Евгений Лукин - Ты, и никто другой

Любовь Лукина, Евгений Лукин

Ты, и никто другой

Светлой памяти Сережи Пчелкина

Монтировщики посмотрели, как уходит по коридору Андрей, и понимающе переглянулись.

– Она ему, наверное, сказала: бросишь пить – вернусь, – поделился догадкой Вася-Миша.

– Слушай, – встрепенулся Виталик, – а что это он в театре ночует? Она ж квартиру еще не отсудила.

– Отсу-удит, – уверенно отозвался два года как разведенный Вася-Миша. – Все они…

Андрею показалось, что левая фурка просматривается из зала, и он толчком ноги загнал ее поглубже за кулисы. Низкий дощатый помост, несущий на себе кусок дачной местности, отъехал на метр; шатнулся на нем тополек с листьями из клеенки, закивала гнутой спинкой кресло-качалка.

До начала вечернего спектакля оставалось около трех часов. Андрей вышел на середину сцены, присел на край письменного стола и стал слушать, как пустеет театр.

Некоторое время по коридорам бродили голоса, потом все стихло. Убедившись, что остался один, Андрей поднялся, и тут его негромко окликнули.

Вздрогнул, обернулся с напряженной улыбкой.

Возле трапа, прислонясь плечом к порталу, стояла Лена Щабина. Красиво стояла. Видимо, все это время она, не меняя позы, терпеливо ждала, когда Андрей обратит на нее внимание.

Тоскливо морщась, он глянул зачем-то вверх, на черные софиты, и снова устроился на краешке.

Лена смотрела на него долго. Уяснив, что со стола он теперь не слезет, оторвала плечо от портала и замедленной, немного развинченной походкой вышла на сцену. Обогнула Андрея, задумчиво провела пальчиком по кромке столешницы и лишь после этого повернулась к нему, слегка склонив голову к плечу и вздернув подбородок.

– Говорят, разводишься? – Негромкая, подчеркнуто безразличная фраза гулко отдалась в пустом зале.

Андрей мог поклясться, что уже сидел вот так посреди сцены, и подходила к нему Лена Щабина, и задавала именно этот вопрос.

– Ты-то тут при чем?..

– Хм… При чем… – задумчиво повторила она. – При чем?

Словно подбирала вслух нужную интонацию.

– При чем!.. – выговорила она в третий раз. – Так ведь я же разлучница! Змея подколодная. А ты разве еще не слышал? Оказывается, я разбила твою семью!

Голос Лены был чист, звонок и ядовит.

«Ну вот… – обреченно подумал Андрей. – Сейчас она за все со мной расквитается… За все, в чем был и не был виноват. Прямо обязанность какая-то – расквитаться за все. Главное, что она от этого выиграет? Зачем ей это надо?..»

– Ну и зачем мне это надо? – словно подхватив его мысль, продолжала тем временем Лена. – Почему я должна впутываться в чьи-то семейные дрязги? Твоя история уже дошла до директора и, вот посмотришь, он обязательно воспользуется случаем сделать мелкую гадость Михал Михалычу!..

– Михал Михалычу? – не понял Андрей. – Он что, тоже разлучник?

– Но я же его сторон-ница! – негодующе воскликнула она.

Тут только Андрей обратил внимание, что Лена ведет разговор, почти отвернувшись. Обычно она стояла вполоборота или в три четверти к собеседнику, помня, что у нее тонкий овал лица. Сейчас она занимала самую невыгодную позицию – в профиль к Андрею. Внезапно его осенило: Лена Щабина стояла вполоборота к пустому зрительному залу.

– Так чем я могу помочь тебе, Лена? – И Андрей понял, что тоже подал реплику в зал.

«Сейчас сорвем аплодисменты…»

– Ты должен вернуться к семье, – твердо сказала она.

– Что я еще должен?

Лена наконец обернулась.

– Что ты делаешь? – прошептала она, и глаза ее стали проникновенными до бессмысленности. – Зачем тебе все это нужно? У тебя жена, ребенок…

Андрей опустил голову и незаметно повернул левую руку так, чтобы виден был циферблат. До начала спектакля оставалось чуть больше двух часов.

– …цветы ей купи, скажи, что пить бросил. Ну что мне тебя, учить, что ли?

– Ты не в курсе, Лена, – хмуро сказал он. – Это не я, это она от меня ушла. Забрала Дениса и ушла.

Лена опечалилась.

– Тогда… – Она замялась, опасливо посмотрела на Андрея и вдруг выпалила: – Скажи, что во всем виновата теща!

– Кому? – удивился он.

– Н-ну, я не знаю… Всем. К слову придется – ну и скажи. Сам ведь жаловался, что теща…

Андрей молча смотрел на нее.

– Я нехорошая, – вызывающе подтвердила Лена. – Я скверная. Но, если ты решил красиво пропадать, компании я тебе не составлю. Нравится быть ничтожеством – будь им! Будь бездарностью, вкалывай до конца жизни монтировщиком!.. А моя карьера только начинается. Ты же мне завидуешь, ты… Ты нарочно все это затеял!

– Развод – нарочно?

Лена и сама почувствовала, что зарвалась, но остановиться не могла. Не думая уже о выгодных и невыгодных ракурсах, она уперла кулаки в бедра и повернулась к Андрею искаженным от ненависти лицом.

– Спасибо! Сделал ты мне репутацию! Нет, но как вам это нравится: я разбила его семью! Да между нами, можно сказать, ничего и не было!..

– Да, – не удержался Андрей. – Недели две уже.

Здание театра было выстроено в доисторические, чуть ли не дореволюционные времена по проекту местного архитектора-любителя и планировку имело нестандартную. Неизвестно, на какой репертуар рассчитывал доисторический архитектор, но только сразу же за сценической коробкой начинался несуразно огромный и запутанный лабиринт переходов и «карманов». В наиболее отдаленных его тупиках десятилетиями пылились обломки старых спектаклей.

Пьющий Вася-Миша божился, что там можно неделями скрываться от начальства. Насчет недели он, положим, преувеличивал, но были случаи, когда администратор Банзай, имевший заветную мечту поймать Васю-Мишу с поличным, в течение дня нигде не мог его обнаружить.

Острый на язык Андрей пытался прилепить за это Васе-Мише прозвище Минотавр, но народу кличка показалась заумной, и неуловимый монтировщик продолжал привычно отзываться и на Мишу, и на Васю.

Шаги разгневанной Лены Щабиной сухими щелчками разносились в пустых коридорах театра.

Андрей достал сигарету, заметил, что пальцы у него дрожат, и, не закурив, отшвырнул. Полчаса! Если и ненавидеть за что-либо Лену Щабину, то именно за эти отнятые полчаса.

Он прислушался. Ушла, что ли? Ушла…

Андрей миновал пульт помрежа и неспешно двинулся вдоль туго натянутого полотна «радиуса», пока слева в сером полумраке не возникло огромное темное пятно – вход на склад декораций. Не замедляя шага, он вступил в кромешную черноту и пошел по центральному коридору, который монтировщики окрестили на шахтерский манер «стволом». Потом протянул руку, и пальцы коснулись кирпичной стены.

Оглянулся на серый прямоугольник входа. Разумеется, никто за ним не шел, никто его не выслеживал, никому это не было нужно.