Виталий Пищенко - НЛО из Грачёвки

Виталий Пищенко, Михаил Шабалин

НЛО из Грачевки

Тем, кто хорошо знает Сосновск, наверное, знакомо старое кирпичное здание, выстроенное невесть когда купцом Акуловым. Раньше, когда город был небольшим, первый этаж и обширные подвалы купеческого дома занимал магазин. Второй этаж был отдан почте и телеграфу, а на третьем размещались банк и строительное управление.

Но время шло, город рос и шагнул за реку. Учреждения перебрались в новые, куда более удобные здания из стекла и бетона. Кирпичный дом с узкими окнами пустовал, пока его не облюбовали ученые. Видимо, их устраивала тихая окраина, в которую превратился бывший центр Сосновска. Дом подновили, очистили подвалы. Вывезли весь мусор, привезли вещи, очень порой удивлявшие жителей окрестных улиц. Ну, к чему, например, были нужны огромные бронеплиты? А зачем такая уйма бетона? Но мало-помалу строительство заканчивалось. Сад, о существовании которого как-то забывали предыдущие владельцы дома, восстановили и обнесли кирпичной стеной. Над парадным входом здания появилась солидно поблескивающая табличка:

нииит

Научно-исследовательский институт измерительной техники

Здесь-то и начались события, о которых пойдет речь.

Лаборатория Аси

1

Пыльный августовский день подходил к концу и обещал перейти в грозовую ночь. Красное закатное солнце еще только тонуло в дымном мареве, стоявшем над городом, а с востока уже заходили черно-синие тучи и, пока еще беззвучно, молнии торопливо ощупывали горизонт.

На втором этаже института, со стороны сада светились три окна лаборатории аналоговых систем интеллекта. Сам заведующий лабораторией – доктор физико-математических наук Константин Тимофеевич Волков сидел за столом и, близоруко щурясь, листал книгу «Техническая эстетика». Книга была французская, подписи Волков понимал с трудом, поэтому, просматривая ее, полагался а основном на свое чутье. Стиль «ретро» в оформлении оргтехники ему не понравился, зато школьный кабинет физики «Летающая тарелка» приятно удивил.

«Черт возьми… правильно-то как! Вот где знание психологии подростков. Вообще, точка приложения усилий педагогики должна лежать в сфере эмоционального».

Поймав себя на том, что он опять перешел к психологии, Волков невесело усмехнулся: в последнее время у сотрудников лаборатории АСИ стали появляться совершенно неожиданные интересы.

Старший инженер Гракович, например, «подался в йоги». Диковинные диеты, невероятные асаны стали его страстью. Ярым оппонентом Граковича был техник Семен Вынер, воспылавший интересом к медицине научной. Это было тем более удивительно, что еще месяц назад Сеня – человек совершенно здоровый, едва ли знал, где у него находится, скажем, печень. Аспирант Игорь стал крупнейшим в городе коллекционером и знатоком научной фантастики. Нет, фантастику он, конечно, почитывал и раньше, но чтобы вот так уйти в нее «с головой»…

– Это у вас от безделья, – мрачно подшучивал над сотрудниками заведующий лабораторией, но в один прекрасный день общее поветрие захватило и его.

Физик по образованию, Волков стал испытывать почти патологический интерес ко всему, что начиналось со слов «психо…»

Начав с классики, он перешел к школе Узнадзе. Переварив фундаментальные труды, глотал периодику так, что библиотекарь едва успевала поставлять ему кипы журналов, и никак не мог удовлетворить жгучее желание разобраться наконец в сути происходящего в человеческом сознании.

…Где-то хлопнула форточка. Оставив книгу, Волков встал из-за стола, подошел к окну и, устроившись поудобнее на подоконнике, попытался определить – далеко ли гроза. Но, хотя вспышки молний следовали одна за другой, гром на таком расстоянии был неотчетлив и едва слышен. Налетел ветер, и яблони испуганно залопотали листвой. Опять все стихло, и в открытую дверь кабинета донеслись из лаборатории щелчки самописцев. Звук этот вновь все вернул на круги своя, и Константин Тимофеевич тяжело вздохнул, глядя на «резиденцию Агафона» – невысокое кирпичное здание в углу сада. В официальных отчетах, конечно, не фигурировало имя, придуманное лабораторным остряком Игорем, а лишь СПС-2: самообучающаяся плазменная система, модель вторая. Модель первая именовалась Филимоном и просуществовала шесть месяцев и четыре дня. А потом… Волков вспомнил, как выглядело здание резиденции после того, как Филимон «приказал долго жить». До этого Константину Тимофеевичу и в голову не приходило, что обычный кирпич тоже может гореть…

Взрывом вышибло крышу, как пробку из бутылки с шампанским. Институт лишился почти всех стекол. Константин Тимофеевич был дома, когда это произошло, – отсыпался после ночного дежурства. Проснулся, будто кто под бок толкнул. Еще ничего не понимая, сел, прислушиваясь к тому, как где-то внутри защемило вдруг от страшной пустоты. Поднял трубку телефона и, подержав, осторожно опустил ее на рычаг. Сгорбясь, ждал звонка. И когда телефон взорвался длинной трелью, не удивившись, поднял трубку, выслушал дежурного, голос которого срывался в крик, оделся и вышел на улицу…

Специальная комиссия, разбиравшая причины аварии, пришла к выводу, что произошло невероятное совпадение целого ряда случайностей. Один шанс на миллион. И этот шанс выпал.

Уроки были извлечены. Агафон, в отличие от предшественника, помещался глубоко под землей. По настоянию комиссии было обеспечено даже резервное питание, в пользу которого, впрочем, создатели установки не особенно верили.

– Сохранность стекол гарантирована, – невесело шутили они.

В случае аварии структуру СПС-2 ничто не могло бы спасти. За сотые доли секунды, которые требовались автоматике, чтобы перевести установку на резервное питание, весь труд лаборатории аналоговых систем пошел бы прахом.

Константин Тимофеевич вздохнул тяжелее прежнего. Обстановка последних дней была напряженной. Агафон отказывался решать задачи. Установка исправно поглощала энергию, автоматические считыватели по-прежнему загружали память СПС-2 разнообразной информацией, а толпа математиков – в основном аспиранты – как и раньше топталась в саду, около металлической двери «резиденции». Но туда их теперь не пускали.

– Не решает! – отвечали создатели Агафона и щелкали автоматическим замком перед носом тех, кто не терял веры в детище Волкова.

Об аналитических способностях Агафона в институте ходили легенды. СПС-2 производила расчеты в десятки раз быстрее своих собратьев. Ответы ее отличались безупречной логикой и (если такие определения применимы к машине) находчивостью и остроумием. Об этом говорили в толпе ожидающих. Говорили также и о том, что Агафон-де свихнулся на теореме Ферма, подсунутой каким-то шутником. Начал быстро, без раздумий бить текст, а потом споткнулся, выдал россыпь точек, затем четыре коротенькие формулы. Три из них были известны и представляли из себя последовательные ступени освоения энергии вещества: обобщенная формула химических превращений, затем дефект массы, классическая полная энергии вещества, зато четвертая являла нечто несуразное, со значком, который не мог быть расшифрован иначе, как плотность вакуума.