Айзек Азимов - Кэл

Айзек Азимов

Кэл

Я – робот. Меня зовут Кэл. У меня есть регистрационный номер. Мой номер КЛ-123Х, но хозяин зовет меня просто Кэл.

Буква «Х» в регистрационном номере означает, что я особый для своего хозяина робот. Он меня сам заказал и помог построить. У него много денег. Он писатель.

Я не очень сложный робот. Хозяину сложный не нужен. Ему надо, чтобы кто-нибудь за ним прибирал, следил за принтером, сортировал диски и тому подобное.

Он говорит, чтобы я не отвечал и делал то, что велят. Он говорит, что так надо.

Иногда другие люди приходят ему помочь. Они ему отвечают. Бывает, они делают не то, что им велят. Он сердится, лицо его краснеет.

Тогда хозяин объясняет мне, что надо сделать. Я выполняю, и он говорит: слава богу, ты делаешь то, что велят.

Естественно, я делаю то, что велят. А как же иначе? Я хочу, чтобы моему хозяину было хорошо. Я всегда знаю, когда ему хорошо. Рот его растягивается, он называет это улыбкой. Он хлопает меня по плечу и говорит: хорошо, Кэл, хорошо.

Я люблю, когда он говорит: хорошо, Кэл, хорошо. Я говорю хозяину: спасибо, вы тоже сделали мне хорошо.

Тогда он смеется. Я люблю, когда он смеется, это значит – он доволен, хотя при этом издает очень странные звуки. Я не понимаю, как хозяин их издает и зачем. На мой вопрос он ответил, что смеется, когда что-нибудь кажется ему смешным.

Я спрашиваю: смешно ли то, что я говорю?

Он говорит: да, смешно.

Ему кажется смешным, что мне хорошо. Он утверждает, что роботам на самом деле не может быть хорошо. Он говорит, что у роботов позитронные мозговые каналы, которые работают быстрее, если роботы в точности следуют всем указаниям.

Я не знаю, что такое позитронные мозговые каналы. Хозяин считает, что они находятся внутри меня.

Я спрашиваю: становится ли мне легче, когда позитронные каналы работают быстрее? Становится ли мне хорошо?

Потом я спрашиваю: когда хозяину хорошо, означает ли это, что внутри его что-то работает лучше?

Хозяин кивает и говорит: Кэл, ты умнее, чем выглядишь.

Что это значит, я тоже не понимаю, но хозяин, кажется, мной доволен. Мои позитронные мозговые каналы начинают работать быстрее, и мне становится хорошо. Легче просто сказать, что мне хорошо. Я спрашиваю: могу ли я так говорить?

Он отвечает: ты можешь говорить все, что захочешь, Кэл.

Чего я хочу, так это стать писателем, как мой хозяин. Не знаю, почему мне этого хочется, но мой хозяин – писатель, и он помог меня создать. Может быть, поэтому я хочу стать писателем. Я не понимаю, откуда взялось это чувство, потому что не знаю, что такое писатель. Я спрашиваю у хозяина: что значит писатель?

Он опять улыбается.

– Зачем тебе это, Кэл? – спрашивает он.

– Не знаю, – говорю я. – Просто вы писатель, и я хочу знать, что это такое. Вы выглядите довольным, когда пишете; может, и я стану таким довольным, когда что-нибудь напишу. Мне кажется…

Я не могу подобрать нужные слова. Я думаю, а хозяин ждет. Он по-прежнему улыбается.

Я говорю: я хочу знать, потому что, когда узнаю, мне будет лучше. Мне… мне…

– Тебе любопытно, Кэл, – говорит хозяин.

– Я не знаю, что означает это слово.

– Это значит, что ты хочешь знать только потому, что хочешь знать, – объясняет хозяин.

– Я хочу знать только потому, что хочу знать, – говорю я.

– Писать – значит сочинять истории, – говорит хозяин. – Я рассказываю о людях, которые делают разные вещи и с которыми случаются разные вещи.

– Как вы узнаете, что они делают и что с ними случается? – спрашиваю я.

– Я их выдумываю, Кэл, – говорит хозяин. – Это не настоящие люди. И события не настоящие. Я представляю их здесь.

Он показывает на голову.

Я не понимаю и спрашиваю, как же он их представляет, но хозяин смеется и говорит, что тоже этого не знает, придумывает, и все.

– Я пишу о преступлениях, – говорит хозяин. – Детективные истории. Рассказываю о людях, которые поступают неправильно, причиняют зло другим.

Мне очень плохо, когда я слышу такое. Я говорю: как вы можете писать о причиняемом людям зле? Такого не должно быть.

Он говорит: люди не подчиняются Трем законам роботехники. Люди-хозяева могут причинять зло другим людям-хозяевам, если им того захочется.

– Это неправильно, – говорю я.

– Неправильно, – соглашается он. – В моих рассказах люди, которые творят зло, несут наказание. Их помещают в тюрьму, где они не могут более вредить другим людям.

