Конрад Фиалковский - Homo Divisus

Конрад Фиалковский

HOMO DIVISUS

1

Когда он открыл глаза, было светло и за огромным, во всю стену окном он увидел голые ветви деревьев, а сквозь них параллелепипеды домов с дисками направленных антенн на крышах. Снаружи хозяйничал ветер, налетавший порывами с гор, но здесь он слышал лишь удары собственного сердца — стены не пропускали извне ни звука. Всем телом он чувствовал озноб. Гладкая, без единой морщинки простыня натянута по самый подбородок. Он хотел пошевелить ногой… и не смог. Его охватил страх.

Некоторое время он лежал, ни о чем не думая, потом мозг снова заработал. На улице весна, ранняя весна… Или поздняя осень? Тогда же была зима, смерзшийся снег на шоссе. Поворот казался простым, но, уже повернув руль, он понял, что скорость слишком велика. Мелькнула мысль, что из виража не выйти. Красные огоньки столбиков по ту сторону шоссе катастрофически надвигались. Он был уверен, что им не выдержать массы машины. За мгновение до удара успел выключить зажигание он был старым водителем и хорошо знал, что такое смерть в огне. Еще ему запомнились пятна снега на серой скале. Удара он не почувствовал…

«И все-таки я жив, — подумал он. — Вероятно, подлатали, как смогли, а потом поглядывали, выживу ли. Ну что ж, кажется, я их не разочаровал. Привезу им цветы и благодарность с того света. Привезу на кресле-каталке, а уж потом буду думать, что дальше. А может, мне повезло и я буду ходить. Но вот лицо… Что с лицом?» — Он попытался отыскать глазами зеркало, но не нашел. Голые стены, как ему показалось, отражали больше света, чем обычные, словно их покрыли люминесцентной краской.

Где-то едва слышно прозвенел звонок. Он услышал его только потому, что в комнате стояла абсолютная тишина. Попытался поднять голову, но шлем сдавливал виски. И тут он услышал голос:

— Ты проснулся. Мы ждали твоего пробуждения, — голос женщины был мягким, казалось, она стоит рядом, но в комнате никого не было. — Вероятно, ты ощущаешь слабость, озноб. Не волнуйся, это в порядке вещей и скоро пройдет. Еще немного, и ты сможешь совершать далекие прогулки, а зимой бегать на лыжах. Будешь здоров, совершенно здоров, как и прежде…

— Ты уверена?

— Да. Мы проверили каждую твою мышцу, каждую косточку. Все переломы срослись. Мозг функционирует нормально. Никаких особых повреждений. Если захочешь, мы постараемся, чтобы ты забыл об аварии на шоссе.

— Забыл?

— Если захочешь.

Он помолчал. Стены светились все ярче, а может, это только казалось.

— Я давно здесь? — спросил он наконец.

— Давно. Уже весна. Еще несколько дней, и распустятся почки…

— Я выйду отсюда… сам?

— Да. У тебя впереди еще много-много лет. Ты молод, Стеф Корн.

— Ты знаешь мое имя?

— Разумеется. Ты мой подопечный.

— Понимаю. Ты меня оперировала?

— Оперировал Тельп. Твой ведущий. Он придет позже.

— А ты?

— Я и так здесь.

— Ты только разговариваешь со мной.

— Скоро ты увидишь меня. А пока ты нуждаешься в изоляции. Ты еще очень слаб.

— У меня такое ощущение, будто я возвратился после долгого отсутствия.

— Не понимаю.

— Несчастный случай. Вероятно, все было очень серьезно. Странно, что я остался жив.

— Тогда ты думал…

— Ни о чем я не думал. Даже не боялся.

— Тебе повезло, Стеф. Следом за тобой ехал грузовик. Тебя вытащили, и через несколько минут ты был уже в клинике.

— Помню, я обогнал его перед самым поворотом. Представляю, как переволновалась Кара. Когда она сможет меня навестить?

— Кара?

— Да. Моя жена.

— Ты еще очень слаб. Закончится изоляция, тогда посмотрим.

— Долго мне ждать?

— Не думай об этом. Сейчас ты заснешь. Мы и так заговорились сверх положенного. Ты проснешься бодрым и уже не будешь испытывать озноб.

— Но я не хочу спать, — сказал он и тут же почувствовал, что его клонит в сон. Ответа он не услышал.

— Ты проснулся? Отлично, — он увидел склонившегося над ним невысокого мужчину; его большие темные глаза имели то странное выражение, которое свойственно только близоруким. Я Тельп, твой ведущий. Как самочувствие. Корн?

— Терпимо, — Корн подтянул ноги и сел. Шлем исчез. В комнате было очень светло, и сначала ему подумалось, что это от солнца. Но за окном шел дождь, и только стены светились ярким желтоватым светом.

— Отлично, — повторил Тельп. — Ты даже представить не можешь, как я доволен. Попробуй встать, — он подал Корну руку.

«Я могу двигаться, честное слово, могу двигаться», — подумал Корн. Босыми ногами он коснулся ковра, которым был выстлан пол комнаты, и встал.

— Я совсем не чувствую слабости.

— Ну и прекрасно. Так и должно быть. Первое время ты ощутишь некоторый избыток сил, потом привыкнешь.

— Не понимаю.

— Механизм этого явления объяснить довольно сложно. Но так оно и есть. Ты стал сильнее, несомненно сильнее, чем прежде.

— Укрепляющее лечение?

— Что-то в этом роде, — Тельп улыбнулся, и Корн увидел, что тот молод, одних с ним лет, а может, и моложе.

Он сделал несколько шагов. Ходить было нетрудно.

— Попробуй пройти еще немного, закрыв глаза, — попросил Тельп.

Корн дошел до стены и вернулся обратно. Тельп был явно удовлетворен. Тогда Корн решился:

— А лицо? Как мое лицо?

— Хочешь посмотреть на себя?

— Да.

— Зеркало, — сказал Тельп, обращаясь неизвестно к кому.

— Сейчас принесут?

Тельп улыбнулся и показал на стену. Часть ее отражала внутренность комнаты, и, подойдя ближе. Корн увидел себя. Это было его лицо, может, немного изменившееся, но наверняка его. В первый момент он не мог понять, в чем разница, потом сообразил. На лице не было ни морщинки.

— Пластическая операция? — спросил он.

— Пришлось кое-что подправить, — снова улыбнулся Тельп. Надеюсь, ты не в претензии?

— Пожалуй.

Он смотрел на свое отражение. Коротко, очень коротко подстриженные волосы, кожа на черепе натянута, словно ее распирает изнутри, странный прреливчатый материал комбинезона плотно облегает тело. Он взглянул на Тельпа. Тот был в таком же костюме. Ни одной пуговицы.

— Как его снимают? — спросил Корн.

Тельп подошел и слегка потянул ткань возле ворота.

Ткань разошлась вдоль невидимого шва. Корн заметил на груди тонкие побелевшие рубцы.

— Перекраивали?

— Да. Но все срослось прекрасно, как видишь.

— Я совершенно не чувствую швов, — сказал Корн. — Вообще, насколько я понимаю, все, что ты сделал со мной, — первоклассная работа.

— В самом деле, я могу гордиться твоим телом.