Елена Карпова - Весна

Елена Павловна Карпова

Весна

Долетит до тебя весть, как далекий в ночи свет:Если где-нибудь я есть — значит, где-то меня нет,Ну а если меня нет — значит, где-то должна быть…но боюсь потушить свет и боюсь тебя позабыть.

Сегодня умер отец… если это можно называть смертью.

Я поняла, что ничего не чувствую, глядя на груду тряпья, еще не так давно бывшего его одеждой. Тело истлело и испарилось быстро: всего несколько часов потребовалось, чтобы от Андрея Яковлевича Заходова не осталось ничего, даже пыли. Ничего… В конце концов, что может остаться от человека, если реально он умер тридцать лет назад?

Он хотел умереть. Долго не мог решиться, но вот теперь…

И мы умрем. Когда-нибудь это должно случиться — и что тогда? Так же как он? Не хочу…

Внутренний голос ехидно подсказал: «а так, как сейчас — хочешь?» Нет. И так не хочу. Но это лучше, чем светобоязнь и всепоглощающий, невыносимый, жадный Голод…

Хлопнула дверь — пришел Данька. Я слышала, как он ходит по квартире, насвистывая и напевая…

— Алька, ты где? — наконец он понял, что я дома.

— Я здесь, — отозвалась я.

— Вау, как светло, — высказался он, входя в комнату, — а папик где?

И тут увидел одежду, лежащую на полу скомканной запятой.

Я оставила его и ушла в свою комнату.

Как непривычно тихо в квартире… Отец вечно чем-нибудь шуршал, щелкал, а порой и выл, когда Голод становился невыносимым, и он должен был… должен был идти на улицы…

Скрипнула дверца шкафа, звякнуло стекло. Я подождала минут пятнадцать и вышла на кухню.

Данька сидел за столом и целенаправленно напивался. Черт, я должна была это предвидеть. Бутылка была пуста уже на треть… впрочем, это ни о чем не говорило — алкоголь действует на нас слабо, а на Настоящих и вовсе почти никак… Хотя отец пил много, очень, литрами — не пьянел, но все равно пил.

Данька поднял голову и посмотрел на меня. Глаза были пока еще ясные.

— Я убью тебя, — вдруг сказал он и взял в руку нож, лежавший рядом с бутылкой.

— Замечательно, — отозвалась я, — ты окажешь мне неоценимую услугу, братик.

— А потом — еще раз. Я знаю, как надо.

Он стал подниматься из-за стола. И почему-то я поверила ему — этим его словам, что он ЗНАЕТ, КАК НАДО.

И я испугалась.

Странно. Только что я сама думала о том, что все осточертело, а теперь… я боюсь. Боюсь умереть, превратиться в ничто.

— А потом? — спросила я.

— Потом — себя, — глухо сказал он.

Нас разделял какой-то метр, я видела, как дрожат его руки и как на лбу проступили капли пота. Данька тоже боялся… что у него не хватит духа сделать то, что задумал…

Телефонный звонок прозвучал, словно выстрел. Я вздрогнула, а Данька выронил нож. Не стал его поднимать, повернулся спиной и поплелся назад в кухню.

Я схватила трубку.

— Да?

— Аля, мне плохо…

— Что случилось?

— Плохо…

— Что, мне приехать? Ты где? Дома?

— Да. Пожалуйста…

— Так. Если можешь — открой замок. Жди меня — я минут через двадцать буду.

Я хлопнула трубку на рычаг, распахнула дверь в кухню…

— Даня! Я к Юрке.

Он не отозвался — сидел за столом, уронив голову на руки. Ох. И этот совсем расклеился — что же мне с вами делать…

— Эй, — я тряхнула его за плечо, — ну-ка поднимайся, поедешь со мной.

— Зачем?

— А ну давай. Надо.

Пинками выпихнула его в прихожую, выдала шапку с шарфом. Он механически одевался, глядя перед собой застывшим взглядом.

На улице нас встретил ветер в лицо и такая метель, через которую не просматривался соседний дом. Я поймала машину, заглянула в салон. Сухощавый мужчина средних лет. Глаза, глаза… как же мне поймать его взгляд? Наконец он сам посмотрел на меня — вот везение! Теперь он отвезет нас туда, куда надо, но потом не вспомнит ни наших лиц ни маршрута… Я запихала Даньку на заднее сидение, сама уселась впереди, и мы поехали.

Юра — Новичок, как и мы с Данькой. Но у него больное сердце, которое слишком сильно подорвала та сволочь, которая и сделала его Новичком… Ему нельзя, совсем нельзя чувствовать себя плохо…

Машина затормозила у подъезда. Шестой этаж, знакомая коричневая клеенчатая дверь с медным номером. Открыто… Это хорошо.

— Закрой дверь, — сказала я Даньке, спешно скидывая сапоги.

В квартире сильно и резко пахло корвалолом. Я пронеслась по коридору, на ходу сняв пальто и зашвырнув в какой-то угол, влетела в комнату… Здесь. Батюшки — совсем зеленый…

— Юри, как ты?

