Максим Тихомиров - Хрящи и жемчуга, или Второе Нашествие Марсиан

Максим Тихомиров, Фанни Альбертовна Тулина

Хрящи и жемчуга,

или

Второе Нашествие Марсиан

— Сто? Ровно сто? Вы уверены?

— Истинно так, сэр. Как есть — ровно сотня, голова в голову. Я их дважды пересчитал, ваша милость.

— И все были мертвы?

— Все, как есть, сэр. Я, конечно, не доктор, как ваш друг, и мало что смыслю в медицине — но уж мёртвого от живого отличить смогу, пусть это даже и не человек.

— Вы что же, любезнейший — пульс у них щупали, или сердце выслушивали?

— Я, сударь мой, к этим образинам и подойти-то боюсь, даже когда они мертвее некуда. Где уж мне знать, в каком месте у них пульс искать, или там сердце слушать. К ним и к живым-то прикасаться противно. Я лучше с медузой поцелуюсь, чем по своей воле к такой твари притронусь, или ей меня тронуть позволю! Но всё ж таки точно говорю — мёртвые они были. Мертвее некуда!

— Так, значит, уважаемый, к телам вы не подходили?

— Нет, ваша милость. Я ж говорю — от ворот на них посмотрел, пересчитал, и сразу в участок.

— Так как же вы поняли, что они мёртвые?

— Да чё тут понимать-то? У каждого в затылке — ну, или как там называется место, где у них голова в холку переходит? вашего друга доктора спросите, ему, чай, виднее — дыра была, да такая, что кулак пройдёт. Сами посудите, кто выживет с такой дырой-то в башке? То-то и оно, что никто. Мёртвые они были.

— Все сто?

— Ага. Все, как есть. Нет, ну вы представьте только — сотня марсианцев лежат, чудно так лежат, тремя розетками, голова к голове — и все мертвые! Когда такое ещё увидишь? И где, как не в Лондоне?

— И где же эта сотня мертвецов сейчас, любезный мой друг капитан?

— А мне почём знать? Нету, сами видите. Склад пустой, ветер по углам гуляет… Своими бы глазами не увидел — так и не поверил бы, расскажи кто.

— Вас сколько времени здесь не было?

— Дайте прибросить… Часов-то у меня отродясь не бывало, откуда у нашего брата часы? Биг Бен как раз четверть пополуночи отбил, когда я сюда заглянул, а пока я за констеблем Мелкиным бегал, да пока его уговорил, да пока котёл раскочегарили да сюда двинули — почитай, ещё две четверти как с куста… Ну точно, когда сюда с констеблем возвернулись, да всё просмотрели, да по окрестностям глянули — час пробило. Потом он в Скотланд-Ярд стучать отправился, а я тут один-одинёшенек остался, дожидаться да приглядывать, чтоб не нарушил кто чего.

— Такой, значит, хронометраж…

— Не знаю я, благородный сэр, какой такой хреноматраж вы в виду имеете — но по всему выходит, что за ту половину часа, что никого здесь не было, кто-то сотню покойников раз! и умыкнул невесть куда.

— Так может, и не было покойников никаких?

— Ну как же, судари мои! Как же! А кровища вся эта тогда откуда? А? То-то же!..

Этот примечательный диалог состоялся ранним осенним утром на берегу Темзы, в районе портовых складов и доков — там, куда ни один здравомыслящий человек ни за что не отправится по собственной воле.

В тумане, поднимающемся над бурой гладью реки, смутными тенями проступали массивные силуэты пакгаузов и причалов. Полицейские катера и лодки, стуча двигателями и всплёскивая плицами гребных колёс, медленно рыскали в тумане вверх и вниз по течению. Неясные фигуры полисменов, закутанных в непромокаемые плащи, шарили в воде баграми и негромко переговаривались.

Время от времени то здесь, то там раздавалась трель полицейского свистка; тогда катера устремлялись к источнику звука и на некоторое время, сгрудившись, замирали на месте бесформенной массой корпусов. Потом двигатели начинали стучать громче, и катера расползались вновь, прочёсывая каждый свой участок реки, а микротелеграф на запястье моего друга оживал и с разочарованным потрескиванием выплевывал узкую бумажную ленту — опять ничего стоящего. Причиной переполоха в очередной раз стала давно утопленная хозяином корчага, старый сапог или труп бродячей собаки.

Дно Темзы щедро на такие находки. Там, среди ила, лежит сама английская история.

Новая история Великобритании возвышалась сейчас на три сотни футов над речным дном на тонких суставчатых металлических ногах. Три трофейных марсианских боевых треножника, переданных короной после Нашествия и Войны Скотланд-Ярду «для особых нужд», застыли посреди Темзы, и установленные на них мощные прожекторы прорезали предрассветный сумрак зеленоватыми лучами. Воды реки светились, словно океан у тропических рифов, и языки тумана, подсвеченные изнутри, казались разгуливающими по поверхности Темзы призраками.

