Тайна для библиотекаря (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Часть первая. «Пока ещё жива Гасконь!» I

Мышастый ганноверский жеребец нервно перебрал передними ногами и заржал. Идущий впереди пехотинец — замызганный белый мундир с зелёными обшлагами и вставками на груди, и кивер, укрытый от пыли парусиновым чехлом — шарахнулся в сторону, выругавшись с сильным голландским акцентом. На его ранце, поверх свёрнутой в скатку шинели, была пристроена наполовину ощипанная курица.

д'Эрваль, лейтенант Пятого гусарского полка, легонько хлопнул жеребца межу ушей сложенным вдвое поводом — тот недовольно фыркнул, мотнул башкой, но дурить перестал. Коню, как и хозяину, не нравился этот город — не нравились неровные булыжники под копытами, не нравилась чахлая пыльная зелень в палисадниках, незнакомый облик деревянных домов и церквей с опостылевшими за это лето маковками, напоминающими луковицы. А ещё — пыль, теснота на улицах, нестихающий гомон и колышущаяся перед конской мордой щетина штыков, о которые того и гляди, поранишь нежный мягкий, замшевый нос.

Великая Армия идёт через Москву. Нет не идёт — ползёт, течёт, подобно вязкому грязевому потоку, подхватившему на своём пути массу разнообразного пёстрого хлама. Кого здесь только нет, какой только язык не звучит на улицах древней азиатской столицы — французский, голландский, польский, итальянский, немецкий с его десятком непохожих одно на другое наречий. Испанцы — и те найдутся, если хорошенько поискать…

— Никак, Жанно, дружище? Чертовски рад видеть тебя живым и невредимым!

Знакомый голос вывел д'Эрваля из раздумий. Он обернулся — окликнувший его сержант в мундире гвардейского гренадера, торопился навстречу, расталкивая идущих впереди голландских стрелков. Сержант широко улыбался, заранее раскинув для дружеских объятий лапищи, причём в правой была зажата немаленьких размеров бутыль из тёмного стекла, в которой что-то соблазнительно плескалось. Физиономия его лучилась неподдельной радостью по случаю встречи со старым знакомцем.

— Адрио, ты ли это? — отозвался лейтенант, приняв вправо, к стене дома. — Так и знал, что не сегодня-завтра тебя встречу!

Он ловко спрыгнул с коня и сунул повод вместе с медной монеткой в пять су набежавшему мальчонке. Судя по синей с красной тесьмой фуражной шапке-бонэ и курточке, перешитой из солдатского сюртука — сыну полкового маркитанта.

— Вижу, на этот раз ни пули, ни палаши тебя не тронули — сказал он. — Не то, что тогда, при Эслинге?

— Обошлось, как видишь… — прогудел сержант, заключая д'Эрваля в объятия, в которых щуплый, как и полагается гусару, лейтенант совершенно утонул. — Гвардия так и не была в деле, простояла весь день в резервах. По мне, так зря — мы бы не дали не одному русскому уйти живым с того проклятого поля!

Он говорил о грандиозном сражении, состоявшемся неделю назад на подступах к городу Можайску. В отличие от Императорской гвардии, восьмая бригада лёгкой кавалерии генерала Бурте, была в самом пекле, и входивший в её состав Пятый гусарский полк недосчитался ранеными и убитыми многих своих бойцов.

— Императору виднее, кого и когда посылать. — ответил д'Эрваль. Не переживай, в России на всех довольно будет и славы, и сражений, и трофеев!

С Бургонем они были знакомы уже три года. В сражении при Эслинге тот получил две пули, в бедро и шею, едва не истёк кровью — но чудом остался жив и с санитарным обозом отправился в тыловой госпиталь. В одной повозке с ним оказался и гусарский аджюдан[1] д'Эрваль, раненый в плечо, палашом австрийского кирасира. Молодые люди (Бургонь, тогда ходивший в капралах, был на год младше своего товарища по несчастью) разговорились — и в итоге, провели на соседних госпитальных койках следующие две недели. Молодость, свежие продукты с близлежащих австрийских ферм и привычка к воинским тяготам быстро справились с последствиями ранений — не самых, надо сказать, тяжёлых. Покинув по выздоровлении госпиталь, оба отправились к своим частям: Бургонь — в полк фузилёров-гренадёров Императорской гвардии, д'Эрваль, получивший после Эслинга эполеты су-лейтенанта — в свой Пятый гусарский.

