Андрей Борецкий - Куда люди едут?

Андрей Борецкий

Куда люди едут?

Вообще, я не летун. С трудовой книжкой у меня все в порядке: завод, армия, опять завод. Десять лет на одном месте. Притерся, дело свое знаю, людей тоже знаю, мне — в свою очередь — почет и уважение. Заочно техникум окончил — профессию менять не стал, а знания и здесь пригодились. Продолжать бы и дальше так — глядишь, к вершинам мастерства вплотную подобрался. Можно было… да и должно, но повстречал как-то раз бывшего одноклассника…

Поговорили обстоятельно, того вспомнили, другого; кто, где, кем, сколько; добрались до меня, и как узнал он, что на заводе я, с укоризной в глаза мои посмотрел, рукой за локоть взял покрепче и говорит: «Не ходи туда больше. Не надо. Помогу в такое местечко устроиться — не пожалеешь. И в зарплате выиграешь, и время свободное появится». — «Времени у меня и так хватает, — отвечаю — До четырех отработаешь и свободен» — «Ну, я не про то время толкую, — парирует. — Знаешь, как люди устраиваются?»

Уговорил; подал я заявление на увольнение и приняли меня через пару месяцев в одну из шараш-монтаж контор. По первой неделе все интересным казалось. Работа не тяжелая В комнате, где сижу, помимо моего, еще столов двадцать, окна здоровущие, вентиляторы повсюду и прочие удобства под рукой.

Поработал, значит, недельку, смотрю — что-то не так. Работы мне больше и больше подваливают, начальник сетовать начал: людей, мол, после сокращения не хватает, а штат пока не расширяют. Людей же действительно, но не то чтобы не хватает, а вроде как не видать. Человек я новый, насчет местонахождения их интересоваться неудобным счел, пока справляюсь и ладно; втянулся. Тут как раз аванс подоспел, и я со всеми перезнакомился; ничего — приветливые, улыбчатые.

А еще через пару недель такое дело вышло; поехал в обеденный перерыв домой и на целый час задержался. Положение чрезвычайное: вода течет, а обещанный слесарь, стало быть, не идет. Потом-то я, конечно, все уладил: и вентиль достал, и заменить сам изловчился. Но все это потом уже было. А тогда, так и не дождавшись слесаря, шел на работу и прикидывал, как оправдываться буду.

Обошлось. Покоробило даже: как же так, пока на месте я — и работа находится, а опоздал на час — никто не заметил.

Заинтересовался; стал эксперименты ставить, пока — в обед. То вернусь попозже, то уйду пораньше — все с рук сходит. Ну ладно, думаю, вы не против, — я тем более.

Первое время кинотеатры посещал, видеотеки; фильмов насмотрелся — за предыдущую жизнь столько не видел. Надоело.

Стою раз на остановке, торопиться некуда, перерыв только закончился, жду, когда автобус посвободней подойдет И вдруг бабуля какая-то рядом спрашивает: «И куда это люди все едут? Я-то — понятно, но остальные куда?» Сама себя спрашивает, тихонечко так. Отвечать я, разумеется, не стал, но меня словно встряхнуло. Поразили ее слова; и сам не раз задумывался, но никогда до сего дня не пытался до сути добраться: а куда они все же едут? Утром — на работу, вечером — с работы. А днем куда? Не может быть, чтобы все они в отпусках были. Такое нетерпение взяло, что тут же разобраться решил. Втиснулся в первый подъехавший автобус и наблюдаю. Остановка за остановкой позади остаются, а пассажиров не убывает.

Один из пассажиров знакомым по заводу оказался. «Куда едешь?» — спрашивает. Умнее вопроса придумать не мог! Ну, я ему и ответил: «На Кудыкину гору». Вроде не обиделся.

Знакомый вскорости вышел, но на его место десяток незнакомых забилось. Автобус тем временем на финишную прямую вырулил, прокатил по окраинной улочке и остановился. Толпа из него вывалила, и — к лесу неподалеку. Я, естественно, за ней. Что это, думаю, за грибами-ягодами все подались? Непохоже. А лес, здесь густой; июнь на исходе; комаров — тучи. Иду по тропинке, замыкаю шествие, кровососов пачками истребляю.

Долго ли шел — коротко, глядь: деревья расступились, и забор стоит — высоченный. Вдоль забора личности разнообразные толкутся, сапоги-шапочки в руках держат — и много другого. Приценился к оправе одной — ох дерут! А толпа-путеводительница в небольшую калитку пристраивается. Подошел мой черед в калитку ту ступить, смотрю: к ней ржавыми гвоздями табличка приколочена:

«ВХОД В НЕРАБОЧЕЕ ВРЕМЯ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН.

ШТРАФ — 100 РУБ.»

Поморгал глазами, прикинул, что бы это значило, да отступать поздно. Набрал воздуха побольше и — нырь в нее.

Опять ничего понять не могу: стою посреди коридора недлинного, люди впереди через тамбур какой-то проходят, а там старичок в фуражке вахтерской на экранчик сбоку смотрит. Что он в нем высматривает, непонятно, только раз, вдруг, одного за шкварник и напарнику передает. А тот его и отчитывает: «Что ж мол, ты, такой-сякой, не читал на калитке, что написано? Вымахал детина, а по писанному не понимает. Пошли-ка, протокол составлять будем». Бедняга туда-сюда, да деваться некуда.

Вахтер оглядел меня с любопытством, прищурился, спросил:

«Новенький, что ли?» — «В первый раз», — отвечаю. «Ну давай, — говорит, — новенький, приобщайся. Там тебе объяснят».

Прошел я тамбур, пару шагов машинально сделал и обмер. Ноги отказали; глазам своим не верю. Прямо передо мной, под самые облака, гора вздымается. Огроменная. И гора — не гора, а… слова не подберешь даже. Если по обилию людей, ползающих по ней, судить, то натуральный муравейник, а если по форме — пирамида. От основания до самой вершины лестница вьется с поручнями. Через каждые метров пятьдесят — площадки со скамеечками для отдыха; люди на них сидят, отдуваются, а мимо в распахнутые двери те идут, что еще не устали. А двери эти в магазины ведут — гора-то вся из магазинов сложена! Но больше всего поразила меня надпись на арке, обрамляющей начало лестницы. Здоровенными такими буквами золотыми выписано:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА КУДЫКИНУ ГОРУ!»

Это я в первую очередь разглядел. Потом уж надписи на магазинах читать взялся: каких там только не было!

«Галантерея», «Детский мир», «Промышленные товары», «Хозяйственные товары», — это те, что снизу. Выше: «Товары для дома», «Мясо. Колбасы», «Обои», «Сантехника», «Комплексный пункт приема стекло-посуды». Еще выше: «Сапожок», «Дубленки», «Автомобили», «Сластена», «Березка»… десятки, сотни, тысячи магазинов,

На самом верху что находится, разобрать не могу — далеко очень. Тут вижу, по периметру горы люди выстроились и в бинокли смотрят; головы задрали. Попросил у одного бинокль, глянул тоже — дух захватило. Здоровущий такой магазинище, весь витринами переливается. А название чего стоит!

«ВСЕ — НА ЛЮБОЙ ВКУС»

Что ж, придется лезть, думаю. Побежал рысцой к арке, а навстречу народ со свертками разными: один упаковку порошка стирального к груди прижимает, другой колбасу копченую, у третьего полная сумка книг. Неторопливо, снисходительно посматривая, интеллигент идет — весь из себя — осетрину тащит. Мне чуть дурно не стало. Вытаскиваю бумажник на бегу, проверяю сколько с собой денег-то. Мало, ой как мало!