Борис Фрадкин - Гомункулус, или История одного эксперимента

Фрадкин Борис

Гомункулус, или История одного эксперимента

Борис Захарович Фрадкин

ГОМУНКУЛУС,

или История одного эксперимента

...Быть или не быть?

Вот в чем вопрос...

В. Шекспир. "Гамлет"

Такой жары, да еще в первой половине мая, не помнили даже старожилы города. Здесь, далеко на севере страны, температура в полдень была выше, чем за тысячи километров, на берегах Черного моря.

Члены ученого совета, рассаживаясь вокруг длинного, сверкающего лаком стола, обмахивались газетами, вытирали платками потеющие лица, шеи, лысины. В кабинете ректора, несмотря на распахнутые окна, было душно, как бывает накануне грозы.

Вадим Сергеевич, ректор института, невысокий упитанный мужчина с гривой седых волос и круглым мясистым лицом, устало поднялся на ноги. Он нетерпеливо поглядывал на тех, кто запоздало появлялся в дверях и медлил, разыскивая свободное место.

- На повестке дня нашего внеочередного заседания один вопрос, - произнес он рокочущим звучным голосом, - это беспрецедентный эксперимент, который сегодня ночью произвела старший научный сотрудник кафедры хирургии мозга Барботько Ася Давыдовна, - Вадим Сергеевич метнул недобрый взгляд в дальний угол кабинета, где сидела Ася Барботько. - Не прошло и недели после трагической гибели Софьи Николаевны Бельской, известного ученого и нашего товарища, а Барботько имела нескромность взять на себя руководство кафедрой. Хотя, должен сказать, у нас намечены более достойные кандидатуры.

- Руководство темой... - поправил ректора слабый голос Аси.

- Что вы сказали? - нахмурился ректор.

- Я возглавила руководство темой, а не кафедрой, - громче повторила Ася Барботько.

- Не считаясь ни с мнением ректората, ни с той принципиальной позицией, которую в этом вопросе занимает наша научная общественность, - в голосе ректора зазвучал металл, сегодня ночью, тайком, Ася Давыдовна произвела пересадку человеческого мозга.

Тишина установилась такая, какой еще не случалось на советах медицинского института. Прекратилось поскрипывание стульев, на которых поудобнее устраивались члены совета, смолкло шуршание газет, которыми они обмахивались. Не только все в кабинете, но, казалось, и Гарвей в золоченой раме на стене в изумлении уставились на Асю.

Тишина была столь напряженной, что Вадим Сергеевич должен был сделать паузу.

- Сейчас, в эту минуту, - продолжал он погодя, - в экспериментальной операционной кафедры живет существо, скроенное по методе безумного уэльсовского Моро.

Двадцать шесть пар глаз рассматривали Асю тяжело и недружелюбно, - так рассматривают человека, с которым годами делили хлеб-соль, а он вдруг отплатил тебе самой черной неблагодарностью.

Внешность Аси была самая заурядная, если не считать роста (последствие акселерации!) - спокойное, чуть продолговатое лицо, которое всегда оставалось невозмутимым, светло-серые спокойные глаза, коротко подстриженные под мальчика темные волосы. В студенческой среде Асю знали больше как незаменимого члена баскетбольной команды института, нежели научного работника.

На ней были коричневые брюки, легкая белая кофточка и ярко-красные лакировки на "платформе".

- Барботько втянула в свою авантюру студентов-выпускников, - достаточно громко заметил сидевший по правую руку от ректора проректор по научной работе. - Это вдвойне отягощает ее вину.

- Так уж сразу и вину... - усомнился профессор Гликин, заведующий кафедрой терапии, тучный мужчина, прозванный среди студентов за свою внешность "мистером Пиквиком". - А мне так по душе та страшная бомба, которую Барботько швырнула в реку познания. Представляю, сколько мудрой рыбешки всплывет пузой кверху.

- Михаил Соломонович! - нахмурился ректор.

- Нет, вообще-то я потрясен, - Гликин выпуклыми, почти черными глазами преданно уставился на ректора и пухлые губы его сложились в скорбную трубочку. - Но, согласитесь, Вадим Сергеевич, решиться на такое...

Его перебили возгласами:

- Нашли чем восторгаться!

- Да это же надругательство над личностью!

- Возмутительно!

- В воображении не укладывается!

Первой всеобщую растерянность преодолела заведующая кафедрой анатомии профессор Кетова, седовласая женщина с мужеподобным лицом, одетая, несмотря на жару, в синюю жакетку мужского покроя и строгую синюю юбку. В отворотах жакетки виднелись воротничок белой мужской сорочки и черный галстук.

Кетова властным жестом попросила у ректора слова, и еще прежде, чем получила его, встала, рассеянно вертя в руке нераспечатанную пачку сигарет.

- Буквально месяц тому назад, - произнесла она низким грудным голосом, - вот здесь, рядом со мной, сидела покойная Софья Николаевна. С каким восторгом расписывала она успехи своей любимой ученицы Аси Давыдовны Барботько. Боже мой,она души в вас не чаяла, Ася Давыдовна. Знали вы это?

- Догадывалась... - отозвался слабый голос Аси.

- А знали ли вы, что Софья Николаевна была непримиримым противником идеи пересадки человеческого мозга. А, Барботько?

- К сожалению...

- Так как же вы решились предать своего учителя, осквернить то, что было свято и неприкосновенно для Бельской? Что же вы загодя в карманах камешки припрятывали?

- Камни, - с полной серьезностью уточнил Гликин, теперь преданно глядя на Кетову, - булыжники с мостовой.

Его одернули, зашикали, замахали руками. Профессор покаянно развел руками, приложил палец к своим губам - "молчу, молчу!" Однако его реплика сбила Кетову и та, обиженно поджав губы, села.

Со времени учебы в институте из всех преподавателей Ася с особой теплотой вспоминала Кетову. С каким вдохновением читала лекции эта седовласая женщина! У нее была слабость к истории медицины. В ущерб времени, отведенному на учебную программу, Кетова уводила своих слушателей в мир, полный драматизма, самопожертвования и неустанного поиска истины. И не странно ли, именно эти экскурсы в романтическое прошлое медицины и определили жизненный путь Аси Барботько. Нет, между Кетовой и Асей не случалось душевных откровений. Кетова ни разу не выделила Барботько из среды ее однокурсников, и все-таки, сама того не ведая, она растревожила воображение девушки.

А теперь Кетова первой швырнула в лицо Аси слова гневного обвинения, и они особенно тяжело ранили молодую женщину. Глядя, как Кетова нервно комкает коробку с сигаретами, Ася с особой остротой ощутила всю горечь и возмущение этого беззаветно преданного медицине человека.

После Кетовой выступления последовали одно за другим, все более гневные, обличающие. И каждый выступающий или выступающая не преминули обратиться к имени покойной Бельской, к ее общепризнанному авторитету ученого. Если некогда живую Бельскую эти люди ставили вровень с собой, то теперь склоняли головы перед ее громкой славой, смотрели на нее снизу вверх.