Георгий Тушкан - Черный смерч Страница 60

Аллен испытующе посмотрел на жену, потом на часы и, отхлебывая кофе маленькими глотками, спросил:

— Ты читала книгу Крэнкэ «Циклическая теория моложения и старения»?

— Не помню. О чем это?

— О том, что сущность старения заключается в том, что в живых клетках замыкаются и отвердевают углеродные скелеты. Смерть — это, так сказать, циклизация.

— Нет, не читала.

— О токсикологии, науке о ядах, ты имеешь представление?

— Конечно. Я читала «Мстительницу» и «Тайну опиокурения», «Любовь бразилианки» и массу других романов, где причиной смерти были ужасные яды.

— Первый раз слышу, чтобы токсикологию изучали по бульварным романам!

— Я всегда имела отличные отметки в школе.

— Ну так вот, слушай. Ты не представляешь себе, как я спешил, как я искал…

— Боже мой, что за поиски! Надеюсь, ключ от квартиры не потерян?

— Ключ?.. Н-да, конечно, ключ. Ключ от нейрона. Нейрон, видишь ли, вершина творчества природы. Таинственная их совокупность — это мозг, это мысль.

— Но я не понимаю, при чем тут токсикология?

— Сейчас ты поймешь. Когда ты ощупью идешь в темноте, нейроны бесчисленных нервных окончаний в пальцах протянутых рук дают сигналы о твердом, холодном, мягком, теплом и т. д. У насекомых на лапках есть особые сенсорные, то есть чувствующие, органы…

— Ты, кажется, хочешь прочитать мне лекцию по энтомологии?

— Минутку терпения. Я воспользовался трудами советских ученых, Джонсона и усовершенствовал яд, которому кураре и аква тофана в подметки не годятся, — это король ядов. Его имя — ДДТ, то есть дихлордифенилтрихлорэтан, таково его полное название. Для насекомых это страшный яд, а для нас он безвреден. Он действует на нейроны сенсорных органов на лапках насекомых. Нейроны и вся нервная система цепенеет, как будто зажатая в страшных тисках. Оконное стекло, смоченное раствором ДДТ и затем протертое до блеска, сохраняет смертоносную силу много недель.

— Но для нас этот яд — не яд?

— Да, для позвоночных он безвреден. Но где-то рядом с ключом от нейронов насекомых лежит ключ от нейронов человека. Прикосновение, оцепенение, смерть… Представь себе ясное утро, лес, пронизанный солнечными лучами, необозримые поля, песню жаворонка и среди этого великолепия медленно цепенеющие села и могильную тишину городов. Роса смерти, ключ от нейронов, как саваном, покроет страну.

— Бррр… Это страшно, Аллен… Я не верю, это лишь страшный сон.

— А ведь нашлись люди, которые предложили мне работать над созданием такого яда. Я отверг это предложение. Ты хотела знать сущность ДДТ? Смотри! — Аллен взял из стаканчика бумажную салфетку, развернул ее на столе и начертил карандашом шестигранник. — Это формула бензола. H — можно заменить чем угодно, и шестигранное кольцо не развалится. Два таких кольца вместе нафталин. Ты употребляешь его против моли. Три кольца — антрацен. Очень много колец — графит, то есть чистый углерод. Если в бензоле H заменить группой OH, то это будет карболка, фенол. Две группы OH с присоединением цепочки из трех углеродов дают адреналин. А если в адреналине заменить группы OH водородом и присоединить аминогруппу, то получится бензедрит. Это сильнейший возбудитель нейронов. Его дают летчикам. ДДТ — две фенольные группы: дихлордифенилтрихлорэтан. Я его усложнил.

— Я знаю бензедрит по рекламе… Говорят, там у тебя в лаборатории есть какая-то Томпси… — неожиданно сказала Дебора.

— Клара Томпсон? Очень способная! Ей достаточно нескольких моих слов, чтобы построить рабочую гипотезу. Поразительный ум!

— Я так и знала, я так и чувствовала, что если ты разбогатеешь, тебе понравится молодая вертихвостка!

— Дебора, стыдись!

— Аллен, я знаю, ты добрый человек. Обещай мне, что допустишь к себе Арнольда Лифкена и поговоришь с ним. Об этом просил мистер Ихара.

— С Лифкеном? Человеком, который бессовестно эксплуатировал меня, как негра?! Никогда!

— Но ведь Иисус Христос заповедал прощать врагам…

— Я не Иисус Христос.

— Аллен, профессор Лифкен считался женихом Бекки. Я слишком хорошо знаю, что значит общественное мнение. Я не хочу позора нашей девочки! Прими Арнольда, прости и потребуй, чтобы он официально отказался от Бекки. Теперь он ей не пара.

— Я не хочу его видеть, Дебора! Я и так опаздываю на доклад к президенту академии.

— Но я прошу тебя! Это ты делаешь не для него, а для нашей девочки.

Как только хозяева ушли из столовой, горничная Бетси быстро схватила со стола бумажную салфетку с написанной на ней формулой и сунула за блузку.

Аллен Стронг вошел в гостиную. Арнольд Лифкен шагнул ему навстречу.

— Пусть я негодяй, пусть я вор, пусть я подлец и шантажист, — сказал Лифкен, — но это вы, мой учитель, внушили мне веру в науку, возбудили мое честолюбие, и я возомнил, что могу быть ученым. Дайте досказать… Да, я крал ваши труды, подписывал на них свою фамилию первой. Но теперь я понял, что я жалкий червь в куче научных фактов и не мне открыты небеса науки. Но будьте милостивы ко мне, профессор! Простите заблуждение… Откройте мне глаза! Помогите! Я раскаялся, раскаялся — и вот свидетельство этому…Лифкен протянул Стронгу пачку книг. — Я переиздал все ваши книги, где мое имя стояло первым. Теперь, вы видите, они носят только ваше имя. Эти издания были сделаны за пять дней и стоили мне, не скрою, огромных денег. Пусть это убедит вас в моей искренности и раскаянии. Вот книги… Только ваша фамилия.

Аллен Стронг посмотрел: действительно, на книге стояло одно только его имя. Он смутился.

— Вот уж это напрасно! Что было, то было. Ведь вы тоже помогали мне, Лифкен. Это даже несправедливо — только мое имя. Тогда я обязан упомянуть об этом в предисловии. И потом, кто поверит, что это написал я, раз книги раньше вышли под вашим именем!

— Вот, — закричал Арнольд Лифкен, — вот, смотрите! — Он выхватил из кармана свернутую газету. — Здесь на второй странице опубликовано мое покаянное письмо. В нем я признаю, что, будучи вашим учеником, я несправедливо пользовался вашей скромностью, свойственной великим людям, пользовался как ваш начальник и раб тщеславия. Я ставил вашу фамилию второй, отодвинул вас, моего научного отца, на второй план. Обуреваемый научным тщеславием, я совершил преступление. Меня уволили из колледжа, и я считаю это справедливым. Простите, от щедрости души вашей, ради вашей великой любви к науке!

— Неужели вы всегда понимали мою любовь к науке, Арнольд? Неужели ваше раскаяние искренне?

— Клянусь! Испытайте меня!

— Вы были моим злым гением, но теперь… теперь я прощаю вас…