Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре

Сергей Дмитрюк

АГНЕЦ В ЛЬВИНОЙ ШКУРЕ

«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…»

Часть первая Лава

«Взгляни на труды мои, о Высокомерный, и отчайся»

«Огонь может погаснуть, но никогда не станет холодным»

Глава первая Надежда умирает последней

Глубочайшая ночная тьма окутывала тело, словно, я вдруг погрузился в черную воду таинственного океана. Притаившись, где-то совсем рядом, в этой звенящей тишине меня ждала неведомая опасность. Ее лик был скрыт в темной бездне, но я знал, я чувствовал, что она здесь, рядом, готовая к прыжку. Стиснутые на рукоятке излучателя пальцы онемели от напряжения.

Какой-то шорох… или нет, не шорох, а скорее движение воздуха выплыло из этой непроглядной бездны, коснулось кожи. Встрепенувшись, я весь превратился в слух, но тишина осталась прежней — до боли давящей на барабанные перепонки.

И вдруг — ослепительный мгновенный всполох света справа, совсем рядом, разрезал таинственный мрак. Мой палец почти неосознанно нажал на спуск, и темнота озарилась ослепительной молнией стремительного огня. Все вокруг заполнил звук дробящегося в мелкие осколки стекла. И снова темноту озарил мгновенный световой контур, но уже слева, впереди.

Теперь я действовал, как хорошо отлаженный механизм. Мои движения, подобно пульсу, тревожно бившемуся в глубине тела, стали ритмичными и стремительными. Мгновенные световые всполохи следовали один за другим в разных направлениях, но всякий раз их настигала огненная стрела моего излучателя.

Наконец все кончилось. Опустив оружие, я почувствовал, как дрожат от напряжения колени. Рукоять излучателя жгла ладонь раскаленным металлом. Скрипнув, отворилась за моей спиной тяжелая металлическая дверь, и вспыхнувший яркий белый свет ослепил меня.

— Максим! Молодец! — поприветствовал меня появившийся на пороге человек. Его темный силуэт показался мне удивительно знакомым. Вдруг, совершенно неожиданно для себя я понял, что опасность, таившаяся в темноте и так мучавшая меня, исходит от этого человека, именно от него!..

Полосы красного света проникают сквозь жалюзи на окне, пересекают комнату, ложатся на противоположной стене причудливой лесенкой. Я слегка прикрыл глаза, — красные трепетные стрелы стали расплывчатыми, как будто в тумане. Откуда-то издалека, наверное, с улицы, доносится тихий жалобный скрип… Какой-то странный звук… Вдруг понимаю, что это скрипит ставня на окне. Наверное, на улице ветер? Который сейчас час? Поднимаю правую руку, — циферблат часов блеснул в полосе красного света раскаленным углем. Острые розовые цифры в нервном нетерпении застыли на отметке 6.43. Время земное, значит здесь и вовсе рано! Солнце только-только всходит, поэтому влажный ночной ветер еще не успел превратиться в иссушающий дневной жар.

Я осторожно повернул голову. Юли спала на боку, спиной ко мне. Легкая простыня съехала с ее плеча, сбилась множеством складок у талии, подчеркивая крутой изгиб ее бедра. Ее черные шелковистые волосы в беспорядке разметались по подушке, слегка щекоча мою руку. И это ощущение легкого, едва уловимого касания ее прядей о мою кожу, столько раз испытанное мною, вновь бесконечно взволновало меня и заставило трепетать мое сердце. Непроглядная ночная тьма затаилась в густой копне ее волос, прячась от красных солнечных стрел.

Вдруг один из солнечных лучей отважно скользнул по ее спине, и гладкая кожа заблестела, словно начищенная бронза. Осторожно, стараясь не разбудить Юли, я просунул руку под подушку и, ощутив там холодную твердость металла, достал тяжелый двадцати зарядный «Вектор-Агрэ», зловеще блеснувший никелированным стволом в лучах света. Широкая, отделанная костью, рукоять привычно и удобно легла в ладони. Я нажал крохотный рычажок, и из рукоятки послушно выскользнула обойма, скалясь двумя рядами остроносых пуль. Патроны были настоящими, боевыми. Каждый из них мог унести чью-то человеческую жизнь, причинить кому-то боль и страдания. Болезненно поморщившись, я загнал ее обратно в рукоятку пистолета и положил оружие на низкий столик, стоявший тут же, около кровати.

