Николай Басов - Чулков — первый ангел человечества

Николай Басов

Чулков — первый ангел человечества

Поссорившись с женой из-за того, что он задержался с ребятами в пивнушке, а она, как оказалось, не хотела третий раз разогревать борщ,

Федор Чулков вышел из дома. Идти ему было некуда, все приятели уже, наверное, сидели перед телевизорами, и вряд ли мечтали продолжать.

Весело, когда народу много, а вдвоем с кем-либо, да еще под изучающими взглядами чужой жены сидеть перед тем же телевизором было не с руки.

Поэтому Чулков отправился на Новодевичье поле, где давно заприметил недорогой, и как ему казалось, вполне приличный ларек. Он решил остыть от упреков, которые выслушал, а также от слов, которые сам, разгоряченный, высказал, и о которых уже жалел.

Походив между кустов, он неожиданно заблудился, а потому просто присел на лавочку под кустом сирени. Взвешивая, возможно ли выпить еще хотя бы одну бутылку пива, он просто сидел, и смотрел на влюбленные парочки и на собачников, которые после ужина стали выводить своих хвостатых приятелей на прогулку. Внезапно откуда-то сзади послышался голос:

— Чего сидим-то?

Это был странный мужичек. С серой полотнятой кепке, в толстых очках какого-то дымчатого цвета, за которыми почти не видно было глаз, с большим, просто необъятным пакетом из коричневой оберточной бумаги в руках. Он по хозяйски расположился рядом с Чулковым и дружелюбно улыбнулся.

Федор покосился на мужичка, но все-таки решился. И рассказал, как мог, что вот — жизнь катится без смысла, жена ругается, дочь не здоровается, сын учится не то, чтобы плохо, но как-то лениво, поговорить не с кем, и что раньше все было лучше.

Мужичек сдержанно вздохнул, и вдруг уверенно, даже с тайным удовлетворением, проговорил:

— Есть способ все исправить.

— Да ну? — не поверил Чулков.

А чтобы разочарование стало более явственным, хмыкнул. Хмык получился не очень выразительный, поэтому Чулков повторил его. Снова получилось не очень, тогда он попробовал третий раз, на этот вышло удачно.

— Конечно, — уверенно отозвался мужичек в кепке. — Вот, держи.

И он сунул в руки Чулкова свой пакет. Вернее, поставил его перед

Федором, потому что в высоту пакет был почти под два метра, так что даже загородил всю аллею. Чулков осторожно, стараясь не очень волноваться, пощупал то, что находилось под бумагой. Это было что-то очень легкое, плотное, ершистое и шуршащее.

— Что это?

— А крылья, — отозвался мужичек. — Ангельские. Надень их, помаши как следует, и полетишь… Если силенок хватит.

— Силенок у меня хватит, — отозвался Федор. — А вот как быть с расчетами? Если бы люди вот так обыкновенно могли летать, кто-нибудь уже наверняка…

— Не сомневайся. Расчеты были, — отозвался мужичек. — Видишь, все глаза над ними растерял.

Почему-то это утверждение показалось Федору убедительными.

— Ну, раз так… — начал было он, но снова договорить не сумел.

Мужичек поднялся, снял кепку, пригладил реденькие волосы, снова натянул свой головной убор, и строго произнес:

— Слышишь, Чулков, ты не сомневайся.

Федор не мог вспомнить, представлялся он этому типу, или нет. Но то, что его назвали правильно, определенно на что-то указывало. Может, действительно есть такие люди, которые за здорово живешь раздают ангельские крылья?

— Ладно, — согласился он. Ему-то было сейчас все по барабану. Он бы и бронепоезд купил, если бы в цене сошлись, хотя это совсем уж бессмысленная вещь, не то что крылья. — Может, найдем ларек и по пиву выпьем? Я угощаю.

А то неудобно так вот… Бесплатно.

— Я пива терпеть не могу, и никогда его не пью, — еще более веско ответил очкастый, и пошел по аллее, осторожно обходя наиболее свирепых на вид собак. Когда он уже должен был скрыться за поворотом, то вдруг обернулся и сделал странный жест руками, словно пытался взлететь. И прокричал: — И тебе не советую!

Почему-то это подействовало на Чулкова лучше всякой ругани. Он поднялся, подхватил крылья, которые оказались вполне транспортабельными, и отправился домой.

Поутру у него почему-то болела голова. А вчера казалось, что он был бодрый и мог бы выпить еще с полведра. Странное настроение, которое навеял на него мужичек, и особенно, крылья, не проходило. Он вышел в прихожую, нашел огромный пакет и присмотрелся к нему.

Из кухни появилась жена с дочерью. Они смотрели на Чулкова нахмуренно, и совершенно одинаково. Как будто он должен был в чем-то оправдываться. Но вместо упреков, жена с вызовом поинтересовалась:

— Чулков, что это такое?

— Ангельские крылья, — объяснил Федор. — Вчера на Новодевичьем поле один непонятный тип…

— И слышать не хочу, — отмахнулась жена и ушла на кухню. А дочь фыркнула, и куда выразительнее, чем это когда-либо удавалось Чулкову.

— А вот и крылья! — почти в отчаянии закричал Чулков, и стал вытаскивать их из пакета.

Вообще-то он их еще не видел. Вчера, когда пришел, было не до того. А потом он и вовсе про них подзабыл. Только сегодня вспомнил.

Каркас был сделан из какого сложного по составу беловато-серого вещества, с легкими, удобными петлями для рук. На конце и сзади крылья оканчивались перьями, жесткими, упругими и гладкими, так что даже провести по ним ладонью было приятно. Спереди кромка крыльев была покрыта пухом, который должен был, вероятно, захватывать воздух при взмахах.

— Здорово, пап, — сказал сын, выныривая из ванной, и разглядывая крылья, как и сам Федор. — Думаешь, настоящие?

Федор вздохнул. Если бы сын не спросил, он, возможно, отложил бы их на антресоль или повесил на стену. А вот этот вопрос все поставил на свое место — крылья следовало испытать. Федор подхватил их, прошел через большую комнату, где стояла его с женой кровать. Сын обо всем догадался, обогнал его, и открыл дверь. Федор вышел на балкон.

Жил он на третьем этаже, в хрущевской пятиэтажке. Еще три таких же дома были поставлены, образуя двор, в котором были устроены качели, песочница, и который когда-то был покрыт кустами боярышника. Теперь этот боярышник по очереди вырубали соседи, покупая себе машины. Так что развернуться в этом дворе было где, в смысле — полетать.

Он посмотрел вниз. Там по дорожке шли на работу люди, Чулкова они не видели, он их, похоже, совсем не интересовал, а это обнадеживало.

Правда, если расчеты мужика были неправильны, падать Федору показалось высоко и несправедливо, но он все-таки вдел руки в три последовательные, жестковатые как на старинном щите петли — у плеча, у локтя и захватил в кулаки самые дальние держалки. Крылья изогнулись, теперь они лежали на

Федоре, словно срослись с ним.