Дмитрий Тарабанов - Прочь от солнца

Тарабанов Дмитрий

Прочь от солнца

Тарабанов Дмитрий

ПРОЧЬ ОТ СОЛНЦА

рассказ

Ольге Гац (реальной), Дядюшке Харрису и Тётушке Феррис (сновидениям) посвящается.

Зову я смерть; мне видеть невтерпёж Достоинство, что просит подаянья, Над простотой глумящуюся ложь, Ничтожество в роскошном одеянье, И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо, И неуместной почести позор, И мощь в плену у немощи беззубой, И прямоту, что глупостью слывёт, И глупость в маске мудреца, пророка, И вдохновения зажатый рот, И праведность на службе у порока. Всё мерзостно, что вижу я вокруг... Но как тебя покинуть, милый друг!

В. Шекспир.

Всё смела непроглядная тьма. И только вдали одиноко и безнадёжно мерцали огни космопорта. Одни поднимались вверх, другие, спускаясь с небес, шли на посадку. Я медленно продвигался вперёд, тревожно сжимая руку Ольги. Её пальцы были холодны, как космическая пустота; рука дрожала. Трава еле слышно шелестела под ногами. Изгородь осталась позади в нескольких десятках метров. Пост ещё не скоро, может быть, удастся проскользнуть, ведь некоторым это удавалось. Ольгу приходилось тянуть за руку, она упиралась и дрожала. Она ещё была в Законе и не хотела потерять эту привилегию, если не сказать, последний шанс на существование. Я тоже был в Законе. Но жить так, как жили мы, было невыносимо. Главное - добраться до космопорта, а там уже колонии, воля. Сук хрустнул под ногой, подобно взрыву. Ольга ахнула и остановилась совсем. Я услышал голоса впереди, - это зашевелились часовые на посту. Я схватил Ольгу за руку и повалил наземь, в густую поросль травы. Тотчас вспыхнули прожекторы. Лучи прорезали ночную тьму и зарывались в траву. Сердце выпрыгивало из груди. Я задержал дыхание. Только бы не заметили. Только бы... Взвыла сирена. Заметили! Бежать! Я вскочил и ринулся к изгороди, всё ещё продолжая сжимать руку Ольги. Она бежала позади, еле за мной поспевая. Я старался не оглядываться. Может быть, компьютеры не успели опознать моего лица в те короткие мгновения, когда я был совсем беззащитен. - Шендс Дориен Лосс, остановитесь, или мы будем вынуждены применить оружие, - голос звучал отовсюду, увеличенный в десятки раз мегафоном. Опознали. Теперь я объявлен вне Закона. Сейчас главным было добраться до изгороди, там ещё будет выбор. Но Закону сдаваться нельзя, если ты вне его, тебя ждёт один конец. - Последний раз повторяем: остановитесь! - казалось, голос за спиной стал ещё громче и зловещей. Больше поблажек не будет. Пора! Я повернулся, но не замедлил шага; небрежно развернув Ольгу, я подставил к её виску пистолет. Чёрная вуаль, закрывающая лицо Ольги, металась на ветру. Уловка сработала. Пока ещё есть время для побега. Они не могут определить, кто она - лант или субель, поэтому стрелять они не будут. До поры, до времени. Изгородь была уже совсем близко. - Покажите лицо заложника, иначе мы убьём вас обоих, - это было действительно последнее предупреждение. Рука Ольги нервно затряслась в моей руке; попыталась вырваться. Я, не колеблясь, сдёрнул с её лица вуаль, уже стоя у стены ограды и топчась на одном месте. Где же люк? Сколько секунд у нас будет в запасе, пока компьютер с такого расстояния опознает мою спутницу? Десять? Пять? Одна? - Ольга Гац - субель, - эти слова прозвучали, как приговор. Теперь и она вне Закона. Щёлкнули замки, и из земли поднялись дзоты. Потом загремели выстрелы. Но этот грохот мы слышали уже за толстой стеной земли. Пули просвистели над нами сплошной стаей. Я протянул руку, чтобы закрыть люк, закамуфлированный снаружи травой, и тут же отдёрнул её. В неё впилась шершавка - пуля, покрытая крючочками, с жучком и взрывным устройством внутри. Автоматические шипы уже глубоко погрузились в мышечные ткани и пытались прорубить кость запястья. Я зажмурил глаза, закусил губу и дёрнул, что было силы. Из рваной раны хлынула кровь. Но останавливать её сейчас времени не было. За нами уже шла погоня, пора прятаться. Я потащил Ольгу по подземному туннелю, вырытому накануне. На голову падали комочки грязи и песка. Я отворил стену, которая оказалась дверью, и мы с Ольгой забились в узкую нишу. Дверь плотно закрылась. Снаружи она - земля. Может быть, не заметят... В начале туннеля послышались голоса и топот ног. Я сильнее прижался к Ольге и потянул на себя дверь. Девушка тяжело дышала. Что с нами будет? Вне Закона... Голоса слышались всё ближе и ближе. Заметят? Голоса звучали близко-близко. Казалось, если протянешь руку, то почувствуешь источник голоса. Они здесь! Что будет? Теперь голоса удалялись, постепенно