Михаил Немченко - Родительский День

Немченко Михаил

Родительский День

Михаил НЕМЧЕНКО

РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ

Они очнулись одновременно, все трое. И первые мгновения молча разглядывали друг друга, не понимая, где они и как здесь оказались. А потом посыпались вопросы. Но тут же стало ясно: они говорят на разных языках и не в силах понять ни единого слова. И, замолчав, все трое снова оторопело уставились друг на друга, пытаясь уразуметь, с кем же столкнула их судьба. Один из трех был высок и светловолос, в облегающей одежде из серебристой ткани. Второй - смуглый, скуластый и черноусый, в похожем на скафандр плотном сером комбинезоне с капюшоном - должно быть, обитал в холодных краях. Третий выглядел всех старше - на губастом темнокожем лице прочертились русла первых морщин, а виски уже тронула седина. На нем была синяя куртка с каким-то иероглифом на груди и короткие, чуть ниже колен штаны, ноги в тонкой прозрачной обуви казались босыми. Кто они, эти незнакомцы? Каждому было ясно лишь одно: они из разных миров, но - одного корня. Частицы некогда могучего утеса жизни, рассыпавшегося песком звездной диаспоры... Но куда же они все-таки попали? Почти одновременно все трое поднялись с земли и огляделись. Стен не было - их окружала кромешная тьма. Освещенным был лишь небольшой пятачок, где они находились. И свет исходил от какого-то предмета, лежавшего посредине. Нечто вроде овальной рамы из иссиня-черного металла размером в половину человеческого роста. Раму оплетали стебли диковинных светящихся цветов - розовых, белых, голубых. Они казались живыми, и, только подойдя вплотную, все трое убедились: цветы тоже из чего-то твердого. - Что это? - проговорил светловолосый, наклонившись над странным предметом. И вдруг увидел по лицам, что оба поняли его вопрос. И тут же торопливо заговорили, перебивая друг друга. И у каждого в мозгу непостижимым образом возникли слова перевода. Наконец-то они смогли что-то друг о друге узнать! - Я с Церны, - сказал смуглый усач. - Я с Дидара, - откликнулся светловолосый. - А я из Срединного Облака, с пятой планеты звезды Флум, - представился темнокожий. После первых расспросов каждый кратко рассказал о своем мире, но это не приблизило их к разгадке того, что же с ними произошло. Они не могли даже толком объяснить друг другу местоположение своих планет - слишком различны были точки отсчета, слишком несхожи системы координат. И к тому же никто из них не блистал ученостью - там, у себя, погруженные в повседневные заботы, они не очень-то интересовались устройством мироздания. Больше других знал темнокожий Мгомо, оказавшийся учителем, но он учил детей языку - предмету, далекому от космоса. Одно не вызывало сомнений: их миры разделены чудовищными расстояниями и не только никогда не имели контактов, но и вообще не знают о существовании друг друга. И однако какая-то неведомая сила перенесла их через звездные бездны, столкнув лицом к лицу здесь, на крохотном пятачке среди тьмы. Как, каким образом? И главное зачем? Сколько они друг друга ни расспрашивали - ничего не прояснялось. Каждому запомнилось одно и то же: как внезапно потерял сознание там, дома, - и открыл глаза уже здесь. А между этими двумя моментами - провал беспамятства. Оставив безнадежные попытки что-то понять, они заговорили о том единственном, что было у них общим - о прародине-Земле. Но выяснилось, что и тут они в сущности не могут сообщить друг другу почти ничего нового. Каждый с детства знал древние хроники, повествовавшие о Катастрофе и о Спасателях, умчавших их далеких предков, - тех немногих, кого удалось спасти, - в разные концы Галактики. В каких-то деталях эти отрывочные сведения отличались, но совпадали в главном, как похожи были и незавидные судьбы спасенных. Во всех трех мирах потомки землян жили на положении существ второго сорта. Не то чтоб их угнетали, но всегда давали понять, что приютили их из милости и они должны быть вечно благодарны за это. Лишь на Церне соплеменники Авуда - так звали смугляка в комбинезоне - обрели некоторую автономию. Метрополия послала их осваивать эту стылую ледяную планету, но по крайней мере там в их жизнь никто не вмешивался. Да, они были товарищами по несчастью, по горькому звездному