Владимир Моисеев - Будем жестокими

Моисеев Владимир

Будем жестокими

Владимир МОИСЕЕВ

БУДЕМ ЖЕСТОКИМИ

Посвящается астроному С. Грачеву

1. ПОЛЬ КОЛЬЦОВ, ЛИТЕРАТОР

Воздух был тяжелый и влажный, но дождя не было. В сером, по-осеннему тоскливом небе, как на проявляемой фотографии, на секунду возник блеклый солнечный диск, и лужи на аэродромном поле тотчас отозвались разноцветными огоньками. Получилось красиво. Не иначе, масляная пленка, подумал Поль и непроизвольно рассмеялся. Он перебросил плащ через руку и вместе с другими пассажирами пошел за стройной девочкой в форме к зданию аэровокзала.

Всякий раз, когда он возвращался в этот город, его охватывала непонятная, ничем неоправданная радость. И, наверное, это было стыдно, потому что скорее подходило одинокому затравленному зверю, чем модному писаке.

Об этом стоило подумать.

Инстинктивное желание забиться в самый дальний, самый темный угол, подчиняться только инстинкту. Избавиться раз и навсегда от унизительной привычки думать. А может быть, потребность в мыслях тоже инстинкт? Условный или безусловный?

Повторять - думать бесполезно, думать неприятно, думать обидно... Любая мысль - это уже насилие, измена человеческому существу. Не в отсутствии ли мысли истинное единение с природой? Станьте кустом, станьте травой, станьте журчащим ручьем!

Повторяйте - думать неинтересно, думать немодно, думать стыдно...

Нелюбовь к мыслям. Нелюбовь к мыслящим.

Может быть, доверительные беседы врача.

Может быть, показательные товарищеские суды.

Может быть, самосуды перед опустевшим университетом.

И все повторяют - думать глупо, думать опасно. думать страшно.

Шарлатаны, за умеренную плату обучающие обходиться без мыслей. Длинные очереди пациентов. И так далее.

Поль задыхался от смеха. Он попробовал придушить свое неуместное воодушевление воспоминанием о ласковом южном море, с которым простился пару часов тому назад, но вспомнил только вышку дальнего обзора, установленную почему-то прямо на пляже, и темные силуэтики патрульных катеров на горизонте.

Девочка провела пассажиров мимо бронетранспортеров патрульной службы и, после проверки документов, впустила в зал ожидания.

Поль пробивался сквозь толпу встречающих, ловил их скользкие безразличные взгляды и радовался, что наконец-то до него никому нет дела. А потом радость исчезла, потому что откуда-то сверху грянул бравый военный марш, и Поль сразу же почувствовал себя идиотом.

Багаж задержали. Очередная проверка, наверное. Ищут, ищут, а что ищут и сами не знают.

Чтобы хоть как-то убить время и не мозолить глаза людям из специальной секции, которые медленно бродили по залу, проверяя документы у подозрительных лиц, Поль отошел к большим щитам с информационными листками Главного полицейского комиссариата.

На сегодняшний день в опасных преступниках значились трое: Петр Савар, исследования аппарата Гольджи, Акка Иноуэ, дифференциальные уравнения и Николай Пратолини, компактные галактики Цвикки.

Поль не поверил своим глазам. Малыш Николенька - государственный преступник. Оказывается, все пять лет, прошедшие со дня принятия Чрезвычайного закона о запрете ряда теоретических исследований и разработок, он продолжал заниматься этими проклятыми галактиками в подполье. Николенька - городской партизан! Смешно. Впрочем, не очень. Скорее оскорбительно. Полю было неприятно, что слабенький Николенька оказался способным бороться за свои убеждения, пусть даже так неумело и неумно, а он, так всегда гордившийся своей независимостью, с готовностью забросил работу, едва кому-то там пришло в голову прикрыть ее.

Человек должен работать, так я всегда считал, в работе единственный смысл, единственное обоснование человеческого существования. Долг, потребность, счастье... Потребность. Да, пожалуй, потребность... Не связанная со службой, с получением денежного содержания, с принуждением... Красивые идейки, которые, впрочем, никому, в том числе и мне самому, не приходит в голову принимать всерьез.

Подожди, подожди, перебил себя Поль. К чему это самобичевание. Все было не так. Работу я, в сущности, забросил, когда запрета еще в помине не было. Никогда я не принимал всерьез всю эту болтовню о всемогуществе науки. Ах, научное мышление, ах, научные проблемы, ах, научные истины всегда это отдавало для меня шарлатанством, цирковым номером с пожиранием огня.

Уж не оправдываюсь ли я? С какой стати. Мне не в чем себя упрекнуть. Я поступил, как считал нужным - покинул лабораторию, отказавшись заниматься "промышленными приложениями" под присмотром людей в форме. Это сейчас легко сказать - покинул лабораторию - а тогда это называлось по-другому - срыв правительственных мероприятий, имеющих важное оборонное значение. Это была не шутка - две тысячи разгневанных специалистов. Впрочем, на обороноспособности страны демарш научников никак не отразился, многие вернулись, когда на них чуть-чуть поднажали, да и способная молодежь не подвела, с честью справившись с поставленными задачами. И я был этому искренне рад, так как всегда считал себя патриотом. Однако, когда я обнаружил свое имя в черном списке, мне стало не до благородных обобщений. Хорошенькое было времечко, нечего сказать. Не знаю, что бы я сейчас делал, если бы тот мордастенький не тиснул мои рассказики в своем порноальманахе.

Ворошить старое Полю не хотелось. Что было, то было...

"Все. Точка." - приказал он себе и отправился в буфетную подкрепить душевное равновесие порцией джина. Так что, когда объявили о доставке багажа, Поль уже немного успокоился.

Ему даже захотелось написать смешной рассказ о парне, которому однажды настолько обрыдли любимая работа, верные друзья и общепринятые правила поведения, что он решил уехать в самый наираспоследнейший городок на свете и начать там свою жизнь заново, основываясь на системе моральных установлений, совестливости, вселенском добре и помощи людям. Где-то в пивной ему удалось выяснить, что таким наираспоследнейшим городком на свете является некий Яя, расположенный то ли в труднодоступном районе джунглей, то ли на краю действующего вулкана. Фантастически глухая дыра с пивоваренным заводиком и спичечной фабрикой. Парень распродает по дешевке свое имущество и первым самолетом летит в Яю. Прилетает, смотрит действительно, спичечная фабрика и пивоваренный заводик. Он утром и повесился...

А потом, уже на стоянке такси, у Поля случился приступ черной меланхолии. Надо сказать, очень неприятное и болезненное состояние.

Тоска по простому человеческому общению, жажда сострадания, желание быть нужным и полезным, заинтересовать кого-нибудь, все равно чем - бедой, радостью, цирковым номером, все равно чем. Поль даже глаза зажмурил, так ему стало одиноко. Хотелось одного - провести сегодняшний вечер с друзьями, и пусть не будет ни капли спиртного, черт с ним, главное, чтобы можно было не следить за своими словами и говорить безответственные глупости, и ежеминутно попадать впросак, или просто помолчать, только пусть кто-нибудь будет рядом, и не выставляться, хотя бы сегодня, этаким мастером слова, доморощенным хранителем эмоционального откровения нашего времени. Ну неужели я требую слишком многого? Или мне надо обязательно подохнуть сначала, чтобы заслужить простое человеческое понимание!