Ф. Гвинплейн Макинтайр - «Если», 2002 № 11

«ЕСЛИ», 2002 № 11

Ф. Гвинплейн Макинтайр

В НЯНЬКАХ У КОТИКА ШРЁДИНГЕРА

Солидные фамильные древа по большей части напоминают могучие дубы или плакучие ивы. Фамильное древо Смедли Фейвершема, однако, невозможно было соотнести ни с одной из древовидных ботанических форм, за исключением разве одного крайне малоизвестного вида, в просторечии именуемого «мартышкиной головоломкой». Большинство ветвей раскидистого древа, представляющего семейство Смедли Фейвершема, замысловато переплетались в шести пространственных и двух темпоральных измерениях, чтобы в итоге, неоднократно удвоив себя, обратиться в корни, растущие в противоположном направлении. Все эти изумительные особенности целиком проистекали из исключительно странной природы этой прелюбопытнейшей семьи.

Почти вся родня, присоединившаяся к семейству Смедли благодаря узам законного брака, перманентно пребывала вне закона в том или другом регионе пространства, в то время как его кровные родичи обыкновенно путешествовали по времени и распространялись во все стороны Вселенной благодаря бесчисленным альтернативным хронолиниям. Что до предков Смедли Фейвершема, то большинству из них еще только предстояло родиться в последующих столетиях, причем некоторым (что несколько осложняло положение) вообще не суждено было появиться на свет, но зато большая часть прямых потомков Смедли (что выравнивало баланс) благополучно скончалась задолго до его собственного рождения.

Однажды, во время одной из своих судьбоносных прогулок в Прошлое, Смедли, вдумчиво ликуя, прикончил двух собственных дедушек, прежде чем те успели зачать его родителей, и сделал он это, просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И — также в порядке эксперимента — женился на обеих родных бабусях… но здесь мы стыдливо набрасываем вуаль на щекотливые подробности частной жизни Смедли Фейвершема, включающие несчетное количество жен законных, незаконных и разведенных, вкупе с ошеломляющим числом наложниц, любовниц, метресс, матрасов и матриц. Вполне достаточно упомянуть, что капельки Смедли-Фейвершемовой ДНК обильно разбрызгивались по древнему гобелену пространства-времени, и кончилось тем, что они пропитали его видимую материю насквозь.

Кровнородственные связи Смедли Фейвершема были настолько же переплетены и запутаны, как и то множество хронолиний, где протекала его жизнь (если не сказать, что в первом случае дело обстояло даже хуже, чем во втором). Впрочем, ни сложность собственной родословной, ни причудливость фамильного древа ничуть не волновали бы Смедли, не будь у него некоей весьма близкой родственницы, при одном лишь взгляде на которую в сокровенной глубине его существа пробуждался темный первобытный ужас.

Эта дама являла собой довольно корпулентную матрону и путешествовала по времени, как ей только было угодно, не считаясь ни с общепринятыми правилами, ни с законами причинности. Более того, она относилась к этим законам настолько наплевательски, что даже сам Смедли Фейвершем не сумел точно расшифровать степень их истинного родства. Эта дама не была его теткой и не была его матерью, но одновременно являлась и той, и другой, и при этом ни одной из них. Вот почему, не обнаружив для себя лучшего решения, Смедли начал потихоньку именовать эту странную особу Антиматерью[1].

В одно судьбоносное утро (почти каждое утро Смедли Фейвершема имело реальную тенденцию становиться судьбоносным) он решил провести дома спокойный денек, посвященный раздумчивым попыткам предотвратить затопление «Титаника». Для человека, столь поднаторевшего в путешествиях по времени, как Смедли Фейвершем, задачка была, в сущности, пустяковая: мгновенный хронопрыжок в 1912-й, который доставит его точнехонько на палубу обреченного корабля, а после лишь несколько слов на ушко капитану… И все — судьба изменена и сотни человеческих жизней спасены!

Но Смедли Фейвершем ужасно не любил (и почти никогда не применял) самые простые и легкие способы решения проблем.

Вот почему мы видим Смедли Фейвершема на любимой кушетке в его голографической игротеке в 2397 году: прямо перед ним в воздухе подвешена небольшая червоточина, чей дальний конец соединен с пространственно-временным нексусом, принадлежащим Северной Атлантике апреля 1912 года. Осталось несколько часов до того, как «Титаник» и роковой айсберг столкнутся друг с другом.

Смедли Фейвершем был занят тем, что трудолюбиво пулял гравитонами сквозь червоточину, пытаясь поразить айсберг на расстоянии и нагрузить его таким количеством избыточной массы, что плавучая гора потонет прежде, чем гигантский корабль доплывет до нее.

Но что-то все время получалось не так. Дабы снабдить проклятый айсберг необходимым и достаточным количеством гравитонов, следовало вычислить его точное положение в континууме пространства-времени, равно как и его точную скорость в течении, проходящем через Северную Атлантику, причем одновременно. Однако стоило лишь Смедли Фейвершему закончить расчеты пространственных координат, как скорость айсберга моментально изменялась! И наоборот, определив его скорость, он вдруг замечал, что айсберг находится в совершенно ином месте.

Внезапно на Смедли Фейвершема снизошло озарение, и он пришел к обоснованному выводу, что массивный объект, столкнувшийся с «Титаником», вовсе не айсберг, а ГЕЙЗЕНБЕРГ![2] То есть самый жуткий кошмар навигации, имеющий обыкновение хаотически перескакивать на любую из множества темпоральных линий, что надежно обеспечивает неприятностями зазевавшегося хрононавта…

Смедли глубоко задумался. Можно было, конечно, перенести весь базар-вокзал на альтернативную хронолинию, где «Титаник» благополучно минует абсолютно все айсберги, но зато взамен на него свалится метеорит. Или можно было изменить ход истории таким образом, чтобы «Титаник» весной 1912-го благополучно объявился в гавани Нью-Йорка, хоть и без единого человека на борту, так как всех пассажиров и команду по пути похитили инопланетяне… желательно те же самые, что уже проделали подобный фокус с «Марией-Селестой».

Да, сказал себе Смедли, когда у тебя под рукой несметное число альтернативных линий, возможностям воистину нет предела…

Пока Смедли Фейвершем продолжал обдумывать свои пути, посреди его игротеки сформировалась вторая червоточина, заметно крупнее и гораздо турбулентней его собственной. Когда горизонт событий новой червоточины плавно расширился, маленькая червоточинка Смедли робко поджала хвостик и мигом испарилась, словно чихуахуа при виде ротвейлера. Скудная горстка ее парадоксальных квантов разлетелась во все стороны, однако этих беглецов отловила и втянула в себя большая червоточина, усилив тем самым собственный парадоксальный коэффициент.