Светлана Тремасова - Крыса, которую я не боюсь

Светлана Тремасова

Крыса, которую я не боюсь

Она подумала, что не надо бы показывать ему своё укрытие, но было уже поздно. Пришелец заметил её, и ничего не оставалось, кроме как юркнуть в своё подземелье, подпереть дверь и затаиться.

— Постой! Подожди! — голос его приближался, и скоро руки его ударили в дверь. — Не бойся, открой!

Он замолчал. Было слышно его дыхание. Она затаила своё.

— Я так долго ищу хотя бы одного живого человека, что даже не знаю теперь, что сказать…

Его голос устало, замедленно собирал слова в нужном порядке. Она молчала.

— В любом случае, теперь я не уйду отсюда. Я долго добирался сюда. Я пришёл из Москвы. Сначала я добрался до Ранска, думал, что, может, остались в живых мои родители и сестра. Они жили на Садовой, в одном доме, родители на пятом, а она в соседнем подъезде, на седьмом. У неё был муж и ребёнок. Её звали Ю… Потом я прошёл по городу, искал других родственников и друзей — кого ещё искать, когда не осталось ни одного человека? Потом я пошёл сюда. Здесь, вот в этом доме, жил мой дед, а это его погреб, который он вырыл сам и отделал сам… — но на последние слова голоса как будто не хватило.

В ней всё замерло.

— Меня зовут Ал… что ещё сказать…

Молчание.

— Эй, ты здесь? Где ты?

Дверь медленно потекла внутрь.

— Я здесь, — ответила она, но голос не появился.

Нажав на кнопку, она включила круглый светодиодный фонарь, висящий на стене, — такой в магазине назывался «лампа для кемпингов». Три диода в среднем ряду были слабыми изначально. Опустив голову, она прошла в глубину погреба. Там, справа, проявились предметы кухни — стол, мягкая скамейка, табурет. Прямо — большая часть — вроде комнаты: большое кресло, столик, ванна, укрытая покрывалом. Почти все стены завешены плотными шторами.

Он пошёл за ней.

— Садись, — пробившимся неверным голосом дрогнула она. — Хочешь поесть? У меня есть суп, — голос никак не мог утвердиться, то возникал, то проваливался.

— Настоящий суп? — он сел.

— Фасолевый. Без мяса, конечно. Фасоль хранится хорошо, но варится долго.

Откуда-то из угла, из-за занавески, она достала тарелку и ложку, термос и, помогая ложкой, налила из термоса суп. Облаком шевелился пар, разрастался над столом, и запах горячего фасолевого бульона уже добрался до желудка, и тот уже заскулил, как голодная лайка.

— Боже, всё как дома — тарелка, ложка, настоящий суп, на кухне, за столом…

— Вчерашний. Уже, наверное, не очень горячий.

— Да нет, ещё даже очень горячий, — глоток супа сначала скользнул горячо, потом остановился, успокоился, и тепло стало лениво расползаться к окраинам…

Она достала лепёшку:

— Это вместо хлеба.

Зажгла свечу, поставила на стол подсвечник и села напротив. Теперь проявились их лица, друг против друга, как отражения, по две стороны свечи, и он воскликнул:

— Ю, это ты?

Она улыбнулась, и появились слёзы:

— Это я, Ал.

— Ю! ты жива? Это ты!?

Он кинулся к ней, и они обнялись.

— Ю, ты жива!.. А я ещё подумал, что голос похож…

Он устало сел у её ног, положил голову ей на колени, и она гладила его по волосам, спутанным, пыльным. Он закрыл глаза:

— Обалдеть… может, я подыхаю в какой-нибудь канаве и это сладкий предсмертный бред?…

— Как же ты добрался сюда?

— Приехал.

— Приехал?

— На велосипеде.

— А-а. Ты нашёл целый велосипед? Хотя велосипед, наверное, можно найти.

— Да велосипедов полно можно найти! Я сначала вообще ездил на машине! На «Вольво»! Но проблема бензин найти, практически все бензоколонки сгорели.

— Ты же не умеешь водить.

— Научился. Легко! Кругом же ни машин, ни пешеходов. Правда, всякий мусор на дорогах валяется — не везде проедешь, на велосипеде проще.

— А я не догадалась. Даже на велосипеде. Пешком шла… да и куда торопиться?

— Я тоже сначала хотел пешком.

— Пешком? Шестьсот километров?

— Вот и я подумал — а на фига мне пешком идти?

— И сколько ты ехал?

— Недели две… Ну там, заезжал везде, аукал по пути — вдруг кто есть. Ну и поесть, батарейки у плеера кончились…

— И что, никого?

— Никого.

— Ни собаки, ни кошки, ни крысы…

— И главное, ни одного трупа и постоянно что-то исчезает, ты заметила?

— Исчезает только то, что не нужно.

— Кому не нужно?

Она пожала плечами:

— Вообще уже не нужно. Супа ещё хочешь?

— Не, я наелся, спасибо.

— У меня ещё есть гречневая каша. Чай, конечно, и кофе, какао, консервы, сгущёнка. Будешь?