затихая. Я тяжело вздохнул и едва слышно, дрожащим голосом шепнул Ольге: - Всё будет хорошо. Не беспокойся. Хотя я сам себе не верил. Как может быть хорошо, если мы стали изгоями лантического общества? Где нам скрыться? На Земле больше нет места, где можно было бы двум субелям утаиться от Закона. Мы были загнаны в глухой угол. Выходить ещё было нельзя - снаружи караул. Нужно ждать. Воздух быстро стал тяжёлым и жарким, он обжигал лёгкие и сердце, растворяя разум. Если не приоткрыть дверь, мы задохнёмся. Тяжёлое, но ароматное дыхание Ольги, такой близкой сейчас, но также близкой от грани жизни и смерти, сотрясало напряжённую атмосферу. Я слегка отпустил дверь, но та не поддавалась. Ольга онемевшими пальцами вцепилась в неё. Ей было страшно, но она держалась твёрдо, слишком твёрдо для девушки. В темноте я не видел её лица, поэтом не мог понять, что она чувствует. Но если бы и видел, всё равно не понял бы, - она умела скрывать свой внутренний мир от всех. Самый непостоянный внутренний мир. - Воздух, - ласково прошептал я. Она поняла просьбу, но не сразу отпустила дверь. Наконец появилась узкая щёлочка, сквозь которую сквозила приятная сырость. Я приоткрыл дверь ещё больше, чтобы воздух мог свободно кочевать. Облокотившись на сырую стену, я почувствовал резкую боль в руке. Рана сильно кровоточила. Я приложил небольшое, размером с аудиоплейер, устройство - рубцеватель. Он охватил мою руку ремнями и начал работать. Была ночь, и меня потянуло на дремоту. На руке тихо поскрипывал рубцеватель. Духота обернулась приятным теплом... Очнулся я лишь от тряски. Это дрожала Ольга, которая плотно прильнула ко мне. Я напряг развеянный дремотой слух и услышал неподалёку хруст шагов. Через щель пробивались лучи от фонаря. Я снова плотно прижал дверь. На этот раз дрожал я; дверь колыхалась, снаружи осыпалась грязь. Успокойся! приказал я себе, - иначе весь камуфляж с двери окончательно спадёт. Шаги приближались. Их было двое. Каждое их слово было слышно так, как будто говорили где-то совсем рядом, как будто говорила Ольга. - ... не думаю. Эти двое субелей могли скрыться каким-то другим способом, а туннель использовать как отвлекающий манёвр. - Возможно, но когда они успели вырыть эти катакомбы? - Ты же знаешь этих субелей; они вездесущи и едины. Один отвлекает, другой роет - вот и все дела! - Вырыть-то они вырыли, а кто закапывать будет? Может, взорвать свод туннеля? Моё сердце остановилось. - Нет, взрыв уничтожит стену периметра, она как раз над нами. Мы вызвали ремонтную бригаду. Завтра всё уладят. Но я ума не приложу, куда делись субели. - Такие, как они, были бы неплохими лантами... - Закрой свой болтливый рот! За такие речи тебя могут определить вне Закона. Тебе повезло, что я... Они удалялись, и вскоре голоса совсем затихли. Снова тишина, перебиваемая лишь беспокойными ударами сердец, нервным дыханием и тихим щебетом рубцевателя. Я нажал кнопку подсветки на часах. "3:14 А.М." - пульсировало в темноте. В семь нас заберут. Если Дядюшка Харрис успеет отремонтировать трейлер. - Всё будет хорошо, - сказал я Ольге, но мне показалось, что успокаивал я себя. ... Следующие три часа я провёл в полной неуверенности. Я спал и бредил во сне. Потом, просыпаясь, ощущал себя загнанным в угол. В душный, сырой угол. Всю ночь мне чудилось, что возле меня кто-то бродит. Но по туннелю бродили лишь немые видения. Ольга тревожно спала и иногда всхлипывала во сне. Она крутила головой, стонала, пыталась вырваться. Мне действительно было страшно за её судьбу. Судьбу той, что объявлена вне Закона. После шести утра я пытался заставить себя не смыкать глаз. Я напрягал слух, надеясь услышать шум мотора подъехавшего трейлера, но не слышал ничего, кроме шёпота отпадающей с потолка грязи да шороха шагов видений. Сейчас было главным, чтобы Дядюшка Харрис успел, прежде чем другая ремонтная служба доберётся до нас. В последнем случае мы просто будем похоронены заживо в этой проклятой земле... Эх, если бы на колонии... Там нет лантов, там каждый себе лант. Каждый субель может достичь любых высот и стать намного лантливей, чем любой другой лант. Хотя современные ланты уже не такие, как были прежде. Да и субели необратимо изменились. Только те, кто ниже всех, без вопросов отправляются на колонии. То, что мы сейчас расхлёбываем, создавалось на протяжении всей истории человечества. Социальные противоречия были основой любой формы правления. Богатые жили за счёт бедных, а бедные угнетались богатыми. Иногда схема менялась, и бедные (бывшие) жили за счёт богатых (бывших). Но всё это были плоды одного