– Нравится ли им в тюрьме? – спрашиваю я.

– Конечно нет. Там не может нравиться. Но страх перед тюрьмой удерживает их от свершения еще большего зла.

Я говорю: но тюрьма – это тоже плохо, если люди там страдают.

– Вот, – говорит мой хозяин, – поэтому ты и не можешь писать детективные рассказы.

Над этим я думаю. Должен существовать способ писать рассказы, в которых людям не причинялось бы зло. Я бы этим занялся. Я хочу стать писателем. Я очень хочу стать писателем.

У хозяина есть три разных Писателя для создания рассказов. Это устройства, при помощи которых он пишет. Одно очень старое, называется «машинка», но хозяин хранит его из сентиментальных соображений.

Я не знаю, что такое сентиментальные соображения. Я не люблю спрашивать. Хозяин им не пользуется. Наверное, сентиментальные соображения означают, что им нельзя пользоваться.

Он не запрещает мне подходить и трогать машинку. Я его не спрашиваю, могу ли я на ней работать. Если я не спрашиваю, а он не запрещает, значит, я не нарушу приказа, когда ею воспользуюсь.

Ночью он спит, а другие хозяева, которые иногда бывают здесь, уходят. У хозяина есть еще два робота, они для него важнее меня и выполняют более серьезную работу. Когда им не дают никаких заданий, они ждут всю ночь в своих нишах.

Хозяин не сказал: оставайся в своей нише, Кэл.

Я совсем не важный робот, и он часто не велит мне оставаться в нише. Тогда я могу болтаться всю ночь. Я могу смотреть на Писателя. Нажимаешь на клавиши – и машинка делает слова, которые потом переходят на бумагу. Я наблюдаю за хозяином и знаю, как нажимать на клавиши. Слова сами попадают на бумагу. Мне не надо этого делать.

Я нажимаю на клавиши, но я не понимаю слов. Спустя некоторое время мне становится плохо. Хозяину может не понравиться, даже если он и не запрещал мне это делать.

Слова напечатаны на бумаге, утром я показываю ее хозяину.

Я говорю: простите, но я пользовался Писателем.

Он смотрит на бумагу. Потом смотрит на меня.

Хозяин хмурится.

Он говорит: это ты сделал?

Да, хозяин.

Когда?

Прошлой ночью.

Зачем?

Мне очень хочется писать. Это рассказ?

Он смотрит на бумагу и улыбается.

Он говорит: здесь напечатаны произвольно выбранные буквы, Кэл. Это абракадабра.

Кажется, он не сердится. Я чувствую себя лучше. Я не знаю, что такое абракадабра.

Я спрашиваю: это рассказ?

Он говорит: нет, не рассказ. Хорошо, что Писателя нельзя испортить неправильным обращением. Если ты в самом деле так хочешь печатать, я скажу, что надо сделать. Я отдам тебя в доработку, тебя перепрограммируют, и ты научишься пользоваться Писателем.

Спустя два дня приходит техник. Это хозяин, который знает, как научить роботов выполнять более сложную работу. Хозяин говорит мне, что именно этот техник собрал меня, а он ему помогал. Я этого не помню.

Техник внимательно слушает моего хозяина.

Он говорит: зачем вам это надо, мистер Нортроп?

Другие хозяева называют моего хозяина мистер Нортроп.

Хозяин отвечает: если помните, я участвовал в разработке Кэла. Очевидно, я вложил в него стремление стать писателем. Я этого не хотел, но, раз уж так случилось, почему бы не пойти ему навстречу. Я его должник.

Техник говорит: но это же глупо. Даже если мы случайно вложили в него желание писать, это не занятие для робота.

– Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы это сделали, – говорит хозяин.

Техник отвечает: это будет дорого стоить, мистер Нортроп.

Хозяин хмурится. Кажется, он сердится.

Он говорит: Кэл мой робот. Я волен поступать с ним, как мне заблагорассудится. Я плачу деньги и настаиваю, чтобы его перепрограммировали.

Техник тоже сердится. Он говорит: как хотите, мне все равно. Клиент всегда прав. Только это будет стоить гораздо дороже, чем вам представляется, потому что мы не можем вложить умение пользоваться Писателем без существенного расширения словарного запаса.

– Отлично, – говорит хозяин. – Расширяйте словарный запас.

На следующий день техник приходит с множеством инструментов. Он вскрывает мою грудь.

Странное ощущение. Мне оно не нравится.

Он лезет внутрь. Кажется, он отключает блок питания, а может, и вообще вытаскивает его из груди. Не помню. Я ничего не вижу, ни о чем не думаю и ничего не знаю.

Потом я снова могу думать и понимать. Я догадываюсь, что прошло какое-то время, хотя не могу сообразить сколько.

Я думаю. Странно, но я уже знаю, как пользоваться Писателем, и, похоже, теперь я понимаю больше слов. Во всяком случае я знаю, что такое «абракадабра», и мне неловко из-за того, что я показывал абракадабру хозяину, думая, что это рассказ.