Адвокат Империи 15 - Ник Фабер Страница 14

И чем дальше распространялась эта хаотичная на первый взгляд кровавая паутина, тем сильнее Константин начинал ощущать давление. Сначала лёгкое, как прикосновение почти невесомой женской ладони, оно постепенно нарастало, становясь всё более и более невыносимым. Ему казалось, что кто-то положил на его плечи невидимый груз. Плечи чуть склонились. Спина согнулась. По практически идеальному годами создаваемому тренировками рельефному и мускулистому телу пробежали первые капли пота, быстро превращаясь в ручейки, блестящие в свете дрожащего пламени горящих огоньков.

— Нет, — едва слышно прорычал Константин. — Не сегодня…

Он знал, что он его слышит. Не мог не слышать. Ответом ему стало то, что температура воздуха в помещении стала ощутимо подниматься. Градус за градусом. Быстро и неумолимо. Всего через минуту, которую он пытался справиться с давящей и принуждающей его склонить голову силой, воздух в бетонной коробке, погребённой глубоко под его личным небоскрёбом, раскалился до такой температуры, что каждый вздох нестерпимо обжигал лёгкие, а расставленные по помещению свечи стали плавиться, растекаясь уродливыми восковыми кляксами по полу

Видя его нежелание сдаваться, крошечные язычки пламени свечей вспыхнули ослепительным светом, в мгновение ока превратившись в самые настоящие столпы огня. Пламя моментально испарило остатки воска и разошлось по бетонному мешку во всём своём пугающем и ревущем великолепии.

— Не сегодня, мразь! — рявкнул Константин, чувствуя, как горят его губы.

Он рывком распрямил спину и расправил плечи. Его правая рука схватилась за рукоять лежащего на полу кинжала, невзирая на то, что раскалённая рукоять обожгла кожу. Перехватив его, он одним уверенным движением направил клинок себе в грудь. Прямо в сердце.

Но не успел. Древнее оружие так и не достигло своей цели.

Прежде чем остриё коснулось груди, Константин обнаружил, что стоит посреди бескрайней пустыни, что раскинулась под тёмным ночным небом, освещаемая лишь незнакомыми звёздами, что горели на небосводе.

Он хорошо знал это место. Не в первый раз уже бывал тут. Тёмный песок негромко шуршал под его ногами, отзываясь на каждое движение, а холодный ветер обдувал разгоряченное тело, трепля всё ещё тлеющие обрывки его штанов из альфарского шёлка. Говорят, что ту ткань невозможно было сжечь…

Врали, конечно. Его пламя могло сжечь всё что угодно. В конечном итоге.

— Ты опять совершаешь глупость, — проскрежетал голос за его спиной.

Резко обернувшись, Константин взглянул на хозяина этих мест.

В нескольких метрах от него из песка поднималось когда-то могучее, а теперь иссохшее дерево. Серый треснувший ствол, изъеденный ветрами и солнцем, тянул вверх костлявые ветви, больше похожие на вытянутые руки, чем на крону. В нём не осталось соков, только сухая кора и хрупкость. Казалось, оно готово было рассыпаться от малейшего прикосновения.

И на одной из его ветвей сидел «он». Метра три высотой. Похож на сокола, но это сравнение было столь же далеко от истины, как сравнить сокола с воробьём. Феникс восседал на ветке, вцепившись в старое и уже давно лишившееся жизни дерево острыми когтями, сложив покрытые огненно-красными и жёлтыми перьями крылья вдоль тела.

Как и всегда, Браницкий позволил себе мгновение на то, чтобы полюбоваться источником Реликвии своего рода. Даже несмотря на всю свою ненависть к этой твари, он не мог отрицать очевидного. Тот был красив. Слишком красив, чтобы просто вот так закрыть на это глаза.

Но потраченное на любование мгновение закончилось стремительно.

— Я же обещал вернуться, — усмехнулся он. — Что такое, тупая курица, не ожидал, что я вернусь, да?

Феникс резко расправил крылья. Из раскрытого мощного клюва вырвался рёв, больше подобающий дракону, нежели какой-то «птице».

— Я предупреждал тебя! — раздался голос, который будто бы исходил сразу отовсюду. — Я предупреждал, чтобы ты больше не смел появлялся тут…

— И тем не менее вот он я! — весело воскликнул граф, раскинув руки…

…и только сейчас заметил, что правая рука пуста.

— Что такое? — вновь прозвучал голос. — Неужели ты думал, что я позволю тебе сделать подобную глупость?

— А что? — хмыкнул граф себе под нос. — Не дашь…

— ГЛУПЕЦ!

Прокатившийся по пустыне истошный вопль едва не оглушил его.

— Как ты смеешь! Я источник твоей силы! Я источник твоего бессмертия! Если ты…

— Что? — перебил его граф. — Избавлюсь от тебя?

— Тогда ты умрёшь, — высокомерно произнёс голос, и Феникс склонил голову набок, уставившись на Константина яркими отливающими золотом глазами. — Ты должен понимать, мальчик, что данная мною тебе сила — это единственная причина, почему ты всё ещё жив. Я дал тебе пламя. Я дал тебе способность возрождаться из пепла подобно самому себе. Я — это всё, что у тебя есть!

Последние слова едва не оглушили его. Браницкий лишь поморщился, но взгляд не отвёл.

— Твоя сила — это грёбаное проклятие, — со злостью прорычал он.

Константин Браницкий. Безумный граф. Владыка пламени. Сумасшедший. Это и ещё сотни и сотни бесконечных прозвищ. Как его только не называли. Какие только имена ему не придумывали, негромко шепча их у него за спиной. Но его это не раздражало. Вообще не трогало. Ему было наплевать, что о нём думают. Кто они такие, чтобы судить его⁈

О нет. Мало кто знал правду, грубо скрытую в его душе. Мало кто догадывался, что-то, что многие считали одной из самых невероятных и сильных Реликвий в мире, было для этого человека самым настоящим проклятием, которое едва не сводило его с ума и отравляло само его существование.

Что это такое — знать, что собственная жизнь не принадлежит тебе? Он буквально день за днём существовал в мире, где каждый, даже самый крошечный страх перед смертью был ему недоступен. И именно это делало его существование невыносимым. Пресным. Скучным. Каждый раз, когда тело ломалось, когда жизнь вытекала из него вместе с кровью, льющейся из ран, он знал — это не конец. Лишь очередная издевка судьбы. Боль забывалась, раны исчезали, но пустота оставалась. Глубокая и всеобъемлющая. С каждым разом она становилась всё больше, будто его душу снова и снова насильно возвращали туда, где он быть уже не хотел. Он не мог позволить себе слабости — даже гибель, последнее право любого живого существа, было у него отнято, сделав Константина Браницкого заложником собственной силы.

Деньги. Богатство. Вызывающее поведение. Его свобода была не более чем фикцией: все выборы, даже самые отчаянные,