Социально-неравенственного Дерева. В общем, всё решали деньги. Очень часто в бедных семьях появлялись талантливые люди: поэты, писатели, художники, певцы, музыканты, скульпторы. Большинству из них не удавалось пробиться сквозь плиту Социального Неравенства, и их талант утопал в бездне тяжёлой и грубой работы. Те, кому всё-таки удавалось прорваться, прилагали все усилия, чтобы высмеять пороки общества. Активными годами Реформации было начало XXI века. Ещё в XX веке большинство философов пытались разделить человечество на группы. Например, Фридрих Ницше делил людей на представителей истинной человечности (философы, художники и святые) и слишком людей, погружённых в свои мелочные дела и заботы. Но в саге о супершимпанзе отсутствовало побуждение, и люди не приняли всерьёз эту работу. Социально-неравенственные отношения хоть и ослабились демократией, но всё равно оставались в силе. Тот, кто не имел средств, не имел права на общественное признание. Намного позже, в начале XXI века, молодой философ Сергиус Шипкин предложил миру преобразование общества путём "разделения". Сергиус Шипкин был выходцем из простой русской семьи; одарённым человеком, гениальным художником и философом. В 14 лет у него обнаружили малокровие, но этот трагический факт не сломил его духа. Всю жизнь он посвятил работе над теорией общества, в котором главную роль играли бы не деньги, а талант и творческий потенциал. Он издал трёхтомник философских эссе под названием "Вырорп" (читать наоборот), где, прибегнув к помощи мифических образов, предложил миру теорию "справедливого общества". Книга сопровождалась великолепной графикой, не менее философской. Его работа "Мельница", нарисованная тушью на обычном альбомном листе, была многословней всех упрёков человеческому обществу, что и принесло ей и её автору мировую славу. Он, как и Ницше, делил людей на две группы "Крылатые" и "отбросы". К "Крылатым" он причислял людей, творящих не на корысть, а для себя, для души. К "отбросам", по его мнению, относились все, отягощённые ненужной суетой: политики, военные, преступники и люди, живущие ради наживы. Обе группы он в итоге счёл нужными, но факт, что талант должен расти в нищете, угнетал его. Его последняя работа "Торовереп" (читать наоборот) как раз затрагивала эту тему. Но смерть застигла его за рабочим столом на тридцать второй странице книги. Но даже в этих трёх десятках страниц содержалось побуждение к новой странице в истории человечества. Его работу продолжил Асат Мухинду, уловивший цель Шипкина. Мухинду закончил "Торовереп", который действительно произвёл переворот во взглядах. Многие даже считали, что он использовал при написании работы невидимую строку, воздействующую на подсознание. Правда это или нет, но "Крылатые" горой стали за "Торовереп". Философ предложил отнять права у "отбросов" и передать их "Крылатым". Кроме того, Мухинду внёс свои собственные изменения в разгруппирование человечества. Он дал "Крылатым" титул лантов (от "талант"), а "отбросы" разделил на субелей ("суб" между) и аутэлей ("аут" - вне). К субелям причислялись просто корыстные люди, а к аутэлям - душевнобольные, преступники и подобные ненужные представители Homo Sapiens. Во главе нового общества предполагалось выставить лантов, но чтобы те не управляли по старым методам, а давали назидательные советы субелям и аутэлям, которые держали бы на своих плечах всю экономику и структуру "жизнеобеспечения". Все государства предполагалось слить во всемирную империю Лантландия со столицей в Антарктиде. А после "Еинеджубоп" (читать наоборот) волна массового протеста против старого режима всколыхнула мир. Все талантливые и умные люди планеты (а их было немало, уж поверьте) организовали "Общество Крылатых". Лучшие умы мира отважились противостоять всем государствам Земли, военным силам и политическим структурам власти. Безграничные возможности, спрятанные в мозгу "Крылатых", помогали им преодолеть в основном физическое сопротивление "отбросов". Прибегнув к помощи государственного переворота, "Крылатые" блокировали все правительственные органы, издали свою собственную конституцию и объединили все страны в одну великую империю - Лантландию. Правительство просто ничего не могло предпринять против силы интеллекта, и вся власть сосредоточилась в руках лантов. Годом позже видный философ создал утопическую теорию разделения современного общества. Почти сразу же работу преобразовали в закон. Ланты в своих целях переписали многих античных мастеров, чтобы доказать, что к этому обществу человечество шло ещё со времён появления человека разумного. Таким