— Ни-чего…

— Держись. Сейчас попробую помочь. Дай руку. Только держись, слышишь! Даня!

Брат появился на пороге.

— Вызывай скорую.

— С ума сошла? — мрачно поинтересовался Данька, — Они же у него кровь брать станут.

— Мне плевать. Он умирает, слышишь? Понимаешь, Даня, ОН СЕЙЧАС УМРЕТ! Если мы срочно не сделаем что-нибудь.

Данька полыхнул глазами и неслышно исчез с порога.

— Юра… Юрочка. Пожалуйста… Милый, хороший… Держись…

Я вливала в него свои силы — но чувствовала, как они уходят в никуда, в бездонную жадную пропасть. Юрка сползал туда. Я вцепилась в него мертвой хваткой, но меня не хватало — он уходил, ускользал сквозь пальцы, просачивался, как песок. Я вцеплялась снова, сильней, но все напрасно.

Он вдруг улыбнулся серыми бескровными губами.

— Я мечтал… что ты будешь рядом со мной, когда я умру… Спасибо, Алюшка. Я… счастлив… теперь… Прости…

— Юра! Ты не умрешь! Не умрешь!

Я поняла, что плачу. Слезы рекой — это плохо. Это просто отвратительно, нарушает концентрацию. Вдруг нестерпимо заныло сердце и накатила странная тошнота и слабость. Я поняла, что еще немного — и буду пуста. До дна.

— Даня… Помоги…

— Даня, — прошептал Юрка, когда брат прикоснулся к его руке, — я прошу тебя… я знаю, ты сможешь… не дай мне вернуться. Я не хочу быть Настоящим. Ты обещаешь мне?

— Обещаю, — Данька опустил голову.

Потом был звонок в дверь, худая врачиха с усталым дицом и злая задерганная медсестра, на которую пришлось посмотреть, чтобы она приступила к своим прямым обязанностям. Они вкололи Юрке какую-то дрянь, но даже дрянь не могла остановить сползание в пропасть…

— Не понимаю, как он до сих пор жив, — шепотом сказала врачиха, — сердце фактически не работает. Какие силы держат его?

Я знала, какие. Но силы закончились — и у меня и у Даньки…

Я проводила врачиху с медсестрой до входной двери. Послушала, как зашумел лифт. Уехали, уверенные в том, что дали успокоительное одной нервной даме… Потом тихо вернулась в комнату.

— Уходи, — сказал Даня.

Он стоял спиной ко мне — но даже когда я передвигалась неслышно, он чувствовал мое присутствие.

— Я хочу проститься с ним.

— У меня очень мало времени. Я должен сделать то, что я обещал Юре. И я не хочу, чтобы ты видела это. Уходи. Иди домой.

И я послушалась.

Я бездумно шла по улице. Неважно, куда — вперед, а там посмотрим.

Прохожие попадались редко — мало кто в такую метель в одиннадцать часов вечера рискует высовывать нос из дома. Отец… Юрка… Две смерти на сегодня — это слишком… слишком для одного Новичка!

Кажется, я выкрикнула это вслух — по крайней мере, одинокий прохожий словно споткнулся и посмотрел на меня. Я поймала его взгляд — молодой парень, лет двадцать пять, ничем не примечательное лицо, светлые глаза… не бойся, ты не запомнишь меня.

Впереди был парк. Не знаю, зачем я пошла туда — увязая по колено в снегу на нерасчищенной аллее, навстречу ветру и снегу.

Энтузиазма моего хватило до первой скамейки — я даже не стала сбрасывать с нее снег, плюхнулась и уткнулась лицом в колени. Плохо… Плохо-плохо-плохо-плохо…

— Проблемы, Новичок?

Я вздрогнула и подняла голову. Двое. Мужчина-Настоящий и девушка-Новичок… Нет. Не Новичок. Я осознала это внезапно, поняв, что срок пребывания этой девушки на земле подходит к концу, она не проживет и полугода… Уходящая. Кормушка. Живая ходячая закуска.

Ненависть — страшная вещь. Мне было все равно, кто он, этот Настоящий, имеет ли какое-нибудь отношение к Юрке или вовсе оказался здесь случайно… Откуда-то вдруг взялись силы, я поднялась со скамейки…

Видимо все это отразилось на моем лице. Глаза Настоящего расширились — и я вдруг отчетливо поняла, что он испугался. Испугался, несмотря на то, что я — Новичок, а он — Настоящий и может меня три раза заткнуть за пояс.

Мужчина попятился, утягивая за собой за руку девушку и стараясь, чтобы она была между мной и им и стал лепетать дрожащим голосом:

— Ты что, психованная? Что я тебе сделал?

— Я вас НЕНАВИЖУ, — сказала я и шагнула вперед.

Не знаю, что подумал Настоящий, но нервы у него сдали окончательно, он отпустил руку девчонки и бросился наутек, причем таким образом, к какому ни один Настоящий в городе обычно не прибегает — то есть на крыльях. Я проводила его разочарованным взглядом, от души пожелав на прощание, чтобы ветер приложил его об какое-нибудь дерево.