— Пиво есть?

— Нет, пива у меня нет, только в магазине.

— А! Погоди-ка! У меня же есть для тебя подарок!

— Подарок?

Ал вышел на улицу и скоро вернулся, держа в руке фонарь, похожий на старый уличный, но с короткой ногой. Фонарь светился.

— Вот, выходишь на улицу, этим остриём втыкаешь в землю, он торчит, светит, а ты делаешь свои дела.

— Здорово!

— Но самое главное, что он заряжается от солнца!

— От солнца?! Вот это вообще здорово! Спасибо!

— Я специально его с собой взял, здесь, наверное, такого не найти.

— Я в городе пыталась найти что-то подобное, но не нашла, чтобы от солнца. Только вот эти фонари для палаток, я понаклеила их везде, но они на батарейках. А это прямо очень здорово, самое то, что нужно!

— Теперь главное, чтобы солнце не погасло, — пошутил он.

— Спасибо! Самый замечательный подарок!.. — и поставила фонарь у стены. — Я сейчас постелю тебе, ты, наверно, устал.

— Да нет, я ещё вроде как… хотя, да, давно уже нормально не спал…

— Я поначалу спала в ванне, — сказала она, начиная раскладывать кресло, и Ал бросился помогать. — Она тут стояла, дед в ней хранил морковь и свёклу. Потом притащила сюда это кресло. Я его разобрала, но всё равно кое-как втолкнула — большое, зато раскладывается. А одеяла я, наверное, собрала со всей округи, — ванна под покрывалом оказалась полна одеялами. Одно Ю постелила на кресло.

Ю приоткрыла занавеску — вся стена сплошь покрыта сетью полок, на которых раньше хранили соленья и ящики с овощами, теперь, помимо соленья и варенья, здесь были сложены запасы постельного белья и прочих вещей.

— Выбирай, какое тебе постелить?

— Вот это, я на нём спал когда-то.

Он разделся, снял ботинки, носки.

— Ноги, наверное, надо вымыть, я две недели ботинки не снимал, пальцы уже болят.

Она взяла таз, налила воды из ведра, разбавила горячей из термоса, подала полотнце. Он сел на свежую постель и поставил ноги в воду:

— У-у, хорошо-о, — и начал тереть.

Термосами была заставлена целая полка и на них наклеены самодельные этикетки из бумаги и скотча: «суп», «каша», «вода», «чай»…

— А еду ты где варишь?

— На костре, там, на огороде, собрала печку, садовую. А гречку, например, заливаю кипятком прямо в термосе и через полчаса она уже готова, без варки. Сварю сразу на два или три дня — в термосах всё хранится горячее.

— Здорово. А я тупо захожу в магазин и ем, что съедобно.

— А что с ногами?

На светлой простыне было видно, что пальцы чернеют.

— Не знаю, не отмыл, наверное.

Она склонилась, потом поднялась и взяла с полки фонарик.

Оказалось, что пальцы слегка опухли, на некоторых чернели под кожей ровные пятна.

— Отмыл, вроде…

— Подожди, не ложись пока.

Ю взяла большой фонарь и вышла.

Он разделся, откинулся на спинку и едва не заснул полулёжа, пока Ю пришла и поставила перед ним таз, налила горячей воды, развела какую-то грязную жижу.

— Давай.

Он снова сел, полусонный, и опустил туда ноги.

— Не горячо?

— Нет, тёплая. Что это?

— Земля.

Она постелила себе на одеялах в ванне.

— А где ты был, когда был этот ураган?

— Мы с Генкой были на рыбалке, там, у него, в Озёрске. Нам его сосед дал лодку, и мы заплыли на середину озера, ты там была?

— Нет.

— Оно большое довольно, ну… как Красная площадь в длину, только круглое. Там окунь, ерши, но особенно плотва и лещ идёт на хлеб. Тогда Генка лещей поймал штуки три, а у меня плотва была, но довольно большая, а потом щука — с килограмм, наверное, была! Эх, да мы только начали!.. Мне кажется, мы и не заметили, откуда что взялось, вроде было тихо, а тут я смотрю — летит вихрь, вихревой столб, и прямо на нас, а в нём что-то несётся — вроде тумбочки или холодильника. Я ору: «Генка, ложись», а он как всегда «чё? ты чё?», а я его дёрнул и свалил. Наверное, вовремя всё-таки, мне кажется, бандура эта мимо пролетела, но нас всё равно этим вихрем задело, лодку подняло, перевернуло и, наверное, унесло, Генку — не знаю, а я вывалился и пошёл на дно. А плавать-то я умею, а тут чувствую — не умею, ну никак не могу. Встал ногами на дно и пошёл, — Ал развёл руками, как в воде, — а потом, думаю, надо посмотреть хоть, в какую сторону идти. Оттолкнулся, всплыл, воздуха набрал, посмотрел, где берег ближе, и обратно на дно. Вот так по дну и дошёл, раз восемь, наверное, всплывал, или больше. А когда вылез, кажется, сразу заснул. Помню, что устал, прямо в смерть…