Медленно сев на постели, ощутил босыми ногами приятную мягкость ворсового ковра на полу. В зеркале висевшем напротив, у двери, ведущей в соседнюю комнату, появилось отражение странного существа: лохматого и заспанного, в красно-черную полосу. В другое время я, наверное, удивился бы этому, но здесь, на Гивее, я давно уже привык к подобным причудливым переходам света и тени. Поэтому сейчас в немного осунувшемся лице, смотревшем на меня из глубины зеркала хмурыми и настороженными глазами, не было ровным счетом ничего особенного, — это был я и только я. Впрочем, одна особенность все же была: лицо выглядело сильно небритым. Я провел пальцами по подбородку и удостоверился в том, что щетина на нем действительно порядком отросла. Эту странную особенность здешнего климата (а может быть и не климата, а чего-то еще?) я подметил довольно давно. Волосы здесь отрастали в два раза быстрее, чем на Земле.

Бесшумно ступая по мягкому ковру, я прошел в ванную комнату. Мощности единственной действующей в городе энергостанции едва хватало на то, чтобы обеспечить электричеством две небольшие фабрики и завод, работа на которых начиналась только с середины ночи. Люди, работавшие на этих предприятиях, большую часть времени вынуждены были проводить на революционных митингах, на заседаниях различных комитетов, количество которых казалось мне бесчисленным, или попросту простаивали в очередях за продуктами в общественных распределителях. Резервные энергостанции были разрушены еще во время революционных боев, поэтому горячего водоснабжения в нашем квартале не было, и мне пришлось принять только холодный душ.

Иногда в такие минуты я немного сожалел, что два года назад отказался поселиться в доме, где жили представители местной власти, члены революционного Совета и Службы безопасности со своими семьями. Такие дома располагались в самом центре города и были оборудованы всем необходимым, даже визиофонной связью. В «правительственном квартале» имелся и свой продуктовый распределитель. Почему-то здесь, на Гивее, считалось, что представители народной власти должны быть обеспечены всем необходимым в первую очередь, и не в чем и никогда не нуждаться. «Мозг революции должен оставаться ясным, чтобы вести народную массу к светлому будущему!» — так гласил один из здешних лозунгов, перефразировавший слова одного из народных вождей… Может быть это и так, но, себе, гостю с Земли, я не мог позволить подобную здесь роскошь. Юли тоже придерживалась этого правила.

Подумать только! Всего два года назад она, подобно растерянному птенцу, выпавшему из родного гнезда, удивлялась здесь всему и вся, а теперь, наверное, лучше меня разбирается в сложной обстановке, сложившейся на планете с приходом народной власти. Два года назад… Святое небо! Как же давно это было! Я взглянул на свое мрачное отражение в зеркале и стер с него крупные капли воды…

… Мириады звезд пронизывали пространство иглами холодного света, несшего из бесконечных глубин Вселенной память о ее былом могуществе. Но свет этот таял в моих глазах, оставаясь незамеченным. И только одна крохотная голубая «звездочка», барахтавшаяся в лучах родного Солнца, словно младенец в материнских руках, приковывала мой взгляд, наполняя душу давно забытым теплом.

Уже совсем скоро она станет много крупнее, займет все пространство экранов. Станут различимы знакомые с детства контуры материков; прозрачная зеленоватая гладь океанов заблестит в лучах солнца золотистой рябью; поплывут медленными тяжелыми волнами белоснежные громады облаков, бесследно тая на ночной стороне планеты…

Земля — родная, безмерно прекрасная и зовущая! Пока еще она слишком далека, но уже скоро, совсем скоро я смогу ступить на ее луга, вдохнуть ее пьянящего ветра, упасть в мягкие объятия ее трав.

— Тебя там кто-нибудь ждет? — Кита Мукерджи неслышно подошла к моему креслу, положила руку мне на плечо.

Сердце сжалось давно забытой болью, тоскливо защемило в груди. Сколько раз за последние месяцы полета я задавал себе этот вопрос! Память — беспощадная, неотвязная память — не давала мне покоя и сна. И сейчас я не знал, что ответить врачу «Черного Грома».

— Не знаю… — Голос мой прозвучал глухо и незнакомо.