать тридцать, просто, извините, проблемы с транспортом, мне пришлось задержаться… но я вам об этом писала, вы же получили эс-эм-эс?

Аяз открыл рот.

Закрыл.

Рванул непослушными пальцами ворот рубахи, запутался в узле галстука, закашлялся.

Прохрипел:

— Я же списывался с Алексом Фростом!

Гостья в ответ рассмеялась так заразительно, что Сейфулин, хоть и побагровел, но улыбнулся в ответ.

— Я — Алекс! — она изящно прижала тонкую ладошку к высокой груди. — Я — Алекс Фрост, заместитель руководителя российского отделения агентства "Флауэр"! Просто, видимо, я нигде не говорила о себе так, чтобы можно было понять, что я женщина!

— Куда он делся?

— Не видел!

— А ты?

— Чего сразу я?! Ты на выходе стоял, что, не мог поймать?

— А чего там ловить, дело плёвое, глисту глазастую за шиворот, и всё!

— Вот сам бы и ловил, раз дело тебе плёвое!

Алёшка сжался в комочек и одной рукой зажал рот, чтоб мучители не услышали его дыхания, а другую прижал к груди: там отчаянными рывками билось сердце.

Слишком громко…

— И где его теперь искать прикажете? Куда он мог рвануть?

— Да небось опять в дальний парк.

— Мелюзге туда нельзя же.

— А ему пофиг, он всё равно туда лазит, всё клады закапывает. Я на днях подследил, чего он там роется, прикиньте, чего прячет?

— Ну, чего?

— Каракули свои! Стёклышками накрывает и закапывает!

Алёшка глухо пискнул.

Эти гады нашли его секретики! Его тайники!

— Ша! Все слышали?

Алёшка перестал дышать.

И только сердце бухало, как отбойник у слесарей, менявших трубы в канализации на прошлой неделе.

— Да ну, померещилось.

— Ну что, искать пойдём?

— Ага, сейчас, разбежимся и попрыгаем. Искать ещё его.

— Точно! Сам к ужину вернётся!

— Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха!

Громко хохоча и обсуждая, будет ли на ужин опять горелое молоко или, может быть, несладкий компот, четверо мучителей удалялись от лестницы. Их шаги и голоса давно уже стихли, а Алёшка всё не решался разжать руку на губах.

Когда, наконец, решился, рыдания прорвались наружу, как грозовой ливень. Как водопад, что показывали вчера в кино. Ниагара, что ли, называется…

Внезапная мысль остановила истерику: секретики! Эти гады разрыли его секретики! Ведь он же рисовал маму и прятал её ото всех, а они!..

Алёша не первый раз скрывался от преследователей под лестницей и знал, что путь наружу обычно куда сложнее, чем внутрь, но в этот раз вылетел пробкой, на одном вдохе, и сразу же рванул в дальний парк.

В ухтомском детдоме было два парка. Один называли ближним, в нём росли всего десятка полтора чахлых берёзок и находился он по обе стороны от главного входа, "с лицевой" стороны приземистой кирпичной двухэтажки, в которой жили полсотни ребятишек и работала дюжина учителей-воспитателей. В ближнем парке устроили пару песочниц,  поставили качели и даже страшную, шаткую "горку" с которой катались только зимой, основательно укрепив снегом. Чтобы попасть во второй парк, доходили до угла дома, спускались по ступенькам (под ними как раз и прятался Алёшка от Алфёрова и компании) и… собственно, тут уже и начинался "дальний". Метрах в двухстах от дома проходила изогнутая кирпичная стена, и всё пространство между ней и домом давным-давно засадили елями. Наверное, когда-то они были маленькими симпатичными ёлочками, меньше той, что ставили на Новый год в общем зале, но теперь вымахали втрое выше дома, мрачно сомкнули нижние ярусы ветвей. Ходить сюда разрешалось только тем, кому уже исполнилось двенадцать. В частности, ни одному из Алёшкиных мучителей двенадцати ещё не было, и он не ожидал, что эти трусливые злобные маньяки отважатся проследить за ним в дальнем парке. Вообще детдомовские пользовались ельником только для курения в летние месяцы, а играть предпочитали в ближнем парке, там хотя бы скамеечки стояли по всему периметру и ещё под каждой берёзой.

Алёшка ни с кем в детдоме не сдружился, хотя попал сюда прямиком из дома малютки, а здесь жили трое его ровесников-пятилеток. Обычно одногодки держались друг друга (взять хотя бы Алфёрку и его четвёрку, гадов, всем по десять!), однако он не хотел ни с кем дружить: его ведь скоро заберёт домой мама. Алёша ещё совсем недавно был таким крошечным, неудивительно, что она его потеряла, но он знал: мама ищет его. Скоро уже найдёт. И она придёт к нему, и он, конечно, её сразу узнает, ведь она так часто ему снится, и, прежде чем уйти отсюда навсегда, он поведёт её почти к самой стене за домом и покажет свои секретики и тайничок.

Мама поймёт, что он больше ничего не может ей подарить, только свои рисунки, уложенные на пакеты (чтоб не намокали и не испачкались от земли) и накрытые стеклом сверху (чтобы получался "экранчик"). Алёша нашёл пару укромных мест под еловыми шатрами, плоским камнем с острым краем разрыл ямки… глупые девчонки из средней группы примерно так же прятали в ближнем парке фантики от конфет и называли их "секретиками". Разве могли фантики сравниться с картинами Алёши? И что секретного могло быть в фантиках? А вот он хранил настоящие секреты.