Рэй Брэдбери - День поминовения

Рэй Брэдбери

День поминовения

Был день Поминовения, и все, включая бабушку Лоблилли, шли по летней дороге, пока не очутились на дне земном и в небе высоком деревеньки Миссури, и пахло так, как бывает, когда один сезон сменяет другой, зацветающими луговыми травами.

— Вот мы и пришли, — сказала бабушка Лоблилли, опираясь на палку, оглядела всех горячим взглядом своих карих с желтизной глаз и сплюнула в пыль.

Кладбище располагалось на пологом склоне холма. Здесь было царство просевших могил и деревянных крестов, пчелы жужжали среди тишины, а бабочки то складывали крылья-лепестки, то вновь расцветали в прозрачном голубом воздухе.

Высокий загорелый мужчина и женщина с зонтиком долго стояли молча, глядя на холмики, под которыми лежали их родственники.

— Ну, давайте работать! — сказала бабушка и заковыляла по влажной траве, быстро втыкая то здесь, то там свою палку. Остальные несли лопаты и специальные корзины, украшенные маргаритками и ветками сирени.

В августе правительство закрывало дорогу сюда, и, поскольку этим кладбищем не пользовались уже пятнадцать лет, родственники согласились на перезахоронение.

Бабушка Лоблилли опустилась на колени и взмахнула лопатой.

Другие тоже копошились на могилах своих родных.

— Бабушка, — сказал Джозеф Пайкс — его тень была такой же большой, как и он сам. — Бабушка, ты не там копаешь. Это могила Уильяма Симмонса!

При звуке его голоса все остановились и прислушались. Стало так тихо, что можно было услышать бабочек, порхающих в прохладном полуденном воздухе.

Бабушка подняла глаза на Пайкса.

— Ты думаешь, я не знаю, что это его могила? Я не видела Уильяма Симмонса шестьдесят лет и собираюсь повидаться с ним сегодня.

Она мерно, лопата за лопатой, кидала жирную землю и что-то говорила то ли в пустоту, то ли тому, кто мог ее слышать:

— Шестьдесят лет назад он был красивым, ему было всего двадцать три. А мне было двадцать. Золотые волосы, молочно-белые руки и шея, румянец цвета хурмы. Шестьдесят лет, и день свадьбы был уже назначен, а потом — его болезнь и смерть. И я помню, как земля сыпалась на него и раскисала от дождя…

Все уставились на бабушку.

— Но, бабушка… — начал было Джозеф Пайкс.

Могила была неглубокой. Вскоре старуха докопалась до длинного металлического ящика.

— Помогите-ка! — крикнула она.

Девять мужчин потащили тяжелый ящик из могилы, а бабушка — дирижировала имя своей палкой.

— Осторожно! — покрикивала она. — Теперь опускайте.

Они поставили гроб на землю.

— Джентльмены, не будете ли вы так любезны, не занесете ли ненадолго мистера Симмонса ко мне домой?

— Мы отнесем его на новое кладбище, — сказал Джозеф Пайкс. Бабушка впилась в него пронзительным взглядом.

— Вы притащите этот ящик прямо ко мне домой! А я буду вам очень признательна.

Мужчины стояли и смотрели, как она уходила. Потом посмотрели на гроб, переглянулись и поплевали на ладони.

Пять минут спустя они протиснули железный гроб через парадную дверь маленького белого домика бабушки и поставили на пузатую кухонную печку.

Бабушка поднесла всем по стаканчику.

— Теперь давайте откроем крышку,  — сказала она. — Не каждый день удается повидать старых друзей.

Мужчины не стронулись с места.

— Хорошо, если вы не хотите — я сама.

Она ткнула в крышку своей палкой, еще и еще, сбивая корку земли. Пауки разбежались по полу. Сильный запах, похожий на запах весенней пашни, волнами поплыл по комнате. Мужчины решились наконец взяться за крышку. Бабушка отошла в сторону.

— Открывайте! — приказала она и взмахнула палкой, как античная богиня жезлом. И крышка поднялась. Мужчины поставили ее на пол и повернулись к гробу.

Их дружный вздох был похож на свист октябрьского ветра.

Уильям Симмонс лежал в гробу, и его тело было подобно пыльце, до блеска и сияния процеженной сквозь воздух. Он спал с легкой улыбкой на губах, руки были скрещены, и одет он был, как на выход, хотя никуда не собирался уходить.

Бабушка Лоблилли жалобно всхлипнула:

— Он здесь!

Это был действительно он. Невредимый, как жук в своем панцире, чудесная белая кожа, веки прекрасных глаз — словно цветочные лепестки, губы были еще яркими, волосы тщательно причесаны, галстук завязан, ногти аккуратно подстрижены. Все в нем было завершенным, как в тот день, когда они кидали землю на крышку его безмолвного гроба.

Бабушка стояла, зажмурив глаза, прижав руки к губам, чтобы сдержать готовый сорваться с них вздох. Она не могла смотреть.

— Где мои очки?! — крикнула она. Все стали искать. — Вы не можете их найти? — Она покосилась на тело.

— Не ищите. — Она подошла к гробу. Комната больше не кружилась.

Она вздыхала, дрожала и ворковала над открытым гробом.

— Он хорошо сохранился, — сказала одна из присутствующих женщин. — Совсем не истлел.

— Так не бывает, — произнес Джозеф Пайкс.

— Бывает, — возразила женщина.

— Шестьдесят лет в земле. Ни один человек не выдержит так долго.

Во всех окнах пылали отблески заката, последние бабочки садились на цветы и сливались с ними.

Бабушка Лоблилли опустила свою дрожащую морщинистую руку.

— Земля сохранила его. Это была хорошая сухая земля.

— Он совсем молодой, — причитала одна из женщин.

— Такой молодой!..

— Да, — сказала бабушка Лоблилли, глядя на него. — Вот он лежит, и ему двадцать три года. А я стою рядом, и мне скоро восемьдесят! — Она закрыла глаза.

— Бабушка. — Джозеф Пайкс тронул ее за плечо.

— Да, ему двадцать три, он прекрасен, а я… — Она крепко зажмурилась. — Я, склонившаяся над ним, больше никогда не стану молодой, буду только стареть и высыхать, и нет ни единого шанса вернуть молодость. Взгляните, как смерть была добра к нему.

Она медленно провела рукой по его лицу, вдоль тела. Повернулась к остальным.

— Смерть прекраснее, чем жизнь. Почему я тогда не умерла? Мы бы оба сейчас были молоды. Я — в своем гробу, затянутая в белое подвенечное платье, с закрытыми глазами, чуть напуганная смертью. И руки сложены в последней молитве.

— Бабушка, не надо.

— Я имею право говорить! Почему я тоже не умерла? Тогда сейчас, когда он вернулся, чтобы повидать меня, я не была бы такой! — Ее руки блуждали, как у помешанной, ощупывая морщинистое лицо, обвисшую кожу, трогая провалившийся рот, теребя седые волосы. Она уставилась на тело Уильяма Симмонса безумным взглядом.

— Как красивы его зачесанные назад волосы! — Она потрясла своими тощими руками. — Разве мужчина двадцати трех лет будет искать благосклонности семидесятидевятилетней старухи с помоями в венах? Я обманута! Смерть сохранила его молодым навсегда. Взгляните на меня! Жизни это не под силу!