образом, ланты, подсластив пилюлю, отправили её в чрево общества, даже не подозревая, что внутри пилюли находится бомба замедленного действия. Но мораль и моральное управление не могли удержать в подчинении субелей и аутэлей. Те, в надежде вернуть своё былое положение, поднимали восстания. Ланты, не желая возвращаться к руководящему методу правления, кормили "отбросов" убеждениями, а те ещё сильнее роптали. Это время в истории лантизма получило название "Мрак". Оно длилось почти полтора десятка лет, и за это время "отбросы" почти сумели подняться до Высшего Совета Лантландии (с помощью подставных "талантливых"), но Конституция Скотта осадила их раз и навсегда. Ланты с горечью поражения понимали, что без законодательной власти им уже не обойтись. Тридцатилетний ирландец Ричард Скотт, занимающий на то время должность заместителя лантимператора, предложил закрепить чёткую границу между интеллектуальными группами и запретить взаимообмен членами этих групп. Теперь никто из субелей не имел права стать лантом. Бетонную плиту социального неравенства навсегда сковали титановыми обручами. Ланты разделились на 111 золотых семей, самыми известными и привилегированными из которых были Паскаль, Ньютон, Бах, Данте, Мольер, Сенека, Ницше и Гессе. Субели были просто субелями. Делились они в основном на степени образования. Обязательной учебной степенью был один класс. Если ученик-субель проявлял способность к знаниям, он отправлялся во второй класс, если же нет, то его ожидала грубая работа, по типу уборщика ядерных отходов. За теми, кто не мог связать два слова, закрепляли титул аутэля и отправляли на колонии, в качестве раба или крайне дешёвой рабочей силы. Второй класс являл собой некое подобие теста, в результате которого выяснялась наклонность к какому-либо роду деятельности. Третий класс был сугубо профессиональным, а четвёртый (необязательный) закреплял изученное в третьем. После этого - два года практики и пятидесятилетняя работа. Субели навсегда превращались в инертное сословие. Даже если когда-то среди них и появится талант, то в "Крылатые" ему пути не будет. Лантический строй плавно и незаметно перерос в просвещённый абсолютизм, только назывался он иначе. Я знал, что некогда в истории уже случались подобные метаморфозы, но на каждую из них приходилось по революции. И я надеялся, что и в этот раз история повторится. Да, я знал, но знание это было смертельно опасным. По уголовному кодексу субель, недовольный общественными порядками, объявлялся вне Закона и должен быть ликвидирован. Если лант будет пытаться помочь субелям избежать этой участи, то он тоже будет объявлен вне Закона. Субели должны работать положенное время на протяжении всей жизни, за исключением одного дня в неделю. Зарплаты хватало только на прожиточный минимум и на содержание детей (если они есть). Субелям не позволялось иметь детей больше, чем двоих, и не раньше двадцати пяти лет. Лишний ребёнок или ликвидировался, или зачислялся в аутэлей, чьё положение немногим отличалось от положения рабов в раннем средневековье. С появлением звёздных колоний возник закон о "лантической периферии". На колонии отправляли всех покорных аутэлей, а во главе над ними ставили субелей, которые внушали лантам доверие. Они и становились их правой рукой. Лантов на колониях не было, поскольку от восстания у них защиты не было. На периферийных мирах создавались искажённые, но достаточно чёткие отражения лантического правления на Земле. Но для субелей там была относительная свобода. Чтобы увеличить штат на колониях, субелям разрешалось иметь до трёх детей. Таким образом, прирост населения автоматически отправлялся на периферийные миры путём лантического отбора и откуплением. Откупление совершалось самими субелями. Сумма выкупа за одного человека составляла годовую зарплату данного субеля, помноженную на пятьдесят лет. То есть если человек не будет тратиться на одежду и питаться полвека, то годам к семидесяти он сможет откупить себя или кого-то из потомков. Часто несколько поколений копит деньги, чтобы откупить внука или правнука. Зато потом - свобода... Вот такая у нашего мира история. Лантический гнёт уже длится половину века, и конца всем этим мученьям пока не предвидится. Искорка борьбы слишком слаба, чтобы заставить такую могучую крепость пылать пламенем. Утопия переросла в жестокий феодализм, из зыбкого тумана которого не видно будущего. Но вскоре лучи рассвета пронзили сырой воздух землянки и рубцом света поползли обратно ко входу в туннель. Солнце поднималось. Время приезжать Дядюшке Харрису. Я повернул