сиротству, и, рассказывая о невеселом житье-бытье своих маленьких общин, все трое по-новому ощутили древнее родство. Эта тема была неисчерпаемой, и в других обстоятельствах они, наверно, говорили бы часами. Но сейчас было не до того. Все заглушал вопрос вопросов: что же дальше, что с ними будет? Разговор иссяк. Походив вокруг непонятного предмета, они снова уселись на землю и погрузились в ожидание. Что-то произойдет, что-то должно произойти. Но - когда? Внезапно свет чуть потускнел, и, оттуда, из сплетения цветов, вырвался тонкий изогнутый голубой луч. Обежал круг, словно прощупывая плотность мрака, и замер, вытянулся острой голубой указкой. Направление - куда идти? Должно быть, именно эти слова и произнес вскочивший на ноги светловолосый Бен с Дидара. Это он спросил или что-то похожее, двое других могли только догадываться: перевода не последовало. Почуяв неладное, Бен проговорил что-то еще, но с тем же успехом. Несколько мгновений они в замешательстве глядели друг на друга, и тут смуглого Авуда осенило. Шагнув к источнику света, он поманил рукой: - Давайте сюда! И оба поняли слово в слово. Теперь стало ясно: переводчиком был этот странный предмет. Но только - если рядом. И значит, они должны взять его с собой. Да иначе и нельзя - куда они без света и без путеводного луча. Оплетенная цветами рама оказалась совсем не тяжелой, несподручней было нести ее втроем. Так они и взялись: Бен и Авуд спереди, Мгомо - сзади. И двинулись в темноту, куда звал луч. Они шли долго. Мрак расступался перед ними и снова черным кольцом смыкался позади. Но странное дело: всех троих не покидало ощущение, что они здесь не одни. В темноте чувствовалось словно бы какое-то движение, время от времени слышались шорохи, невнятные, приглушенные звуки, но - ни искорки света. Свет обрушился, как обвал, хлынул со всех сторон так неожиданно и слепяще, что все трое невольно зажмурили глаза. А когда открыли, увидели уходящую к горизонту широкую аллею, по сторонам которой высились деревья-листья. Ни стволов, ни ветвей - только резная колышущаяся зеленая плоть от подножий до вонзающихся в розоватое небо вершин. А в просветах между зелеными гигантами виднелись какие-то обелиски, плиты, увенчанные сфероидами стелы. И по всей длине аллеи, насколько хватало глаз, двигались группки людей. Только людей ли? Лиц было не разглядеть, но по очертаниям фигур можно было догадаться, что это существа самых разных обличий. И все они что-то несли, что-то похожее на предмет, который держали эти трое... Светло было считанные секунды, - и снова пала тьма. - Неужели это оно?.. - поражение пробормотал Мгомо. - Что - оно? - воззрились на него Бен и Авуд. - Кладбище Миров... Вы что, никогда не слышали? Оба замотали головами: не понимали, о чем речь. И тогда по знаку Мгомо они опустили свою светящуюся ношу на землю, и он рассказал то, что слышал там, на своей планете, еще от деда. Слышал, но никогда не принимал всерьез, как, наверно, и все те, кто передавал эту легенду из поколения в поколение. О том, что где-то в глубинах Вселенной есть Кладбище Миров. Кто и когда его создал, - неведомо. Но им, создателям этого вселенского некрополя, известно все происходящее в Галактике. И каждый погибший мир обретает на Кладбище свою символическую могилу. Говорили, что планетоид, на котором "хоронят миры", - невидим, и космонавты могут пролететь рядом, ничего не заметив. Но когда наступает кем-то отмеренный срок, - может, раз в галактическое тысячелетие, а может, реже - на вселенском Кладбище бывает Родительский День. И рассеянные по звездным пространствам далекие потомки являются возложить венки к надгробиям своих утерянных прародин. Как они находят путь к таинственному планетоиду, понять было невозможно, и уже одно это заставляло усомниться в том, что дошедшая из недр веков легенда имеет хоть какую-то реальную первооснову. Именно так и относился к услышанному от деда он, Мгомо, пока не очутился здесь, на этой аллее... - Выходит, мы кем-то избраны... - Авуд откинул капюшон, пригладил растрепавшиеся потные черные волосы. - Но почему - мы? - Спроси что-нибудь полегче.. - Мгомо внимательно, будто впервые, разглядывал оплетающие темный овал цветы. - Удивительно, как мы сразу не догадались, что это венок. Вот уж поистине - слепошарость