Открывашка и пробой (СИ) - Павел Смолин

Павел Смолин

Открывашка и пробой

Пролог

С потолка, с периодичностью в тридцать секунд, нам на головы сыпалась побелка.

— Хоть часы сверяй, — буркнул сидящий на верхних нарах Юра и спросил сидящего на нижних толстого, седого, одетого в запылившийся костюм человека. — Вы в порядке?

— В порядке, — раздраженно отмахнулся тот и посмотрел на меня и ухмыльнулся. — Следующий залп будет означать, что они нам не верят. Не зассышь, сынок? — подпустил в последнее слово сарказма.

— Не зассу, отец, — в тон ему ответил я.

То же мне родитель выискался. Но без него у нас ничего не получится, так что придется это терпеть.

Раздался гул, и на голову просыпался белый ручеек.

— Что ж, это их выбор, — с философским видом пожал плечами «отец». — Давай.

Поднявшись с ящика, я повернулся налево и вошел в светящееся, видимое только мне, золотистое пятно. Здравствуй, «тамбур», мы не виделись целых полторы минуты, но я уже успел соскучиться — здесь всегда тихо, спокойно, а ходить сюда могу только я или те, кто держит меня за руку.

Вокруг сияют мириады пятен — пространственных пробоев. Что скрывает большинство из них мне неведомо — посетить их все короткой человеческой жизни не хватит, но с момента появления в этом мире я очень хорошо поработал, и точно знаю, что вот этот пробой ведет на крышу Собора Святого Петра, а вон тот — прямо к её голодным детям. Спасибо, что научила меня складывать два и два, Сеннит.

Левая рука коснулась «Ватиканского» пробоя, правая — ведущего в другой мир. По телу пробежал болезненный, словно от удара током, импульс. Ерунда, ради дела такое я могу потерпеть — где-то там, в жестоком и странном мире по ту сторону тамбура, войска Его Святейшества убивают мою стаю, и я обязан положить этому конец. Минута, вторая, третья. Все, можно отпускать.

Утерев ладонью пот со лба, немного подрагивая от остаточных импульсов, я вернулся к ведущему в бункер пробою и вошел в него, угодив в крепкие объятия «отца»:

— Молодец, Андрей!

Сам знаю.

Глава 1

— Суп сварил, из пакетика с заправкой, — сковырнув ботинки и бросив рюкзак на пол прихожей, ответил я на мамин вопрос.

Задолбала своей непрошенной заботой, но если ругаться — будет хуже. Просто немного потерплю и буду свободен до завтра. Но мама у меня хорошая, и с тех пор как я уехал учиться в город, я стал к ней относиться еще лучше.

— Там же есть нечего, — неодобрительно заметила она. — И вредно.

— Я картошки с колбасой покрошил, — парировал я, повесив пуховик на крючок вешалки. — Не так уж и вредно.

Зима нынче началась в начале ноября.

— Ладно, раз с картошкой, значит нормально, — успокоилась она. — Ладно, отдыхай, устал поди — четыре пары!

— Устал, — подтвердил я. — Пока.

— Пока. Не забудь руки помыть перед едой, а то в автобусах чего-только не подхватишь. Ты же у меня хороший мальчик, Дюша. Папа бы тобой так гордился.

Отправив подаренный сестрой на поступление айфон в карман брюк, я подхватил рюкзак и пошел в комнату. Их у меня две, но во второй кроме кровати и пустого шкафа ничего нет — мне не нужно, а до этого в ней никто не жил. Слева — диван, я на нем и сижу, и сплю. У окна — стол с ноутом и тетрадками. Стул — «совковый», с потрепанной зеленой обивкой, но мама обещала подарить на Новый год нормальное кресло на колесиках. Справа — шкаф с отсеком под шмотки и почти пустыми полками. Не средневековье же книжки и хрусталь складировать, максимум — фигурку Хацунэ Мику, которую стыдно показывать знакомым. Хорошо, что в гости ко мне почти никто не ходит — не хочу превращать квартиру в свинарник, поэтому не говорю одногруппникам о том, что живу один. От «вписок» потом хрен отобьешься.

— Привет! — поздоровался я с «колонкой».

— Привет, Андрей! — поздоровалась она в ответ куском одноименной песни Ирины Аллегровой.

Эту песню я ненавижу настолько — всё детство в остроумии придурки упражнялись — что получаю заряд бодрости каждый раз, когда слышу.

— Поставь плейлист дня, — попросил я виртуального помощника и под музыку переоделся из джинсов и свитера в шорты и футболку.

Теперь нужно перекусить и садиться за учебники — окончившая мой институт сестра мне говорила, что первый год самый важный: если наполнить зачетку пятерками, преподавателям будет совестно ее портить плохими оценками. Пару лет назад я бы послал сестру с ее советами подальше, но теперь я вырос и поумнел — семнадцать лет, первый курс пединститута, пора уже уметь расставлять приоритеты. Ладно, посмотрю видосики пока ем. Никаким супом на кухне и не пахло — надо мне готовить, если сеструха пятьсот баксов в месяц мне на карманные расходы присылают? Обожаю пиццу и ненавижу готовить, поэтому забитая мясом морозилка почти не удостаивается моего внимания.

Сестре повезло — вышла замуж за хорошего (она так говорит по крайней мере) шведского дядьку-директора сантехнической фирмы, родила ему двоих детей и катается как сыр в масле. Эта квартира — формально ее, купила «что бы было где остановиться, когда приеду погостить на Родину». За четыре года приезжала дважды, и оба раза ночевала у нас с мамой. Для меня она ее купила, это даже мне понятно. Спасибо, Таня, я правда это ценю.

Мне такого счастья не светит — и пол не тот, и геополитическая обстановка. Даже с переводами теперь заморачиваться приходится, криптовалютой отправлять. Но план у меня есть — закончу учебу и поеду в деревню, мне все эти кафе, клубы и прочие городские прелести не нужны. На деревню мне тоже, впрочем, плевать, но там больше перспектив — если молодой учитель мужского пола не спивается за первые несколько лет, он автоматически в деревенских условиях становится директором. Ну и государство сельских учителей любит, денег даёт. Одногруппники над таким планом ржут и презрительно кривятся, но мне плевать — я целостная, лишенная комплексов личность. И мы еще посмотрим, сколько после выпуска пойдет работать в общепит и курьерами, а кто самореализуется в условиях отсутствия конкуренции и будет спокойно распиливать с тетеньками из Районо выданный на ремонт школы кусок бюджета. «Попильная» часть там, если что, изначально заложена, и потолки на головы детям падать не будут — я же себе не враг. Мама вот немножко пилит, но школа при