Зрелище было завораживающим.

Утренняя прохлада заставляла ёжиться и повыше поднимать воротники плащей. С полей котелка то и дело срывались капли. Капало с крыши злополучного пакгауза, со шлемов застывших в оцеплении полицейских, с портовых кранов, с перекинутых над рекой тросов подвесной дороги и с треножников. Капли барабанили по деревянному настилу причалов, по брусчатке мостовой, по железным крышам пристроек.

Лондонский порт, как и район доков, продолжал оставаться одной из территорий, которых так и не коснулись прогресс и цивилизация. Всё здесь сохранилось почти в том же виде, как и полстолетия назад. Примыкавшие к портовому району трущобы во множестве плодили преступников лондонского дна, а бесчисленные опиумокурильни и игорные притоны давали временный приют добропорядочным некогда лондонцам, ступившим на зыбкий путь праздности и порока.

Современный Лондон, прикрытый сверху хрустальными гранями Кровли, отгородился от своего унылого приречного подбрюшья заслоном проволочной ограды и полицейскими кордонами. Портовый район даже в эпоху воздушных сообщений продолжал оставаться важной частью жизни города-гиганта — но сам чопорный город ханжески предпочитал не упоминать об этой части своей жизни, вспоминая о ней только тогда, когда в слаженной работе его организма происходил некий сбой. Мало кто обращает внимание, скажем, на безупречную работу кишечника — до тех пор, пока не случается катастрофа.

При расстройстве кишечника обращаются к врачам. При непорядке в обществе — к полиции.

Когда же происходит нечто из ряда вон выходящее, и полиция не справляется, на помощь зовут моего друга.

Порой рядом случается оказаться и мне.

— Что вы думаете обо всём этом, Ватсон?

Вздрогнув, я оторвался от задумчивого созерцания неспешного течения вод и собственных мыслей.

Шерлок Холмс смотрел на меня, иронично улыбаясь. Крылья его тонкого ястребиного носа хищно раздувались. О пронзительности взгляда оставалось только догадываться, ибо глаза знаменитого детектива лишь смутно угадывались за стёклами затемнённых гоглов. Моего друга переполнял азарт погони. Он явно взял след.

Всё утро великий сыщик провёл, исследуя само место возможного преступления и его ближайшие окрестности. Он сунул длинный нос в каждый из тёмных углов склада, поднялся на его крышу и спустился по сваям, поддерживающим причал, к самой воде. Опросив единственного свидетеля возможного происшествия, Холмс на некоторое время сделался задумчив и отрешён.

Свидетелем оказался мистер Аарон Грейвс, капитан и единоличный владелец маленького речного катера. В поздний час капитан Грейвс пришвартовался на своём обычном месте у причала и привычной дорогой отправился домой. Путь его проходил через складской район. Минуя склад, ставший теперь центром внимания всей полиции Лондона, капитан заметил яркий электрический свет, сочащийся в неурочный час из приоткрытых ворот. Недолго думая, мистер Грейвс отправился выяснить причину столь вопиющего непорядка.

— Сами понимаете, судари мои, мало ли что случиться может. Вдруг помощь какая добрым людям нужна? Порт, оно же понятно, и днём, и ночью живёт-работает — да только здесь район тихий да спокойный. На складах этих хранят обычно то, что срочности да расторопности не требует. Товар какой залежалый с рынков да из лавок везут, почту опять же невостребованную — вон, видите, знак службы почтовой на том пакгаузе? Или вон как там — таможенный конфискат лежит, ну, так там и двери опечатаны, и охрана ходит всё время. А что до этого склада — так я хозяина его знавал. Старый Найджел Пендергаст знатный был пьяница, мир его праху. Помер в прошлом году, поговаривали, от выпивки помер. А после его смерти детишки склад вроде в аренду сдали, да только я уж и не знаю, кому. Только стоял он вечно запертым — а тут на тебе: ворота нараспашку! Заглянул я, сталбыть, внутрь — а там такое!

Дальнейший разговор, описанный мною выше, протекал в подобном же ключе. Дело осложнялось ещё и тем, что даже сейчас, по прошествии нескольких часов с момента своей сенсационной находки мистер Грейвс был всё ещё, мягко говоря, не совсем трезв. Сильный запах сивухи окутывал его плотным до осязаемости облаком; когда же он доверительно склонялся к самому уху собеседника, лучше было задержать дыхание — однако Холмс в течение всего разговора сохранял совершеннейшую невозмутимость, а к повествованию капитана отнёсся со всем возможным вниманием, задавая тому по ходу рассказа уместные вопросы.