ума! - Но какой во всем этом смысл? - Бен озадаченно потер горбинку своего внушительного носа. - Во имя чего? - Не нам об этом судить, - сказал Мгомо. - Зачем-то Им надо, чтобы мы совершили обряд. - При чем же тут мы?! - Бен протестующе взмахнул рукой в серебристом рукаве. - В том-то и дело, что все совершают они сами! Выхватили из той жизни, перенесли сюда, сунули этот венок... Зачем? - Имей терпение, - Мгомо успокаивающе коснулся ладонью плеча Бена. - Мы еще не пришли туда, куда нас зовут. - Не зовут, а ведут. Каждый шаг - под диктовку невидимого диспетчера. - Да, но как бы мы нашли без него дорогу? Ну, трогаемся, пора. Мгомо взялся за венок, и Бен с Авудом последовали его примеру. Но едва они сделали несколько шагов, голубой луч изменил направление. Это означало поворот с центральной аллеи. И даже звуки шагов стали другими: им словно передалось нарастающее волнение. Быть может, уже близко... Однако они шли и шли, а пути не было конца. - Я думал, где-то рядом с аллеей. А тут топать и топать... - Бен показал головой. - Это сколько ж здесь могил?! Будто все мирозданье - из одних сирот. - Накопилось, - проговорил шагающий рядом Авуд. - За миллиарды-то лет... Но почему все совершается во тьме? - Видно, не хотят, чтобы процессии соприкасались, - предположил Мгомо. Ведут каждую своей тропкой. Спасибо еще, хоть дали взглянуть друг на друга... Они прошагали еще немного, и указующий перст луча уперся в какую-то преграду. Что-то круглое, большое, отливающее синевой. И чем ближе они подходили, тем меньше оставалось сомнений. Уже ясно было: это Оно. Оробело притихшие, они остановились у самого надгробия. Огромный глобус, казалось, висел в воздухе, и даже не верилось, что его может удерживать такая хрупкая, неприметная с первого взгляда опора - три человеческие руки, три ладони, словно примерзшие к белой ледышке Антарктиды. Вросшие локтями в серую твердь могильной плиты, руки были одинаковы, как близнецы, различаясь только по цвету - белая, смуглая и черная. Точь-в-точь как те, что держали светящийся венок. - Ну что? - вполголоса проговорил Бен и вопросительно глянул на Мгомо, как бы признавая его старшинство. Темнокожий кивнул, и они приподняли свою ношу. Бережно, чувствуя скованность в движениях, попытались прислонить венок к памятнику. Но не получалось: он соскальзывал, валился, - и они положили его на плиту. И снова молча стояли, не зная, что еще надо делать. Стояли, как на чудо, глядя на знакомые очертания океанов и материков. Да, они были знакомы им с детства. И на Дидаре, и на холодной Церне, и на пятой планете звезды Флум потомки землян, как священные реликвии, хранили изображения своей утерянной родины. Маленькие, отлитые из редких сплавов глобусы передавались из поколения в поколение. В Дни Потери их ставили на стол, за которым собиралась семья, и старики возносили над ними безнадежные молитвы о возвращении... Но то были маленькие мертвые шарики, а этот, огромный и полноцветный, казалось, дышал, как живой. Чуть колыхалась синева океанов, и, если пристально вглядеться, можно было даже различить что-то похожее на крошечные волны. Пенились сбегающие с гор извилистые ниточки рек, а снег на вершинах сверкал, как настоящий. И маняще зеленели равнины, переливаясь то бархатистостью полей, то изумрудностью джунглей, то хвойной колючестью тайги. Для кого он так старался, тот неведомый скульптор? Неужели все это только для того, чтобы больней сжалось сердце у тех, кто придет сюда раз в тысячелетие? Но что толку бередить тоской о невозвратном... И еще думалось: что там, под плитой? Не может быть, что могила - лишь символ. А вдруг там лежит человек. Один из тех, кто погиб вместе с Землей, не покинув тонущего корабля. Ну пусть не человек - хоть горсть праха, хоть крупица чего-то земного. И может, вот сейчас тайна раскроется, и они узнают, ради чего их сюда привели. Но время шло - и ничего не происходило. О них словно забыли. - Ну и что дальше? - нарушил молчание Авуд. - Что мы еще должны сделать? - Марионетки не задают вопросов, - сказал Бен. - Сам же видишь: манипулируют нами, как куклами. Остается ждать движений кукловода. - Как ты можешь такое? - с упреком взглянул на него Мгомо. - Нам выпало прикосновение к Святой Святых Вселенной. Дыхание замирает от одной