GHRPG: Лукавый бог (т.1) - Саймон Грэй

Саймон Грэй

GHRPG: Лукавый бог (т.1)

Пролог, в котором всё начинается

В наши дни многие истории начинаются с того, что герой умирает. В целом, это не совсем правильно. Ведь до того, как умереть, герой ещё много чего успевает сделать. Как минимум — родиться. А там и до «рос, вырос, учился, женился» недалеко. С другой стороны, въедливый читатель может заметить, что в таком случае любая история должна начинаться с Большого взрыва или хотя бы слов: «Да будет Свет!». И будут правы. В конце концов, ну умер герой и умер — с кем не бывает. А дальше всё уже зависит от автора, как именно он преподнесёт сие, а также все последующие (или предыдущие) события.

В любом случае, эта история началась с того, что герой родился. Свой первый день Михаил Вениаминович Крутень встретил в июле далёкого 1941 года, в вагоне-теплушке, спешно увозящего беженцев из объятого огнём Киева, подальше от наступающих немецких танков группы армий «Юг». К сожалению, матушка Михаила, по иронии судьбы — врач-педиатр, родов не перенесла, и новорождённый остался на попечении двух старших сестёр, четырнадцатилетней Натальи и десятилетней Светланы. Отца с ними не было — будучи хирургом, он остался в городе, спасая раненых и погиб через несколько дней, во время очередного авианалёта люфтваффе.

Военные годы в голове Михаила не отложились никак, а послевоенные ещё долго ассоциировались со словом «голод». Сёстры о тех временах рассказывать не любили, а сам он никогда на этом не настаивал — хватало рассказов других очевидцев. После окончания войны все трое вернулись обратно в Киев, и, получив от государства комнату в коммуналке взамен утраченного от бомбежек жилья, принялись обустраивать житьё-бытьё. Точнее, обустройством занимались Наталья и Светлана — из Михаила тогда помощник был так себе, а других родственников, как выяснилось, у них больше не осталось. Ни по отцовской, ни по материнской линии.

Рос Миша довольно избалованным, но весьма начитанным и острым на язык ребёнком. Этому поспособствовали две причины. Первая — сёстры баловали своего младшего брата, как только могли. Наташа, научившись за военные годы махать половником, устроилась работать в одну из столовых, в которой прошла долгий путь от обычной посудомойки до, говоря современным языком, «шефа». Неудивительно, что в доме всегда были продукты, из которых девушка постоянно готовила для Миши что-нибудь вкусненькое.

Светлана решила пойти по стопам покойных родителей и стать врачом. Но что в школе, что в институте, первым делом после занятий она мчалась домой, где хлопотала по хозяйству и занималась воспитанием братика. За учебники она садилась лишь после того, как он ложился спать…

Второй причиной, так повлиявшей на характер юного Вениаминыча, послужил сосед, живший в одной из соседних комнат. Бывший военкор [1], потерявший на фронте обе ноги и чувствительность правой кисти, уже потихоньку начал спиваться, когда в его жизнь вошли две сестры и мелкий несмышлёный пацан. Можно сказать, это была судьба. Сёстры категорически не желали отдавать брата в детский сад, а инвалиду требовалась компания и помощь по хозяйству. Неудивительно, что детство Михаила прошло в окружении книг и клубов табачного дыма, а лексикон с ранних лет пестрел всякого рода крылатыми выражениями различной степени цензурности.

Школу Миша закончил с красным дипломом (спасибо соседу-военкору), несколькими приятелями и всего одним другом, Вовчиком. С которым вместе и поступил в Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко на факультет журналистики. Точнее, на журналиста поступил только Михаил — Владимир пошёл по инженерной стезе. А далее история повторилась: красный диплом, несколько приятелей и всего один друг, всё тот же верный Вовчик. Виной тому были острый ум, нелюдимый характер и острый язык, который владелец не умел сдерживать, за что несколько раз ввязывался в драки с попеременным исходом.

Далее последовали пара лет стажировки в «Советской Украине», после которой Михаил Вениаминович Крутень отправился покорять столицу необъятной Родины — Москву. Этому решению способствовали непоколебимая уверенность в своих силах, протекция соседа военкора и рекомендации главреда [2], который, если честно, был немного рад сплавить подальше нахального паренька с завышенными амбициями. Тем более уходил тот не абы куда, а в «Московский комсомолец»!

Иронично, но на новом месте работы Михаил продержался те же два года…

— Миша, твою мать, что это? — риторически воскликнул главред, помахав в воздухе парой напечатанных на машинке листов.

— Статья.

— Я вижу, что это статья! Я спрашиваю, что тут понаписано?

— Правда.

Главред устало вздохнул. Когда у тебя под присмотром стадо молодых, амбициозных и целеустремлённых работников пера и листа, не желающих идти на компромиссы, зато рубящих с плеча и правых и виноватых, жизнь и без того становится нервной. А сидевший напротив парень на сто шагов опережал своих коллег в амбициозности, упёртости и бескомпромиссности.

— Правда — это, конечно, хорошо, — буркнул он, доставая из пачки очередную сигарету. — Только почему ты не можешь эту правду подать более… мягко? Евгений Николаевич — уважаемый человек. Фронтовик, член партии, директор завода. А ты его чехвостишь в хвост и в гриву, как какого-то сопляка.

— Евгений Николаевич, в первую очередь, директор завода, а уже потом фронтовик и член партии! — упрямо возразил Михаил. — А по его вине страна понесла убытки на сотни тысяч рублей.

Главред откинулся в кресле, глубоко затянулся «Беломором» и выпустил в воздух густую струю дыма.

— То есть статью ты переписывать отказываешься? — полуутвердительно поинтересовался он.

— Отказываюсь.

— Ясно. Честно говоря, не хотел доводить до этого, но раз ты упёрся — бери листок и пиши заявление по собственному. Не обижайся, но мне уже два раза прилетало по шапке за твою самодеятельность, третьего раза что-то не хочется.

Уязвлённый в самое сердце, Михаил даже спорить не стал. Взял ручку и написал. И ушёл, хлопнув дверью. Правда, перед уходом главред успел всучить ему вырванный из блокнота листок бумаги с телефоном и именем.

— Вот, в «Вечёрке» [3] редактор требуется срочно. С русским у тебя всё замечательно, с литературой тоже — посидишь немного, поисправляешь чужие ошибки, заодно посмотришь, как люди пишут. И через годик другой, как всё устаканится, возьму тебя обратно.

Первым порывом молодого человека было разорвать листочек на мелкие клочки и гордо швырнуть их в лицо главреда, неспособного понять мятежную комсомольскую душу. К счастью, сдержался. И по телефону потом позвонил. Ибо пламенные обличительные статьи — это здорово, но и кушать что-то надо. А кроме