Ольга Белоусова - Перекресток волков

Ольга Белоусова

Перекресток волков

Спасибо моей маме — за любовь.

Спасибо Катюше — за веру.

— Здесь написано: «Перекресток повешенного волка»… Ты знаешь, что это такое?

— Когда-то давно, чтобы отпугнуть волков от своей деревни, крестьяне подвешивали на дереве волка, которого только что убили или поймали в капкан. Обычаи давно уже умерли, а названия… названия остались. Как напоминание потомкам… Вам.

Конец

Среди нехоженых путейОдин — пусть мой…

Ликуйте! Ликуйте, ведь вы — победители!

Мой народ ушел, оставив за спиной проклятия, измены и потери, слезы, ненависть и любовь.

А высоко-высоко в синем небе парил сизый голубь с красным крылом.

Странно все это. Даже теперь — все еще странно.

Мы так похожи на вечных скитальцев…

Ликуйте же, люди! Впрочем, вряд ли вы знаете, что происходит…

— Расскажи, как ты жил, — попросила она.

Начало

На перепутье четырех дорогПострою замок из песка и солнца…

— Смотри… смотри… так рождается мир…

Комочек страсти… лепишь… лепишь… сворачиваешь в спираль… запахи, цвета, чувства… дикая вишня… дыхание света… кувшинки на поверхности озера… Пусть будет так.

— Смотри… смотри… так рождается жизнь…

Плоть изменчива, хрупка… выбирай… выбирай… форма… разум… душа… Два зверя в одном теле. Взгляд силы сквозь мрак сознания. Пусть будет так.

— Смотри… смотри… смотри…

Родился мир.

Родилась жизнь.

Начало. Боги

… Дом его был весь насквозьРаспахнут для всех ветров.И, как ветер, свободным он был,Пел о том, что любил…

Дерево было огромным. Корни его уходили в темноту и неизвестность; в листве, густой, словно само бытие, путались нити дождя. Здесь начиналась и заканчивалась одинокая радуга, прозрачный мостик между прошлым и будущим. Здесь хрупкая паутина настоящего переплеталась с блаженной вечностью, и время обращалось в ничто. Здесь…

Дерево было огромным. Оно делило мир на низ и верх, и горизонт сворачивался зеленью, и все краски мира смешивались в небе, в земле, в твоем дыхании. Здесь мертвые бури тонули в бесконечности покоя, а свет тысячи солнц растворялся в вечной тишине. Здесь каждый слог, каждый шаг, каждый миг имел свое назначение для умеющих слышать и ждать. Здесь пылала вода…

Дерево было огромным. Оно выстояло против всех ветров, против зим и засух, против обещаний и предательств. Оно выжило назло мне. Ветви сплелись в клетку, и внутри ее птица свила себе гнездо. И все те, кого здесь никогда не было, тревожили пространство в поисках нелепых случайностей. Но вот птица пошевелила красным крылом, сбивая лист, и тишина разбилась криком, пролилась, высохла и возродилась заново в пылающей воде…

Я так хотел.

Дерево было огромным. Мир был прекрасен.

Я так хотел.

Птица расправила крылья. Закричала.

Погасла вода.

Пришла боль.

Я не хотел. Я…

— Расскажи, как ты жил, — попросила она.

Начало конца. Аутодафе[1]

Пепел стучит в мое сердце.

Я бежал, падал, поднимался и снова бежал. И время бежало вместе со мной, обгоняло меня, не давая ни мгновения передышки. Я знал, что опоздаю.

Я опоздал.

На площади было полно людей. Людьми были заполнены все ближайшие улочки, проулки и тупики. Даже на крышах домов сидели любопытные. В центре площади руками тех, кто боролся за мир во всем мире, был разложен огромный костер. Над костром парил голубь, весь в цветах копоти, дыма и смерти. Он махал крыльями так часто, словно хотел потушить пламя. На костре умирал мой отец. Запах крови и горящего мяса смешивался с запахом разгоряченных ненавистью человеческих тел. Бешенство заразно… Заболевших собак убивают. Что делать с людьми?

Мой отец умер молча и гордо. И люди радовались, глядя на затухающий костер. Они не знали, что не придумано еще такой пытки, которая смогла бы уничтожить нашу душу, и не создано такого огня, из которого мы бы не возродились.

— Расскажи, как ты жил, — попросила опав третий раз.