голову и посмотрел на Ольгу. Она спала, подрагивая веками и шевеля губами. Губами, красоту которых невозможно передать. Я поддался назойливому тяготению, но когда между нашими устами осталось совсем чуть-чуть, я отпрянул. Нет, пусть спит. Она и так много пережила, пусть отдохнёт. Время потянулось, как дёготь на ложке. Секунды стали часами, часы сутками. Бежать сейчас? Нет, снаружи наверняка кто-то есть. Вдруг в кармане зазвенел зуммер. Сигнал! Дядюшка Харрис где-то в радиусе ста метров. Пора! Я разбудил Ольгу и мы, протолкнувшись в дверь каморки, вывалились в коридор и побежали по грязи к выходу. Земля затряслась, и нас обсыпало мокрой почвой, - это приближался трейлер Дядюшки. Стены угрожающе задрожали над нами и вдруг остановились. Воронку выхода накрыла тень трейлера. Я поднялся по импровизированной лестнице и открыл люк в дне грузовика. Ольга исчезла в нём первая. Я сразу же после неё. Мои ноги ещё находились за пределами трейлера, когда машина тронулась. На одном месте оставаться было нельзя ни в коем случае, иначе возникнут подозрения. Через проём в полу было видно, как проносятся под нами поросший молодой травой пустырь, одинокие валуны, смятые кем-то ограждения. Я наклонился и закрыл люк. Видение исчезло. В трейлере отсутствовали окна, и мы оказались полностью отрезаны от внешнего мира. Оставаться посреди полупустого фургона было небезопасно, поэтому мы спрятались в ящик для инструментов, довольно просторный для двоих, с предусмотрительно просверленными дырочками для вентиляции. Ящик имел не так уж много преимуществ перед земляной нишей, но здесь хотя бы было теплей. В углу оказалась настойка на ореховых перепонках (тоже нарушение Закона), бережно приготовленная Дядюшкой Харрисом. Алкоголь приятно обжигал онемевшее нутро и туманил разум. Я вздрогнул, когда мотор заглох. Нас остановили. Мы в самом центре космопорта. Снаружи послышались голоса: говорили водитель и какой-то лант. - Я только что там был... Это много времени не займёт. Я нагребу где-то за пределами периметра земли и закрою ею яму... - Я поеду с вами... Ради предосторожности. - В фургоне? Там есть кресло, журнальный сто... - Нет, мне будет удобней в кабине. Хлопнула дверь, и мы снова поехали. Дядюшка Харрис о чём-то толковал с лантом, но я не мог разобрать слов. Я пытался дальше планировать наши действия. Что делать? Скитаться? Нет... Предпринять новую попытку? Нет... Я начал пропускать события, улавливая лишь некоторые фрагменты. За стенами нашей деревянной тюрьмы скрежетали различные механизмы, кипела работа по уничтожению туннеля, который мы готовили на протяжении двух месяцев. Три года мы ожидали, пока придёт корабль на Фригерон-V, столицу колониального антилантического движения. Он вернётся обратно только через полдесятка лет, а такое время нам, увы, не продержаться... - Шендс... Шендс... Я открыл глаза. Кто-то шептал мое имя. Я взглянул на Ольгу: она молчала. Тем не менее, голос проникал в мозг из ниоткуда. Может, я брежу? Сошел с ума? - Шендс... Ольга... Шендс... Голос был до боли знакомый. Мой? Ольги? Нет, мы не можем сами себя звать. Голос проникал сквозь стенки ящика, бился внутри эхом, пока не доносился до наших ушей. Знакомый... Это же голос Дядюшки! - Шендс, - шепнул он, на этот раз громче. - Да? - откликнулся я. - Я подам сигнал зуммером, когда выберемся из опасной зоны. А сейчас отдыхай. Пока все в порядке. Он ушел. Сопровождающий нас все еще был здесь, но раз уж Харрис сказал, то так оно и будет. Как бы мне хотелось, чтобы это действительно было так. Ольга посмотрела на меня и попыталась улыбнуться. И это ей удалось превосходно. Я долго всматривался в ее нежные, уникальные черты лица, в эти губы... На этот раз я уже не мог удержаться. Терять теперь было нечего. Вне Закона... Потом я уснул. Мне не снилось абсолютно ничего. Это было обычное беспамятство, очень похожее на потерю сознания. Я просто был, а потом меня не стало. Все смела непроглядная тьма. Такой тьмы я еще не знал. Я пытался выбраться из нее, но не мог даже сдвинуться с места. Тьма не имела ни начала, ни конца. Не было смысла выбираться из бесконечности... Разбудил меня удар локтем в живот. Это Ольга пыталась довершить начатое зуммером: на него я уже не реагировал. Я даже не знал, злиться на нее или благодарить. - Быстро, - совершенно серьезно шепнула она. - Выйдем на перекрестке Седьмой и Шопенгауэра. Там люк, и мы попадем в водопроводные каналы. Если верить схеме, по одному из них мы доберемся до шахты лифта здания Департамента Лантландии. Выходим! Ольга ударила плечом о крышку ящика - та лишь слегка