Роман Андреев - Марс будет жить!

Роман Андреев

МАРС БУДЕТ ЖИТЬ!

Старый У тяжело вздохнул: «Вот в этом-то вся загвоздка, — никто не хочет становиться мужчиной. Марс умирает. Точнее, он уже умер». Его взгляд уперся в группу соотечественников, расчищавших участок тоннеля от горной породы, рухнувшей со свода. Печальное зрелище. Маленькие, худосочные, бесполые, слабые. Если бы не механизмы Древних, им, конечно, ни за что не справиться. Пожалуй, даже самостоятельно передвинуть камень высотой в половину собственного роста для них — неразрешимая задача. Но страшнее всего — глаза. В них нет искры. А если нет огня, нет желаний, нет страсти — зачем жить? Да и для кого?

Старый У действительно был очень стар. Довольно смутно, но он еще помнил, как прихорашивались женщины, как сплетничали, соперничали и ссорились друг с другом, как загорались их глаза, выпрямлялись спины и расправлялись плечи, как по-особому — вызывающе — двигались бедра, резкими и смелыми становились жесты, когда среди них появлялся мужчина. Те времена давно минули, потому что мужчин не осталось. Нет, конечно, были те, которые называли себя мужчинами.  Но они не имели права даже завести семью. Да и таких с каждым циклом становилось все меньше и меньше.

«Все правильно. Боги строги, но справедливы. Сначала надо доказать, что ты мужчина, а потом быть им. Совершить подвиг — убить махайрода или иное чудовище и в доказательство принести жрецам трофей. Тогда жрецы провозгласят тебя мужчиной и женщины повернутся к тебе. Глаза их засмеются и в чреслах разгорится огонь».

Старый У потеребил висевшее у него на шее ожерелье из черной чешуи Дракона с Небес — даже сейчас, через столько циклов, оно было теплым на ощупь. У него были женщины, от него рождались дети, но это было так давно! Рука переместилась и коснулась другого трофея — это был Хрустальный Глаз Дракона с Небес, и сердце старика наполнилось гордостью. При ходьбе он пребольно колотил его в грудь, набивая синяки, но это был Знак, и такого ни у кого больше не имелось. Он вспомнил, как выдирал Глаз из блестящей глазницы Дракона, как шевелился Дракон, пытаясь сбросить его с панциря, как больно жалил и пытался убить электрическими разрядами, и сыпал искрами.

Тогда, много циклов назад, старик был еще молод и полон сил. Жизнь окончательно ушла с поверхности Марса и притаилась под землей — в тоннелях, опутавших планету густой сетью. Их построили Древние. Когда похолодало и воздуха осталось совсем немного, жить на поверхности стало невыносимо, Древние придумали, как выжить потомкам, и выстроили мир под землей. В легендах, правда, говорится, что сначала они хотели перебраться на Голубую Звезду, — она и сейчас каждую ночь сияет на небосводе. Часть марсиан даже переселилась туда, но там был плохой климат и много огромных человекоподобных обезьян. Обезьяны были вонючие и жестокие. Они пожирали и ломали все, до чего только могли дотянуться. В общем, связь с переселенцами прервалась. Скорее всего, все они погибли. 

Поначалу, обосновавшись под землей, люди часто выходили на поверхность — нужно было охотиться на махайрода, другую дичь, совершать подвиги, становиться мужчинами. Но воздуха оставалось все меньше, животные исчезали или тоже перебирались под землю и постепенно мутировали — становились маленькими и неопасными. Так случилось и с махайродами. Они ослепли и теперь живут под землей рядом с людьми, как крысы. Сейчас размером они не больше кошки. Убить махайрода теперь — не подвиг, а преступление. Так было уже в пору молодости У. Но старик вышел на поверхность, когда почти никто не отваживался покидать тоннели, увидел Дракона, летящего с Небес, разыскал и убил его. А черную горячую чешую и Хрустальный Глаз принес жрецам и стал мужчиной. Жизнь бурлила в нем, и у него были дети. Много детей.

А сейчас жизнь на Марсе теплилась только в женщинах. Им не нужны мужчины — они вполне могут обойтись без них и произвести потомство. Но потомство это вяло, слабо и худосочно. И у них не родятся мальчики, только девчонки. «А кто может родиться у женщины, если в этом не участвует мужчина? Вот именно — только девчонка! Как это называется? Ученые придумали какое-то мудреное слово… — вот, вспомнил — партеногенез». Старый У и его сверстники называли это по-другому, без научной зауми — почкованием. 