С тех пор они встречались не раз, и всякий раз закатывали по случаю встречи попойку с воспоминаниями, неизменным хвастовством собственными подвигами и обсуждением блестящего будущего, которое — никаких сомнений! — ждёт обоих на службе под императорскими орлами. Если, конечно, неприятельская пуля, штык или пушечное ядро не прервут этот славный путь.

— Да уж, чего-чего, а трофеев здесь хватает. — согласился сержант. — На вот, глотни. Настоящее бордо, и откуда только оно в русской столице?

Лейтенант выдернул зубами пробку и с удовольствием приложился к бутылке. Бургонь не обманул — действительно бордо, и к тому же неплохого урожая. Такое вино сделало бы честь и винному погребу в фамильном поместье д'Эрвалей.

— Здесь чего только нет, дружище! — продолжал сержант. — Мы только сегодня вступили в Москву и всего час, как встали биваком здесь, на площади. Ребята кинулись шарить по соседним домам и натащили кучу всякого барахла и провианта. Да ты и сам видишь…

Он широким жестом обвёл площадь. В грудах добра, сваленных на повозки, а то и просто не земле, чего только не было: сахарные головы, крынки с мукой и маслом, бутылки с ликёрами, винами и водкой, корзины с окороками и свежей рыбой. Бродили туда-сюда солдаты, многие потехи ради нарядились в захваченную одежду. Казачьи кафтаны, калмыцкие, татарские и персидские халаты с шёлковыми пёстрыми шальварами, придворное платье во французском вкусе, со шпагами при бедре, с блестящими, как алмазы, с рукоятками, набранными из гранёных стальных шариков… Почти все успели приложиться к бутылкам, и оттого были веселы и добродушны. Рядом крутились маркитанты, почуявшие богатую поживу, и кое-что из добычи уже переходило из рук в руки. То тут, то там поднимались дымы костров, разложенных прямо на брусчатке — на дрова, недолго думая, пустили мебель из соседних домов. Голландские фузилеры, чья усталая колонна всё тянулась через площадь, косились на добычу с откровенной завистью, явно предвкушая, когда настанет их очередь пошарить в оставленном жителями городе.

— Вообще-то, нас поставили тут пикетом, отлучаться с площади строго запрещено. — сообщил сержант. — Но как, скажи на милость, их удержишь? Сколько сотен миль шагали к этой треклятой Москве, дышали пылью, жрали всякую дрянь, маялись поносами, потёртостями… А крови сколько пролили — не счесть!

Д'Эрваль пожал плечами, соглашаясь с приятелем. Три дня на разграбление захваченного города — священное право победителя, а Москва, купеческая столица этой неимоверно богатой и изобильной страны, сулила жирный куш всякому, кто успеет её ухватить.

— А вы-то где стоите? — осведомился сержант, в два молодецких глотка приканчивая бутылку. — А то приходи ближе к вечеру, закатим пирушку. Наш полк собираются перебросить в окрестности Кремля, но мне с моим взводом назначено ещё сутки охранять дворец русского губернатора.

И он ткнул пустой бутылкой в роскошное трёхэтажное зданием с портиком, чей фасад занимал всю правую сторону площади. [2]

— Спасибо за приглашение дружище. Если управлюсь до вечера с делами, непременно загляну. Наш Пятый встал на биваки возле Поклонной Горы, а меня от послали с пакетом к генералу Монбрёну[3] от нашего старины Бурте — он, как мне сказали, сейчас с принцем Мюратом при ставке Императора.

— Ну, туда тебе до вечера не пробиться… — хмыкнул Бургонь. — Улицы, ведущие к Кремлю сплошь забиты войсками, ни пешему, ни верховому хода нет. Разве что…

Он задумался, потом щёлкнул пальцами.

— Давай-ка сделаем так. Ты сейчас отдохни, перекуси, глотку промочи. Через час первый батальон нашего полка выступает к Кремлю — вот ты с ними и отправишься. В Кремле сейчас поместился Император со своей свитой и штабом, ну и Мюрат, надо полагать, тоже там. Доставишь свой пакет, а к вечеру, как заторы на улицах рассосутся, доберёшься и до нас. Куда тебе на ночь глядя, через чужой город, в одиночку, неприятностей на свою голову искать? Вон, когда мы сюда шли, видели русских с ружьями, которые прятались в палисадниках и за заборами. Ну, мы их догнали, отняли оружие, накостыляли хорошенько по шеям и прогнали прочь. Представь себе, у них у всех вместо кремней в замках был трут!