— Как я жил? Как ветер — легко и свободно.

Начало. Перекресток

А время на циферблатахУже истекало кровью.

— Из своих снов и детских слез он слепил целый мир. И не было подобных тому миру ни до, ни после. И мечта там переплеталась с явью, и возрождались заново забытые легенды. Там ночью небо было цвета вишни, а звезды можно было трогать руками. Там по волшебному Лесу любил частенько гулять самый обыкновенный Бог…

Это отец. Ребенком, я все время видел его рядом с собой. Он научил меня охотиться, драться и верить. История Первого Белого Волка была одной из моих самых любимых, я мог слушать ее часами. Что самое удивительное, каждый раз отец рассказывал ее чуть-чуть иначе. Получалась тысяча и одна сказка о сотворении мира.

— Р-разве боги обыкновенные?

Я только-только научился выговаривать букву «р», и мне нравилось растягивать звуки, таким образом утверждаясь в этом своем умении.

— Самые что ни на есть обыкновенные, сын.

Отец никогда не называл меня «сынок», «малыш». Только «сын» или «Ной». Это звучало совсем по-взрослому.

— У того Бога было красивое имя — Первый Белый Волк…

— Пер-рвый Белый Волк, — я попробовал имя на вкус. — Очень длинно. А как его называли др-рузья? Чтобы быстр-ро?

— Не знаю, — отец задумчиво потер плечо. Я знал, что там, под рубашкой, рука у него забинтована. Он пришел с этой раной из города. — Наверное, просто Волком. Да и не уверен я, что у него были друзья.

— У меня есть др-руг, — гордо сказал я. — Антон.

— Это хорошо. Тебе рычать еще не надоело?

— Нет.

— Так я и думал.

— Пап, а луна там была какого цвета?

— Где?

— Ну там, где ты р-рассказывал… где небо такого цвета, как вишня.

— А… Желтого… Очень желтая. Как сыр.

— Как сыр-р… Я люблю желтую луну, пап. И сыр-р тоже люблю. Почему ты улыбаешься?

— Вспомнил… В ту ночь, когда ты родился, как раз начиналось полнолуние. Луна была ослепительно желтой, такой, что затмевала звезды.

— Пр-равда, пап?

— Разве я когда-нибудь врал тебе?

Нет, отец никогда мне не врал. Я обожал его и гордился им. Он, конечно же, был лучшим отцом в поселке. Нет, самым лучшим в мире.

— Что было дальше, пап?

— Дальше? — отец рассеянно тряхнул головой, вырываясь из каких-то своих мыслей. — А, да, Первый Белый Волк… Однажды Бог решил заселить свой мир… тот, где было вишневое небо, живыми существами.

— Звер-рями и людьми?

— Не совсем… Понимаешь, Ной, Бог никак не мог определиться, как именно должны выглядеть жители его мира, и когда они наконец появились, оказалось, что они не люди и не звери.

Я нахмурился, а потом улыбнулся.

— Я понял! Только… скажи, пап, а Бог не р-разочаровался в своих детях? Они же получились совсем не такими, какими он хотел?

Пауза. Скрип двери.

— Ной!

— Иди, мама зовет.

Отец никогда не врал мне, знаю. Не обязательно врать, если можно просто не ответить.

Эдди родился на два месяца раньше срока, когда отца не было в поселке. Дядя Эд, Петер и Герман отправились за ним в город, но найти не смогли. Он приехал сам, привез красивые бутылочки и погремушки для сына, и золотое колечко в подарок маме. Эдди было тогда уже два с половиной месяца, и он истошно вопил на руках у отца.

— Малыш тебя не знает, — сказала мама. — Ты теперь слишком редко бываешь дома. Мы все тут скоро забудем, как ты выглядишь.

Отец улыбнулся. От него пахло безумием и кровью, но мама как будто ничего не почувствовала, и я тоже промолчал. Мне было все равно.

— Я тебя никогда не забуду, пап, — твердо сказал я, пробуя зубами погремушку на прочность. — Невкусная. А у меня такие были?

— Нет, — засмеялась мама, отбирая погремушку. — Ты их ненавидел.

А отец промолчал. Тем вечером они поругались в первый раз. Я не должен был ничего слышать, но, к сожалению, у меня был отличный слух.

— Останься, — попросила мама.

— Налей, пожалуйста, еще молока, Котенок.

— Ты не слышал, что я сказала?