скрипнула. Это, судя по всему, был жест равноправия полов. Я улыбнулся и слегка толкнул крышку ботинком. Та с грохотом вылетела. Ольга фыркнула и потерла ушибленное плечо. Из динамика в углу фургона зазвучал еле слышный, хрипловатый голос Дядюшки: - Готовьтесь! Будет очередной зуммер. Я открыл люк. Белая полоса под нами сквозила с умопомрачительной частотой. Вскоре она начала постепенно разделяться на более четкие фрагменты. Но вот она изогнулась и исчезла - мы свернули на обочину. Зуммер. Секундой позже мы остановились. Прямо под нами виднелся люк со стандартной двенадцатиугольной крышкой. На ней красовался знак Лантландии серебристая готическая "L" на фоне солнца с длинными протуберанцами.. Я пролез через отверстие в полу и помог спуститься Ольге. Мы оказались в узком пространстве между дорогой и дном трейлера. Атмосфера была пропитана запахами смазки, но никак не бензина. Шестьдесят лет назад портативный ядерный вытеснил двигатель внутреннего сгорания на всех моделях автомобилей. Я извлек из кармана электронный ключ механика, принадлежавший Дядюшке Харрису, и вставил его в прорезь на крышке люка. Крышка откинулась, и мы попытались протиснуться через проем одновременно. Ничего путевого из этого не вышло - я попал Ольге по лбу локтем. Она обиженно зарычала. Ладно, пусть идет первая, я всегда успею. Как только Ольга проскользнула сквозь круглое отверстие, взвыла сирена. Контроль!!! Все входы и выходы из данного сектора автоматически блокируются. Быстро! Я бросился к Ольге, но люк со скрежетом захлопнулся, разделив нас. Электронный ключ не действовал. Теперь Ольга была в сравнительной безопасности, и за нее я больше не беспокоился. Пришло время спасать себя. Лезть обратно в машину не было смысла. Тогда что? Я захлопнул над собой люк и перебрался поближе к кабине. Здесь, подо мной, находилась горизонтальная лестница, за поручни которой обычно держится ремонтник, передвигаясь на полозьях. Единственный выход. Отсюда, снизу, было видно, как отполированные кожаные сапоги полицейского подошли к машине. Я почувствовал громоздкий ком в горле. Полицейский потоптался на одном месте и пошел по направлению к кабине. Пока полицейский будет вести опрос водителя, у меня появится кое-какое время, чтобы спрятаться понадежней. Я подтянулся на лестнице и вставил в нее руки так, что локти прочно огибали поручни. Ноги вставил в поручни подальше. Зацепился я крепко. И тут я заметил, что люк подо мной движется вперед. Скоро он очутился за пределами грузовика. Кто-то - и я даже догадывался, кто - снял трейлер с ручного тормоза. Отлично, Дядюшка Харрис заметает следы. Я прислушался к разговору, который велся в кабине. - ... нет, не выдавалось. Я оформил его по окончании пяти классов. - Пять классов! Так Вы еще и человек великого ума. Знаете, высшее образование играет очень важную роль, - последовала пауза. - И не будет же такой умный и преданный Лантландии человек, как Вы, помогать в бегстве двум жалким выскочкам из субелей. Не правда ли? - Считаю долгом чести защищать Империю от рук и умов повстанцев, - блеф удался Харрису первоклассно. - Тогда Вы не будете препятствовать тому, что я осмотрю Ваш трейлер. - Пожалуйста! Мне нечего скрывать от Империи. А вот это он сказал зря. Полицейский заподозрил что-то неладное. Простейшая психология. А вот если бы он сказал: "Ну, вообще-то у меня беспорядок... Да ладно! Валяйте!", то, может быть, мы бы вообще миновали осмотр. Снова блестящие сапоги оказались в поле моего зрения. Хотя ненадолго; несколькими секундами позже они исчезли - полицейский поднялся в фургон. Я на миг расслабился, обвис, прислушиваясь к его мерному шагу, стуку новеньких сапог о дно фургона и тихому поскрипыванию многотонной машины, которая норовила водрузить на меня весь свой вес. Полицейский ступил на мое лицо, потом прошелся по туловищу, ногам, миновал меня. И подозрительно остановился в метре от меня. Когда я услышал скрип люка, я подумал, что мое сердце вырвется из груди и, покинув Землю, унесется прочь от Солнца. Я что было сил вжался в лестницу и замер. Из люка свесилась голова полицейского. Но я видел его лишь с затылка - он смотрел в противоположную сторону. Я слился с лестницей, мне показалось, что стальные пруты прошли сквозь меня и остались где-то глубоко внутри. Полицейский начал поворачивать голову. Я уже видел его в профиль: нос с горбинкой, отодвинутая назад челюсть, плавно переходящая в шею. В полумраке зловеще блеснули его зеркальные очки... - Черт побери... - гнусаво выдавил он и исчез, захлопнув за собой люк. Я свалился в бессилии на пол. - Какого