Терри Пратчетт - Угонщики

Терри Пратчетт

Угонщики

Новая книжка для Райенны

Номы и время

Номы — совсем маленькие существа. И как все маленькие создания, живут они очень недолго. Но может быть, они просто живут очень быстро?

Я бы объяснил это так.

Среди всех существ, населяющих планету Земля, самая короткая жизнь у взрослой мухи-поденки. Ей отпущен всего один день. Самая долгая жизнь у дерева кандори — оно продолжает расти, когда ему уже исполнилось четыре тысячи семьсот лет.

Кажется, что мухе-поденке выпала очень жестокая участь. Но ведь важно вовсе не то, сколь долгая жизнь нам дана, а то, сколь долгой она при этом кажется.

Может, для поденки час длится не меньше, чем для нас — столетие. И пожилые поденки собираются вместе и жалуются друг другу, что жизнь в последние минуты не идет ни в какое сравнение со старыми добрыми мгновениями, когда мир был гораздо моложе, солнце ярче и молодые личинки куда уважительнее относились к старикам. И может быть, деревьям, которые известны своей медлительностью, отпущено ровно столько времени, чтобы они могли увидеть сияние звезд прежде, чем корни их иссохнут, а ствол разрушит жук-древоточец.

Все относительно, все зависит от того, как на это смотреть. Чем быстрее вы живете, тем больше растягивается время. И для нома год тянется столько же, сколько для человека — десятилетие. Помните об этом. И не переживайте за номов. Они не нуждаются в сочувствии. Они даже не ведают о том, что им можно посочувствовать.

Вначале

I. …была Пустошь.

II. И Арнольд Лимитед (осн. 1905) носился по Пустоши и увидел, что она хороша.

III. Ибо была она на Хай-стрит.

IV. И ходили мимо автобусы.

V. И сказал Арнольд Лимитед (осн. 1905): Да будет там Универсальный Магазин, и да будет это Универсальный Магазин, какого еще не видывал Мир.

VI. Да будет простираться он от Палмер-стрит до Рыбного рынка и от Хай-стрит до самой Дизраэли-роуд.

VII. И да будет он высотою в пять этажей, и будет в нем цокольный этаж. И да украсится он лифтами, и да возгорится Вечное Пламя бойлерной во чреве его, и да будет в нем Бухгалтерия, дабы управлять Всем.

VIII. И да прославится через то Арнольд Лимитед (осн. 1905), ибо собрано у него Все Под Одной Крышей. И да зовется это отныне и во веки веков «Универсальный Магазин Братьев Арнольд, Лимитед (осн. 1905)».

IX. И стало так.

X. И разделил Арнольд Лимитед (осн. 1905) Универсальный Магазин на Отделы: Отдел Слесарных Инструментов и Электротоваров, и Отдел Модного Платья, и Отдел Дамского Белья, и прочие по роду их, и сотворил Людей, и наполнил ими Универсальный Магазин, сказав: «Вот — все здесь». И сказал Арнольд Лимитед (осн. 1905): Да будут грузовики, и да будут они выкрашены в цвета красный и золотой, и да поедут они благовестить, что Арнольд Лимитед (осн. 1905) предоставляет Все.

XI. И да будут по череде их Рождественские Ярмарки и Зимние Распродажи, Сезонные Скидки и Школьные Базары.

XII. И явились тогда в Универсальный Магазин номы, чтобы стал он их обиталищем во веки веков.

Книга Номов, Основание, ст. I–XII

Глава 1

Это история Возвращения Домой.

Это история Трудного Пути.

Это история Грузовика, что несется с рычанием через спящий город, вихляет из стороны в сторону, задевая уличные фонари, разбивая стекла витрин, выезжает на проселочную дорогу, преследуемый полицейской машиной, — и резко тормозит. А когда сбитые с толку полицейские возвращаются к своему автомобилю, чтобы доложить по рации: «Вы слышите, там? В кабине никого нет!» — тогда начинается история Грузовика, срывающегося с места, объезжающего растерянных служителей порядка и исчезающего в ночи.

Но здесь эта история не кончается.

Как не здесь берет она и свое начало.

Небо было скрыто пеленой дождя. Дождь шел и шел, наводя тоску, наводя уныние. Это был не милый привычный дождик, а промозглый дождище, срывающийся с неба крупными каплями. Они сливались в сплошной поток, образуя настоящее море, которое кто-то поставил дыбом и лишь слегка проредил.

Дождь барабанил по старым ящикам из-под гамбургеров, по промасленной оберточной бумаге из-под жареной рыбы с картошкой — всему этому хламу, сваленному в проволочный контейнер для мусора, где нашел себе временное убежище Масклин.