мысли, а ты... - Получилось несколько назидательно, но в конце концов его учительство и седеющие виски давали ему право на это. - Я просто констатирую факт. Статисты, разыгрывающие чужой сценарий, вот кто мы здесь. Разве не так? - И не только мы, - расстегивая жаркий комбинезон, вставил Авуд. Наверно, и все те - тоже... - Он ткнул ладонью в темноту. - Да уж, вряд ли с ними поступили иначе, - согласился Бен. - И получается, что все это шествие вселенского сиротства - что-то вроде парада марионеток. А смысл? - Разве муравью постигнуть поступки человека? - вопросом на вопрос ответил Мгомо. - Так и нам - Высший Разум. - А ты уверен, что мы имеем дело с Высшим Разумом? Может быть, создателей этого Кладбища Миров давно уже нет, и все вершит какая-нибудь старательная машина. Из тысячелетия в тысячелетие исправно прокручивает вложенную программу, не понимая ее сути. Похоже, Мгомо хотелось возразить, но он не стал этого делать. Только пожал плечами. Авуд тем временем что-то рассматривал на глобусе, придвинувшись почти вплотную. - Вот здесь... - Он очертил пальцем речную долину и холмистое пространство между горами и морем. - Тут они и жили. - Кто? - не понял Мгомо. - Мои предки. Здесь жили и здесь полегли. Спасли всего сотню. Это по одной хронике, а по другой - и того меньше. Поди проверь... - Так это были твои предки? - Бен взглянул на Авуда так, словно впервые увидел. Секунду поколебался - стоит ли? - и сказал: - Выходит, наши пращуры были соседями. Мои обитали тут, за горами. - Он показал на стиснутое снежными хребтами плоскогорье. Теперь настал черед недобро удивиться Авуду. - Так ты из этих?! Тех самых долгоносиков, будь они все... - Ну, ну! - поспешил вмешаться Мгомо. - Оставим предков в покое. Все одинаково виноваты. Уже одним тем, что расплодились, как грызуны, и изгрызли природу... - И твои черные больше всех, - стрельнул острым взглядом Авуд. - Недаром у них и началось. Но в наших древних книгах сказано: может, распад атмосферы еще удалось бы остановить, если б не утечка той проклятой отравы... - А там написано, почему моим предкам пришлось ею обзавестись? - с трудом сдерживая себя, осведомился Бен. - Еще как написано! Для того и обзавелись, чтоб наших пращуров при первом удобном случае - в расход. Незаметненько, под видом какой-нибудь болезни... Да не успели. - Спятил?! - ощерился Бен. - У нас на Дидаре тоже хранят древние книги. Про то, как твои славные пращуры и их единоверы обложили мой народ со всех сторон, как устраивали резню за резней. А наших было слишком мало... Да, им пришлось создать Туман Возмездия - последнюю защиту, если не останется выхода. И кто мог знать, что землетрясение взломает подземные хранилища... - Главное, их же, хитроклювых, еще и прилетели спасать! - не слушая, перебил Авуд. - В награду отравителям... Не спасать надо было, а давить! - Еще не поздно. - Бен прищурил глаза, кулаки его сжались. - Я к твоим услугам. Пару мгновений они глядели друг на друга. Потом Авуд отвернулся. И вдруг смачно плюнул - прямо туда, на стиснутое хребтами плоскогорье. - Погань! - Бен рванул его за плечо. И оба вздрогнули от испуганного крика Мгомо: - Падает! Три пары глаз впились в памятник. Нет, шар не упал, - только пошатнулся и замер в едва заметном наклоне. Что-то произошло там, внизу; руки, державшие глобус, стали словно бы тоньше... Или им показалось? - Что это? - выдохнул Бен. - Мы ничего не знаем. - Мгомо шагнул и встал между ним и Авудом, решительно раздвинув их плечами. - Может, случайность, а может... Что, если весь этот Родительский День - испытание? Достойны ли хотя бы памяти. Очистились ли. И от оскала древней вражды рушатся надгробия... - Птица! - первым увидел Авуд. Огненно-красная, она стремительным росчерком пересекла освещенный пятачок - пролетела из тьмы во тьму. И тут же вернулась, чертя круги над стоящими у могилы. И чем быстрее она кружилась, тем ниже опускались разметнувшиеся красными парусами крылья. Вот они коснулись земли - и разом сомкнулись, слились в один бешеный алый смерч. И когда он умчался, растаяв в черноте неба, у надгробья было пусто. Светились меркнущим, слабеющим светом цветы лежащего на плите венка. И погружались в ночь материки и океаны чуть накренившегося над могилой Шара. До следующего Родительского Дня.