аутэля меня угораздило свеситься, - ворчал он себе под нос. Говорила мне мама, в какую тебе с повышенным мозговым давлением полицию. А я не слушался. Преданность Империи... Слава Лантландии... Привилегии Блюстительской Касты... Гори оно в самых ярких солнечных вспышках! Все! В отставку... Черные сапоги вновь очутились на земле. Прозвучал новый сигнал, и со всех сторон послышался скрежет трения колес о дорогу. Я выпутал ноги из лестницы и быстро подобрался к люку. Я сильно рисковал быть замеченным; часть люка находилась за пределами трейлера, но компьютер на ободе был с моей стороны. Я вставил ключ. Крышка не открылась, но экран под бронированным стеклом высветил: "Требуется смена идентификационного кода. Пароль изменен с 11.05.2097, время: 10:06:33. За новыми паролями обратиться по адресам..." Трейлер надо мной дрогнул и завелся. Я ударил рукой по крышке в дне трейлера - та не поддалась. Меня заперли снаружи. И тут грузовик тронулся. Я только схватился рукой за один из поручней, когда машина стремительно бросилась вперед. Меня волочило по дороге до следующего знака "Стоп". В этот раз мне удалось покрепче закрепиться на лестнице, и опасность быть стертым о шершавую дорогу отошла на задний план. Добралась ли Ольга к месту назначения? Наверняка... Да нет, она сто процентов уже там. Такой интеллект, как у нее, поможет ей просочиться в любую щелочку, к которой ни один лант и булавки не приткнет. Теперь дело только за мной. Я пытался вычислить свое местоположение, но из-под дна трейлера удавалось улавливать лишь некоторые фрагменты, которые могли находиться в любой части города. Ни одного ценного ориентира. Вдруг грузовик затрясся - мы выехали на решеточную перемычку, под которой бежала быстрая горная река - городская канализация. Это место в городе единственное, возле городской свалки. Какими гольфстримами нас сюда занесло? Здание Департамента в центре, а мы - на окраине. Вскоре мы выехали на автостраду, на первом же повороте спустились и подкатили к свалке. Не знаю, о чем думал Дядюшка Харрис, когда вел машину, но мне пришлось пережить несколько весьма неприятных моментов, связанных со зловонными отходами, которые проползали подо мной в устрашающей близости. Трейлер налетел на что-то, и его дернуло так, что я еле удержался и чуть не сорвался в зловонную кучу. Потом мы остановились. Я услышал шаги по фургону, затем люк возле моих ног отворился. Оттуда показалась голова Дядюшки Харриса. Волосы его были изрезаны сединой, а с верхней губы на нос стекали жидкие белые усы (естественно, он был вверх тормашками). Он прищурился и сказал: - Следующая остановка - городская канализация. ... Я, по колено погруженный в грязную воду, издающую не слишком приятные ароматы, пробирался к центру города. В высокие ассенизаторские сапоги изредка затекала вода. Она хлюпала внутри и неприятно холодила ноги. Один раз я чуть было не упал и намочил рукава. Теперь они обвисли и мотылялись, заставляя охладившиеся руки дрожать. Надо мной висели жуткие переплетения труб. Некоторые безнадежно проржавели, с других струйками сбегала вода. Иногда случались целые завесы из воды, а иногда становилось так зловонно, что невозможно было дышать. Я сверился с планом, который получил от Дядюшки, и взялся за голову. Уже наверное километр, как я по неосторожности миновал нужную развилку. По этому туннелю в шахту лифта Департамента я уже не попаду, но смогу добраться до водопроводной системы здания, ширина основного канала которого, судя по чертежу, внушает доверие. Я сложил карту и снова захлюпал по канализации. Добирался к точке назначения не меньше часа. До ниточки промок и продрог. Туннель разветвился, стал уже и, в конце концов, окончился тупиком. Я поднял голову и посмотрел вверх. На лоб мне упала большая капля, разбилась и сбежала с лица. Не знаю, на сколько уходила эта шахта ввысь, но голова у меня пошла кругом от одной только мысли, что мне придется забираться на самый верх. Этот туннель параллелен шахте лифта, но расположены они в разных частях дома. Ладно, позже разберусь, а сейчас - наверх! Первые метры давались крайне сложно. Я изодрал себе все руки о ржавые обрубки. Трубы образовывали некое подобие джунглей: жуткие переплетения стальных лиан, с которых бесформенным тряпьем свисали лишайники. Пальцы скользили - я даже чуть было не сорвался в пропасть. Если бы не металлический крюк, торчащий из стены, и отцовский кожаный ремень, то летел бы я намного быстрее той капли, и брызг от меня было бы намного больше. Но тем не менее я продолжал карабкаться вверх. Недавняя рана на руке снова