У родившихся без отцов не горят глаза. Отсутствует цель в жизни. Что может быть печальнее зрелища усталой женщины с потухшим взглядом, которая не реагирует на мужчину? Вот и сейчас неподалеку от того места, где сидел старик, в окружении себе подобных трудилась женщина. Невысокая, коренастая и сильная, с развитыми бедрами и грудью — самой природой она, казалось, была создана для любви и материнства. В отличие от товарок, в ней еще бродила жизнь, но глаза не вспыхивали огнем. Даже тогда, когда мимо прошел Джед — его последний сын. Похоже на то, что она вообще его не заметила. Прошел кто-то мимо и ладно. Остальных сыновей старика уже давно не было в живых. Кто-то погиб в обвалах здесь, глубоко под землей, кто-то попытался стать мужчиной и ушел на поверхность, но обратно так и не вернулся. 

Старик ждал. Джед был его последней надеждой: они выйдут на поверхность вдвоем — отец и сын. Амулеты отца принесут сыну удачу, и он станет мужчиной. А если не повезет… Ну, что же, тогда они не вернутся вместе. Во всяком случае, назад старик возвращаться не собирался. Да и хватит ли у него сил, чтобы вернуться? Им придется нести припасы, нужен кислород. Хотя за многие тысячи циклов марсиане привыкли дышать разреженным воздухом, на поверхности атмосфера иная, чем под землей, кислорода в ней почти нет. Старик приготовил все заранее и поставил в известность жрецов.  

Джед был не похож на отца — низкий, коренастый, энергичный — он больше походил на мать. Но всегда слыл любимцем среди сыновей старика. Кто был инициатором в деле, которое они затеяли? Скорее, сам Джед. Он с раннего детства ощущал в себе мужское начало. Даже имя выбрал себе мужское — короткое, энергичное. Если все получится, то через много циклов он возьмет себе имя отца — родовое имя, и тоже станет У, старым У. Отец говорил ему о трудностях похода, но сын стоял на своем. Сейчас, глядя на отца, он почти пожалел о своей настойчивости, — таким слабым, уставшим и старым он ему показался. Но отговаривать его, он знал, было бесполезно.

— Ну, что? Ты готов?

«Я-то готов, а вот ты — готов?» — про себя подумал Джед, но вслух произнес другое:

— Конечно. Пошли.

Миновав шлюз, они долго поднимались по старой выработке, затем, согнувшись, ползли по вентиляционной шахте. А когда наконец выбрались на поверхность, разгорался новый день.

Старый У давно не выходил наружу. Здесь ничего не изменилось — кругом расстилалась все та же, что и тысячи циклов назад, безжизненная равнина. Повсюду только бурые камни и красно-серый песок, везде — насколько хватало глаз, до самого горизонта. «Да и за горизонтом тоже», — хотел сказать, но промолчал старик.

— Отец, здесь нет жизни, — голос сына осекся. Отец не обернулся. Он знал, что Джед взволнован. Когда выходишь на поверхность впервые, зрелище ошеломляет.

— Здесь есть жизнь, — бактерии, вирусы разные. Может, и еще что. Червяки, например, какие-нибудь. Но мы не за этим. Нам нужен Дракон с Небес, — ответил старик. — Найдем Дракона, вырвем Глаз, надерем чешуи и вернемся.  

— Но драконы здесь тоже жить не могут, — произнес Джед.

— Они здесь и не живут. Они прилетают с Небес. Вон оттуда, — старик указал на бледнеющую в рассветном небе Голубую Звезду. — И они не совсем живые — они не такие, как мы. Они холодные, у них нет крови. Но у них есть глаза, они чувствуют боль и не хотят умирать.

Сын не задавал больше вопросов, а старик экономил силы и не хотел разговаривать.

Они шли долго и спешили. Старый У вел сына в огромную котловину, где когда-то давно убил своего дракона. Котловина эта была велика и не менее безжизненна, чем другие части планеты. Но отчего-то именно она привлекала драконов: старик знал, что прежде и другие убивали чудовищ здесь. Знал он и то, что, как бы они ни спешили, до ночи им не дойти до цели. Ночь придется пережидать, укрывшись под землей. Когда заходит солнце, холод, пронизывающий до костей, становится совершенно невыносимым. К тому же, воздуха совсем не остается. Старик думал, что воздух замерзает и превращается в маленькие кристаллики, он видел, как ярко они сияют в лучах восходящего солнца. Последнее обстоятельство — воздух, волновало его больше всего. Когда он был молод, он двигался быстрее, а глаза смотрели зорче, к тому же он боялся, что его подведет память, он не узнает местность и не разглядит расщелину, скрывающую лаз в штольню шахты, оставшейся от Древних. Так бы, наверно, и произошло, если бы не сын. Он, до той поры шедший позади, согнувшись под тяжестью поклажи, выбиваясь из сил, догнал старика и сказал: