Евгения Сафонова - Полуденный экспресс

Евгения Сафонова

Полуденный экспресс

«Сall all your friends, tell them I'm never coming back…»

Зачем электричкам нужны перерывы? Всегда интересовал этот вопрос. Нет, ночные — понятно, всем надо спать, и электричкам с машинистами тоже… а вот дневные зачем? В выходные ведь прекрасно обходятся без них.

Иногда меня заносило на станцию во время этих перерывов, с одиннадцати до часу. Летом, когда идёшь гулять, самое милое дело: сесть на лавочку с бутылкой сока и какой-нибудь булкой, уткнуться в книжку, наслаждаться солнцем и ветреным шумом идущих мимо экспрессов. Я всегда любила смотреть на поезда, пусть даже просто проносящиеся вперёд — папа-машинист заразил. Ещё любила ловить промелькнувшие лица пассажиров и придумать, как они оказались в этом поезде, куда и зачем едут, с кем распрощались и кто их ждёт. И путешествовать поездами тоже любила. И слушать, как колёса выстукивают по рельсам разные слова: слышалось всегда разное — смотря в каком настроении слушать. А ещё смотреть в окно и ловить взглядом уносящиеся в «позади» деревья, дома, людей, наблюдающих за поездами, пусть даже просто проносящимися вперёд…

Иногда мне думалось: а вдруг какой-нибудь экспресс возьмёт и остановится? Они периодически останавливаются, да, — так можно было быстро и с комфортом доехать до вокзала, — но не во время перерыва, конечно же. Что, если остановится тот, который не должен был этого делать? Двери его откроются, и поедет он в какие-нибудь волшебные края: куда же ещё может поехать экспресс, который не должен был остановиться. Так же, как трамвай, вдруг абсолютно бесшумно выезжающий из-за поворота глубокой ночью, так же, как старинный парусник с давно забытым флагом, вдруг показывающийся на морском горизонте…

Сколько историй про это было сочинено? Сколько ещё будет?

— Значит, собираешься навестить отца? — спросила меня бабушка утром одного из моих законных выходных, вытирая руки о фартук и поправляя очки.

Бабушка Валя самая что ни на есть бабушка из сказок: добрая-добрая, на все руки мастерица, печёт пирожки, вяжет свитера, плачет под сериалы и нещадно балует любимую внучку. Кто бы мог подумать, что я ей неродная.

— Ага. День рождения ведь, — я зашнуровывала кеды. — Потом ещё погуляю, наверное.

— Смотри только, к ужину не опоздай, а то Ваня опять будет ворчать.

— Буду как штык, — заверила я, чмокнув бабушку в щёчку, затянутую паутинкой морщин.

Пока спускалась по лестнице, думала о нашей семье. Мама, Валя и сын её Ваня… Ваня был хорошим отчимом. Только отца мне, как ни старался, заменить не смог. Впрочем, я никогда не осуждала маму: одной тяжело, это было понятно даже мне, пребывавшей в ершистом подростковом периоде. Когда мы остались вдвоём, мне было двенадцать, а за три года жизни одиночкой у мамы здорово сдали и нервы, и здоровье. В итоге мне ничего не оставалось, как признать, что человек, который заботится о ней и обеспечивает семью, нам нужен. Да ещё когда к нему прилагается такая мировецкая бабушка, как Валя.

Опавшие листья мокли в тёмных лужах. Серое небо щедро сыпало дождевую морось, обволакивая мелкой водяной пылью. В ушах меланхолично гнусавили волынки. Жаль людей, которые не любят альтернативу — они многого лишаются. У памятника Ленину носились дети и сплетничали их мамочки. Берёзовая роща тихо золотела, высаженные вдоль дороги голубые ели гордились своей неизменностью. Проходя мимо светящихся куполов церквушки на холме, сняла наушники и перекрестилась.

Хорошо иметь домик в деревне. Конечно, военный городок под Москвой не совсем деревня, но весьма похоже, надо признать.

На полпути до станции столкнулась с бывшей одноклассницей Иркой. Поздоровались, поулыбались и чуть замедлили шаг, болтая. Хорошая девчонка — с ней и в школе всегда поговорить было интересно. Жаль, что время развело куда-то так же, как и с другими друзьями школьных дней.

— Ты куда? — спросила я после краткого расспроса о подробностях жизни и учёбы.

— В институт, куда же ещё. Не у всех же два выходных в неделю, как у некоторых, — ответила Ирка, цокая каблучками по растрескавшемуся асфальту. — Халява этот ваш журфак, хоть и МГУ. А ты куда?

— Папу навестить. У него же день рождения сегодня.

— А… ясно.