Вот он, посмотрите на него. Вымокший до нитки. Продрогший. Страшно обеспокоенный. А ростом — четыре дюйма.[1]

Вообще-то мусорные баки были славными охотничьими угодьями, даже зимой. В оберточной бумаге часто оставалось немного остывшего картофеля, а порой — и целая куриная косточка. Раз или два попадались крысы. Последний раз это была настоящая удача: крысы хватило на целую неделю. Жаль только, что на третий день крысятина уже совершенно не лезет в горло. А если честно — то не на третий день, а с третьего укуса.

Притаившись в мусорном баке, Масклин следил за стоянкой грузовиков. И — вот оно! Грузовик пришел минута в минуту. Поднимая тучу брызг из-под колес, машина пересекла лужу и остановилась, скрипнув тормозами. За появлениями этого грузовика Масклин наблюдал уже четыре недели. Машина приезжала каждый вторник и четверг, и всегда — утром. Теперь Масклин точно знал, сколько времени стоит грузовик.

Ровно три минуты. Для существа ростом с нома это более получаса.

Он выскользнул из-под кучи промасленной бумаги, перевалился через край мусорного контейнера и опрометью бросился к кустам на краю парка, где его ждали Гримма и старики.

— Грузовик приехал! — выпалил Масклин, задыхаясь. — Идем!

Со стоном и ворчанием старики поднялись на ноги. Сколько раз он уже проводил их через это и прекрасно знал, что радостных возгласов не будет. Они лишь помрачнели и насупились, а потом принялись ворчать пуще прежнего. Они ворчали всегда: они ворчали, что картошка холодная, хотя Гримма и подогревала ее, ворчали, что крысятина им надоела. Масклин всерьез подумывал о том, чтобы бросить их и начать жить одному, но так и не смог на это решиться. Они ведь нуждались в нем. Им был нужен кто-то, на кого можно ворчать.

Но они же еле шевелятся! Масклин чувствовал: еще немного — и он разрыдается.

Но вместо этого он обернулся к Гримме.

— Да поторопи же их, слышишь! — Голос его срывался от напряжения. — Сделай что-нибудь, а то они вовек не сдвинутся с места.

Она успокаивающе похлопала его по руке.

— Они же боятся. Иди. Я приведу их.

Спорить было некогда. Масклин бросился обратно через парк, увязая в раскисшей от дождя грязи. На ходу он разматывал веревку, к концу которой был привязан разлапистый крюк. (Он потратил целую неделю, чтобы сделать этот крюк из куска проволоки, выломанной из изгороди; еще несколько дней у него ушло на тренировки.) Подбегая к колесам грузовика, Масклин лихо раскручивал над головой свой метательный снаряд.

Со второй попытки крюк впился в брезентовый верх кузова. Масклин раз-другой подергал веревку, чтобы убедиться, что она не подведет, и вот уже его ноги нащупывают опору на скользкой поверхности шины, и он карабкается вверх — выше и выше.

Он уже проделывал это прежде. О, целых три или четыре раза. Вот он протиснулся под тяжелый брезентовый полог, за которым притаилась темнота, вытащил еще один шнур и крепко-накрепко привязал его к какой-то веревке в кузове — последняя была толщиной с его руку.

Затем он скользнул обратно, к борту грузовика. Слава богу, старики под предводительством Гриммы уже пересекали гравийную дорожку. До него доносились их жалобы: они ворчали, что приходится ступать прямо по лужам.

Масклин приплясывал от нетерпения.

Казалось, этому не будет конца. Миллионы раз он повторял им, что и как нужно делать, но в детстве они никогда не забирались в кузов грузовика и сейчас не могли взять в толк, чего же от них хотят. Так, старая матушка Морки требовала, чтобы все мужчины отвернулись, пока она будет карабкаться на машину: а то они еще, чего доброго, увидят ее нижние юбки. А папаша Торрит так распричитался, когда его тянули наверх, что пришлось спустить старика обратно, и Гримма завязала ему глаза. После того как Масклин втащил в кузов несколько соплеменников, стало полегче: теперь веревку тянули все вместе, но время, время… Сколько они его уже потеряли!

Последней он поднял Гримму. Она была легкой как пушинка. Они все были легкими, если на то пошло. Крысы ведь попадаются не каждый день.

Поразительно. Они все были в кузове. Масклин настороженно прислушался. Сейчас раздадутся шаги водителя по гравийной дорожке, хлопнет дверца кабины. Однако ничего не происходило.

— Прекрасно, — сказал он, облегченно вздохнув. — Такие вот дела, только мы тронемся…

— Я уронил Талисман, — вдруг пробормотал папаша Торрит. — Талисман… Я выронил его, слышишь? Там, у колеса, когда Гримма завязывала мне глаза. Поди принеси мне Талисман, мальчик.