Святослав Минков - Любопытные

Минков Святослав

Любопытные

СВЕТОСЛАВ МИНКОВ

ЛЮБОПЫТНЫЕ

Перевод С. КОЛЯДЖИНА

Нет, говорите что хотите, но нет более стихийного и всепоглощающего чувства, чем человеческое любопытство. Ни любовь, ни ненависть, ни даже страсть к рыболовству не могут сравниться с ним.

Иду я однажды по улице и вижу: на противоположном тротуаре сгрудилась толпа, качается и волнуется. Сначала я подумал, что народ собрался перед каким-нибудь магазином, но когда подошел поближе, то вдруг сделал странное открытие: перед толпой нет ни двери, ни окон и вообще нет никакого магазина. Все стоят перед какой-то облупленной стеной, скорбно почерневшей от дождей и времени, с любопытством вытягивают шеи в стараются что-то прочитать. Я понял тогда, что на стене наклеено какое-то важное сообщение, и, верный своему гражданскому долгу, пересекаю улицу и присоединяюсь к любопытствующим.

А солнце печет немилосердно; было, очевидно, градусов сорок в тени. Передо мной стоит тучный господин с двумя буханками хлеба подмышкой и потрепанным адвокатским портфелем в другой руке. Тип явно апоплексический. В любую минуту его может хватить удар, и он рухнет на землю. Но человек этот героически переносит тропическую жару и с риском для жизни ждет, чтобы узнать новость.

- Что там читают? - обращаюсь я к нему бесцеремонно, с той непосредственностью, с которой люди обычно вступают в разговор в подобных случаях.

- Не знаю, - отвечает он невозмутимо. - Посмотрим.

И пока мы стоим и жаримся в адских лучах солнца, вперед нас прорывается светловолосая дама в белом костюмчике, в туфлях на пробковой подошве, надетых на босу ногу, и шелковой вязаной сетке на голове. В руке у нее продуктовая сумка-авоська, из которой торчит пучок петрушки.

- Что там? Что сообщают? - спрашивает она нетерпеливо, и глаза ее готовы выскочить из орбит от любопытства.

- Спокойнее, прошу вас! Подождите, сейчас узнаете! - объясняю я в свой черед.

- Ох, где его взять-то, это спокойствие! - вздыхает печально дама. - До сих пор простояла в очереди за помидорами, а еще нужно что-нибудь приготовить на обед.

- А мы что же, с прогулки, что ли, идем? У нас тоже есть дело! - отзывается со стороны какой-то мрачный лесничий в зеленоватой форме.

- У всех дела! - замечает другой.

- Я тороплюсь в баню! - предупредительно сообщает третий.

Проходит еще десять минут, а позади нас уже шумит и волнуется новый приток людей, все так же торопящихся и заваленных делами. Неизвестность распаляет любопытство, а солнечный жар начинает действовать на нервы. Мы встаем на цыпочки, чтобы увидеть хотя бы краешек афиши, но ничего не видим. Некоторые теряют терпение и начинают протестовать.

- Эй, вы там, передние, чего заслонили стену и не продвигаетесь?

- Читайте скорее, другие тоже ждут!

- Вот ведь неграмотный народ!

Толпа волнуется, напирает вперед. Две руки подымают высоко в воздух деревянную детскую лошадку.

Светловолосая дама, которая уже успела протиснуться значительно вперед, отчаянно кричит:

- Не напирайте, пожалуйста! Помидоры раздавили! Что за безобразию!

- Ничего с ними не случится, с помидорами-то, ты лучше за собой смотри, - наставляет ее неизвестный оптимист, затерявшийся в человеческой толпе.

Время от времени из первого ряда вырывается какой-нибудь счастливец, успевший прочесть загадочное сообщение. Он проходит мимо нас, смущенно улыбаясь. Одни смотрят на него с завистью, другие спрашивают его с угодливой улыбкой:

- Прочитали? Ну, что же там написано?

Но счастливец не отвечает. У него такой растерянный и виноватый вид, как будто кто-то ударил его по лицу мокрой тряпкой. Он виновато жмется, неестественно покашливает и быстро удаляется, унося тайну с собой.

Вслед ему слышится озлобленное шушуканье:

- Эгоист!

- Наверное, думает, что объявление наклеено для него одного!

Через полчаса, наконец, доходит и моя очередь. Подхожу к стене и останавливаюсь в неприятном удивлений. На стене печально вздрагивает некролог, самый обыкновенный некролог в стиле минувших времен - с дымящимся жертвенником в одном углу и с коленопреклоненным ангелом в другом.

Как околдованный, стою я перед скорбной вестью и читаю с напряженным вниманием.

Извещаются родственники, друзья и знакомые, что после непродолжительной болезни скончался Панайот Паничков в возрасте семидесяти лет, затем узнаю, что покойный был одним из основателей велосипедного спорта у нас и даже получил первый приз в соревнованиях 1905 года. Но удивительное жизнеописание этого велосипедного феномена не ограничивалось только его велосипедной деятельностью. Я узнаю еще, что он был в течение многих лет служащим судебного ведомства и на протяжении многих лет являлся секретарем птицеводческой кооперации и членом правления общества по собиранию лекарственных трав "Желтый кантарион". После того как были перечислены редкие качества покойного - супруга и отца, следовал призыв к богу, дабы упокоил его душу, и давались исчерпывающие, точные указания об отпевании и погребении покойного. Некролог завершался довольно длинным списком опечаленных семейств, где значилась и одна профессорская фамилия, очевидно поставленная для укрепления посмертного величия покойного и чтобы показать родство его с видными представителями университетской науки. Но самым волнующим из того, что я увидел, было то, что в верхней стороне печального извещения, как раз над дымящимся жертвенником, посматривал и ухмылялся живой образ самого Панайота Паничкова. Нет сомнения, что близкие хотели представить его таким, каким он выглядел в жизни по меньшей мере лет за двадцать до своей смерти: совсем моложавым, с лохматыми усами, улыбающимся во весь рот. Смеяться над своим собственным некрологом, - согласитесь, что это не только совершенно противоестественно, но даже неприлично. Это просто-напросто издевательство над публикой, собравшейся, чтобы с подобающей случаю серьезностью узнать подробности твоего житья-бытья.

И, несмотря на то, что у меня нет ни родственных, ни дружеских связей с покойным Панайотом Паничковым, я продолжаю стоять, как околдованный, и не могу сдвинуться с места. Мне все кажется, что, если я отойду в сторону, от моего внимания ускользнет что-то очень важное, что-то интересное, чего я не мог уловить в первый миг.

Перечитываю еще раз некролог, однако любопытство мое остается неудовлетворенным. Черт бы взял этого самого Панайота Паничкова! Может быть, жестоко так говорить о покойнике, но если бы его зарезали, если бы его переехал грузовик или трамвай или если бы он в конце концов сам покончил самоубийством, тогда было бы понятно, почему теряешь время из-за него. А он - что? Скончался после непродолжительной болезни, как самый обыкновенный мещанин, среди разных там валерьяновых пузырьков, баночек и термометров и сейчас тревожит общество дурацкой своей смертью.