— Что читаешь сейчас? — помолчав, поинтересовалась я. Ирка всегда читала что-то интересное и хорошее — собственно, поэтому с ней всегда и было интересно поговорить. Ещё мы с ней сходились в любви к сказкам и альтернативе…

Подруга по школьной парте сказала автора и название.

— Слышала, — подумав, кивнула я. Автор был более чем известен, а название я слышала не раз от однокурсников-фанатов. — О чём?

— Ну, грубо говоря, о человеке, который взял да и уехал на волшебном трамвайчике в волшебный мир.

— А, попаданец, — я мигом потеряла всякий интерес.

— Не, не надо пренебрежения! Это тебе не какая-нибудь второсортная фэнтезюшка, это оригинальное, философское…

Увлечённое размахивание рук прервал нужный Ирке поворот на шоссе и аккурат подъехавшая маршрутка.

— Ну, я побежала, — спохватилась она, на прощание клюя напомаженными губами воздух подле моей щеки. — Увидимся!

— Смотри, в волшебный трамвайчик случайно не сядь! — крикнула я вдогонку.

Ирка, засмеявшись, захлопнула дверь маршрутки, нетерпеливо фыркавшей выхлопом, и была такова.

Обе платформы были пусты. В этот день и в это время, впрочем, люди на станции всегда были редкими гостями, а продавцы многочисленных лавчонок, приткнувшихся по бокам, не спешили вылезать, оставляя своё хозяйство на произвол судьбы: то, что творится снаружи, их всегда не особо-то интересовало.

Достав из кармана мобильник и убедившись, что пара минут ещё есть, я неспешно побрела в сторону первого вагона. Экспресс не заставил себя ждать: появился на горизонте, перемигиваясь с солнцем жёлтым глазом фар, выстукивая колёсами «чу-дес-ный день» и воодушевлённо сигналя людям на переходе через пути. Ко мне он подъехал уже на последней стадии торможения — ослабевший ветер скорости и путешествий лишь слегка шевельнул мои волосы.

Зайдя в пустой вагон, я села у окна, вернула наушники, последние десять минут игравшие роль концептуального ожерелья, на их законное место и стала смотреть, как набирают скорость рдеющие деревья, вывески станционных лавчонок и столбы электропередач за окном. Тень вагона ползла по соседним путям. Промелькнула ностальгическими деревянными домишками и исчезла старенькая соседка нашего городка, деревня со съедобным названием Виноградово. Потом поезд замедлил ход, медленно вползая на хитрое переплетение пяти путей — экспресс, как и следовало ожидать, свернул куда-то вбок, оставив позади платформы очередной проигнорированной станции, бросив тень на возникший слева по борту ёловый подлесок. Когда тот расступился, взору предстали бескрайние лысеющие поля.

Провезя меня мимо медных лесов, сапфирных озёр и серебряных речушек, под куполом мягко-голубого неба с редкими рыхлыми облаками, озарённым червонным золотом осеннего солнца, поезд наконец въехал в город. Оставив позади милые провинциальные домики, — невысокие, кирпичные, с садиками подле каждого, — замедлил ход и наконец мягко затормозил у станции.

Папа ждал под каменным козырьком, сунув руки в карман куртки, улыбаясь не столько даже губами, сколько глазами. Сероглазый король как он есть.

Он тоже любил наблюдать за экспрессами, пусть даже проходящими мимо — а потому я знала, что всегда найду его на станции.

— Привет, пап! — я подлетела к отцу, звонко чмокнув его в щёку. — С днём рождения!

— Привет, фантазёр! — в ответ я удостоилась объятий и поцелуя в макушку. — Спасибо!

Одновременно обернувшись, мы проводили взглядами уходящий экспресс.

— Красавец, — одобрительно заметил папа.

— Как твоё ничего? — спросила я, подхватив его под руку.

— Ничегошничает. Пойдём лебедей кормить, они по тебе соскучились.

— А за булочками зайдём?

— Всё, что пожелаешь.

Сойдя с платформы по потрескавшимся ступенькам, мы принялись петлять по узким солнечным улочкам вдоль трамвайных путей. По городу разливалась солнечная осенняя дымка. Тёплый ветер бабьего лета путал в волосах рыжие октябрьские листья и раздувал полы расстёгнутой ветровки. Было совсем не холодно, но когда папа заметил, что я шмыгаю носом, — заработала насморк пару дней назад, промочив ноги, — то решительно снял куртку, накинув мне на плечи. Для него она была курткой, а на мне повисла безразмерным кожаным плащом, но я не стала спорить. Куртка, конечно, не последняя рубашка, но всегда приятно, когда кто-то готов пожертвовать ею для тебя.

По пути говорили об учёбе, жизни и маме. Ещё о Ване и о бабушке.

— Ну, вот тебе и очевидный плюс нового папы, — бодро сказал отец, когда мы подходили к прудам. — У старого мамы уже не было.