Илья Одинец - Импланты Страница 92

— Вот спасибо! Приятно, когда твои старания ценят.

Голицын кивнул. Он придерживался позиции "довольный работник работает лучше", поэтому щедро платил за старания и рвение. Соответственно, рассчитывал на добросовестное отношение к служебным обязанностям, а, следовательно, безопасность Кайла будет обеспечена наилучшим образом.

Сделав мысленную пометку самому разобраться с графиком дежурства на воротах при въезде в поместье, Борис Игнатьевич направился к постам охраны. Сначала заглянул на тот, что находился ближе к дому.

Небольшое помещение с плоскими мониторами, на которые выводились изображения с камер видеонаблюдения, этим утром работало в штатном режиме. Двое наблюдателей со скучающими физиономиями дремали перед экранами.

— Неужели не видели, как я иду?

— Видели, Борис Игнатьевич. И даже успели прибраться.

Голицын улыбнулся, увидев следы "уборки". Окурки были собраны в стопку на лист бумаги, потому что пепельница оказалась переполнена, журналы неаккуратной кучей свалены на кресло, из-под которого торчал блестящий бок алюминиевой банки. Борис Игнатьевич не поленился и вытащил банку на свет.

— И много пива выпили?

— Мы вообще не пили, — охранники выпучили глаза. — С прошлой смены осталась, честное слово.

— Проверю.

Начальник службы охраны бросил банку в мусорную корзину и вышел.

На втором посту было немного чище, но царила та же самая сонная атмосфера. Никаких предвестников бури не наблюдалось. Сделав на всякий случай охране внушение насчет усиления бдительности, Борис Игнатьевич вернулся в дом.

Результатами проверки Голицын остался удовлетворен, но тревожное чувство, несмотря на то, что ничего подозрительного он не обнаружил, не проходило. Борис Игнатьевич не привык пренебрегать собственными предчувствиями, однако он уже сделал все возможное, и ему ничего не оставалось, как только взять свежую газету и устроиться в гостиной, в ожидании, когда проснется Кайл. Разговор непосредственно с объектом охраны был самым последним, что еще мог сделать Голицын, в попытке избавиться от чувства тревоги.

— Я не понял, это шутка такая? — раздался возмущенный вопль со второго этажа. — Это шутка?! Кто мне ЭТО объяснит?!

Борис Игнатьевич моментально вскочил и бросился к лестнице. Там, наверху стоял его наниматель: босой, в черных трусах, взъерошенный и с красным лицом. Он потрясал кулаком, в котором была зажата какая-то бумажка, и кричал на все поместье.

— Что случилось?

Голицын оказался радом с Кайлом меньше, чем через пять секунд.

— Вот, полюбуйтесь! У меня прямо черная полоса началась! Сначала кукла, потом эта с…самодовольная Кристина, а теперь еще и такой подарочек!

Кайл находился на грани истерического срыва. Борис Игнатьевич взял из его рук бумажку и похолодел. Утренние нехорошие предчувствия его не обманули.

Бумажка была не просто бумажкой, а карточкой с распорядком дел и напоминанием важных встреч предстоящего дня. Кайл ввел эти карточки после того, как однажды, напившись на вечеринке, забыл о важном интервью для одного из крупнейших глянцевых журналов страны, и вместо лица на обложке получил скандальную заметку о собственной неблагонадежности и нездоровом образе жизни. С тех пор каждое утро личный секретарь клал на поднос с утренним кофе "напоминалку" с кратким перечнем дел.

На сегодняшней карточке помимо записей о съемках и обязательном присутствии на открытии после капитального ремонта городской публичной библиотеки, была маленькая приписка:

"22.30 — смерть"

— Ну?! И что вы мне на это скажете?! Хороша шутка, да?! — Кайл набрал в грудь побольше воздуха и заорал: — Кто бы это ни сделал, уволю! Уволю! Слышишь! Уволю! В порошок сотру!

Голицын молча потянул Кайла за руку в его комнату. Суперзвезда послушно последовал за своим ангелом-хранителем и, когда они остались одни, спросил:

— Вы ведь вычислите его? И я лично его выгоню! Он больше никогда и нигде работы не найдет! Шуточки!

— Спокойно, Кайл, — Борис Игнатьевич был серьезен и сосредоточен. — Не кричите. Лучше одевайтесь. Уедете с шофером как обычно, но после съемок здесь не появляйтесь.

— Почему?

— Я советую вам на время переместиться в другой ваш дом на проспекте Свободы. К вашему приезду я успею все там подготовить.

— Но зачем мне переезжать?

— Это может быть не шутка. Вы же сами сказали, началась полоса неудач, а у меня сегодня было очень нехорошее предчувствие.

— А мне теперь из-за этого вашего предчувствия бросать поместье? На потеху тому, кто подложил эту записочку? Все же знают, что я собирался жить здесь до весны, а то и до следующего лета.

— Вот именно. Все знают. Это не просто записочка. Это прямая угроза. Непосредственная угроза вашему здоровью и вашей жизни. Вспомните, почему мы сюда переехали из дома на Зеленодольской? Потому что какой-то ненормальный стал присылать вам кукол в гробу.

— Но переезд проблемы не решил. Он и тут нас нашел!

— Нашел. И перешел в наступление. Сначала маньяк, если это действительно маньяк, присылал кукол-девочек, а теперь тактика изменилась: в последнем "гробу" лежал пластиковый мальчик, а теперь вот еще эта записка. Причем, заметьте, напечатана она не на обычном листке, а на вашей личной тисненой бумаге. Знаете, о чем это говорит?

— У маньяка здесь свой человек?

— Вполне возможно, он и сам работает на вас. Поэтому я настоятельно рекомендую после съемок ехать прямо на проспект Свободы. И никому ничего не говорите. Пусть все в поместье думают, будто записка вас не напугала и не насторожила.

— Вы хотите…

— Я много чего хочу, но в данный момент я мечтаю, чтобы вы послушались меня.

— Хорошо, — Кайл кивнул. — А вы позаботьтесь об этом сумасшедшем. Может, он и вправду появится к половине одиннадцатого вечера?

— Я на это очень надеюсь.

Борис Игнатьевич оставил Кайла наедине с мыслями, а сам отправился на повторный инструктаж охраны. В связи с чрезвычайным положением следовало усилить бдительность, хотя он подозревал, что маньяк, кем бы он ни был, уже в поместье.

Федор не находил себе места. После визита в клинику к другу детства и после новости, которую тот ему сообщил, силы его покинули. Мир перевернулся, день окончательно уступил место ночи и солнце надежды, показавшее было из-за горизонта покатый бок, передумало подниматься, так и оставшись призраком несбывшейся мечты.

Он не сможет спасти свою дочь. Теперь Сомов понимал это с отчетливостью и неотвратимостью приговоренного к казни, последнюю апелляцию которого рассматривать отказались. Искусственное сердце, настоящий подарок судьбы, который он с таким трудом и риском добывал, оказалось изъятым у трупа, оно никогда не будет биться. Судьба забрала обратно свой подарок.