открылась и кровоточила. Я взобрался на толстенную канализационную трубу и приложил рубцеватель, нажав кнопку "Дезинфекция". Синтезируемые аппаратом лейкоциты хлынули в рану, чтобы погибнуть и превратиться в гной. Осталось меньше одной пятой пути. Пальцы онемели, а мышцы рвались от усталости. Подъем с каждым метром становился все невыносимее. Если бы не номера этажей на вентиляционных шахтах, я бы уже давно сбился со счета. Восемнадцатый, девятнадцатый... двадцатый. Двадцатый - мой. Теперь надо было проникнуть внутрь вентиляционного канала: по другому в квартиру не попасть. Я оседлал толстую перемычку канала, как покорную лошадь, гибкий металл ахнул под моим весом. Отвинтив часть разъемной трубы, я со всего маху ударил по стыку частей вентиляционного канала. Металл на этот раз закричал, и крик отразился пронзительным эхом от стен. Блестящий параллелепипед подо мной рывком вогнулся. Я медленно покачивался, осознавая, что только что чуть не спилил сук, на котором сидел. Я понял, что поступил глупо, и что с канала лучше слезть. Я аккуратно перебрался на соседнюю трубу и добил шахту. Канал обвис, издавая прерывистый скрежет и покачиваясь на погнувшейся пайке. Я выпустил из рук трубу - та долго парила и беззвучно упала - и кое-как умудрился влезть в узкий проход вентиляционной шахты. Будь у меня клаустрофобия, я бы уже давно задыхался, но пока никакие фобии меня не одолевали, да и ответ на вопрос "Буду я жить или нет?" зависел только от моего упорства. Стены, если их можно так назвать, сжимали, сплющивали, давили. Я полз, отталкиваясь локтями от гладкого металла. Впереди, сквозь частую решетку, просачивался свет. Я медленно приближался, подползал и, наконец, коснулся рукой сетки. Та упала на пол, поскольку для удобства была не закреплена. Вот мы и дома. Я без сил рухнул на мягкий диван номера "Люкс", испачкав его белую ткань кровью и грязью. После замкнутости туннеля все казалось бесконечно огромным, просторным и чистым. И спокойным. Не было слышно ни звука, ни шороха, ни хлюпанья капель в ванной. Тишина. Я заставил себя подняться и обойти всю квартиру. Ни одной живой души. Ольги нигде не было. Я обмер. Что с ней могло случиться? Почему я пришел раньше нее? Ее поймали? Где она, черт побери? Эти и подобные вопросы без перерыва стучались мне в голову. Мои тревожные догадки прервал звук бьющегося стекла на кухне. Это не Ольга, ее минуту назад там не было. Кто-то за мной следит! Я потянулся к поясу за оружием, достал свой старенький, еще дедушкин, маузер и отвел боек. А потом вспомнил, что патронов у меня нет. Пистолет вернулся в кобуру. Его я брал исключительно в целях создания высококачественного блефа, ведь не тащить же мне с собой "АКМ", украденный из музея огнестрельного оружия в Бахтауне. Кстати, сейчас бы он не помешал. Тихими, мерными шагами передвигаясь по комнате, я дошел до бара. Беззвучно отворил дверь, миллиметр за миллиметром, аккуратно раздвинул бутылки, отодвинул фанерную перегородку... автомата там не было. Меня охватил ужас. Кто-то забрался в наш номер (который за нами даже не числился. Просто здание Департамента занимало всего три первых этажа, а на остальных находились номера для высокопоставленных лиц. Мы незаметно закрепили квартиру за собой. Последний этаж никогда не посещался, и мы надеялись, что ланты не додумаются искать нас в самом центре "Лантической Паутины") и пытался меня либо убить, либо вытянуть из меня слово о подпольной организации. И ему удалось меня обезоружить. Нет, ему не удастся так легко взять меня. Я на цыпочках пересек комнату и подошел к гардеробу, где был припрятан чуть ли не целый арсенал холодного оружия (в прошлом - музейные экспонаты). Дверцы беззвучно открыть не удалось. Скрип плохо смазанных петель, и я затаил дыхание. Я повернул голову по направлению к кухне, готовый в любой момент отреагировать на неожиданный поворот событий. Но на кухне было тихо. Наверное, не услышали, - подумал я. Когда я снова повернулся лицом к гардеробу, то увидел торчащий из-за роскошных костюмов ствол антикварного "Калашникова". Тотчас к вискам приставили два точно таких же, но невидимых, и прижали так сильно, что стволы пробили хрупкую черепную кость и встретились где-то между глаз. Вокруг стало темно... Я издал булькающий стон, полный отчаяния. По мере его затихания ствол удалялся все дальше от меня, как поезд в туннеле, пока не скрылся в толще одежды. Я, ничего не понимая, уставился в то место, где только что был автомат. Вдруг оттуда высунулась рука, схватила меня за ворот и потащила внутрь. Я поддался. Меня вволокли в пространство