Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение

Игорь Поляков

ПАРАШИСТАЙ. КНИГА ВТОРАЯ

ДОКТОР АХТИН. ВОЗВРАЩЕНИЕ

…Я каждый день восторгаюсь твоей красотой.

Мое желание — слышать твой прекрасный голос,

Звучащий, словно шелест северного ветра.

Молодость возвращается ко мне от любви к тебе.

Дай мне твои руки, что держат твой дух,

Чтобы я смог принять его и жить им.

Называй меня моим именем вечно — а мне

Без тебя всегда чего-то будет недоставать.

Часть первая

Киноцефал

1

В полуоткрытую дверь постучали. Затем женский голос негромко спросил:

— Можно войти?

Врач подняла голову от амбулаторной карты. Увидев заглядывающее в дверь лицо, приветливо улыбнулась и ответила:

— Здравствуйте, Мария Давидовна, конечно, можно.

Стройная женщина в белой блузке и юбке до колен села на стул. Суетливо перебирая пальцами паспорт со страховым полисом, она посмотрела на врача, положила документы на стол и сказала:

— Светлана Геннадьевна, я снова к вам со своими проблемами.

— Боль в молочных железах? — понимающе кивнула доктор.

— Нет.

— Выделения из сосков?

— Нет.

— Нащупали какое-то образование в молочной железе?

— Нет, но…

— Мария Давидовна, милая моя, — вздохнула врач, — вы были у меня всего лишь месяц назад, и, как мне показалось, мы с вами всё обсудили. Если у вас нет болезненных ощущений в молочных железах перед месячными, если нет выделений из сосков и вы сами руками при самообследовании ничего не находите, то что это значит?

— Это значит, что у меня всё хорошо, что у меня нет никаких проблем с грудью, — потупившись, ответила Мария Давидовна.

— Именно так. Не надо придумывать себе болезни. Не надо ставить себе диагноз. Вы ведь знаете, что в большинстве случаев человек создает себе проблемы сам. Да, у вас есть диффузные изменения в молочных железах, но — у какой женщины в вашем возрасте их нет. И, кроме того, ваши молочные железы до сих пор не выполнили возложенные на них природой функции — не кормили ребенка.

— Светлана Геннадьевна, я всё понимаю, я знаю, что такое канцерофобия, но ничего не могу поделать, — Мария Давидовна сжала переплетенные пальцы, глядя прямо в глаза доктора, — я каждое утро начинаю с того, что минут десять щупаю грудь, затем еще минут десять разглядываю себя в зеркало. Днем на работе я временно об этом забываю, а вечером, придя домой, снова всё по кругу — под душем пальпирую, в зеркало смотрю, на соски давлю. Понимаю, что глупо и может даже смешно, но ничего поделать не могу. Ночью сплю плохо, сны всякие дурацкие снятся — то будто я смотрю в зеркало, а там страшная лысая тетка после химиотерапии, то будто снимаю рубашку, чтобы на грудь посмотреть, а там вместо правой молочной железы рубец на всю правую сторону. Просыпаюсь вся поту и потом долго не могу уснуть, или уже не сплю до самого утра.

Мария Давидовна вздохнула, и по-прежнему просительно глядя в глаза женщине в белом халате, сказала:

— А, давайте, Светлана Геннадьевна, сделаем ультразвуковое исследование?

— Нет, мы это делали два месяца назад.

— Ну, тогда маммографию?

— Нет, это исследование было четыре месяца назад, — снова покачала головой врач, затем, помолчав, она добавила, — раздевайтесь до пояса, Мария Давидовна, я руками посмотрю. И этого вполне достаточно.

Конец фразы она произнесла, четко выговаривая каждое слово.

Когда пациентка ушла за ширму, Светлана Геннадьевна посмотрела на сидящую напротив медсестру и обреченно помотала головой — что же сделаешь, когда с головой не всё в порядке.

После стандартного и внимательного осмотра с пальпацией молочных желез по квадрантам и в подмышечной области, врач жестом разрешила одеваться и вернулась к столу.

— Ну, как? — нетерпеливо спросила пациентка.

— Замечательно.

Мария Давидовна, суетливо поправляя одежду, вышла из-за ширмы и села на стул.

— Прямо всё-всё замечательно?

— Да. Кстати, вы принимаете мастодинон?

— Да, уже третий месяц.

Светлана Геннадьевна пристально посмотрела в глаза пациентке и медленно произнесла:

— Принимайте этот препарат еще три месяца и только потом приходите ко мне. Это понятно, — еще три месяца, — врач пристально посмотрела на пациентку и, заметив согласный кивок головой, продолжила, — и вот тогда мы сделаем контрольную маммографию. Не раньше. И ходить ко мне каждый месяц не надо. Кроме того, что теряете своё время, вы еще поступаете просто глупо.

— Только через три месяца? А если я найду что-то лишнее в груди или в подмышечной области, какую-нибудь опухоль? — глаза пациентки расширились.

— Ничего вы у себя не найдете, — сказала уже равнодушно доктор, — потому что у вас всё очень, очень хо-ро-шо. Всё, Мария Давидовна, идите и лечитесь.

— А, может, сдать кровь на онкомаркеры?

— Так ведь три месяца назад сдавали.

— Целых три месяца, — уточнила Мария Давидовна.

Врач обреченно кивнула и развела руки — Господи, да делайте, что хотите.

— Спасибо, Светлана Геннадьевна.

Мария Давидовна взяла бланк направления в лабораторию и вышла из кабинета.

Светлана Геннадьевна с легкой грустью и небольшим раздражением посмотрела на закрывшуюся дверь и сказала, обращаясь к медсестре:

— Вот, что бывает, когда много знаешь, и симптомы заболеваний начинаешь примерять к себе. Самовнушение — страшная сила, особенно у людей, получивших медицинское образование.

Мария Давидовна вышла из поликлиники и остановилась на крыльце. Уже вечерело, но солнце еще достаточно высоко, дневная духота навалилась на неё, заставив инстинктивно отойти в тень. Задумчиво глядя на покрытые городской пылью серые листья тополя, на исторгающие бензиновые выхлопы однотипные автомобили, въезжающие на парковку, она скинула сумку с плеча и механически стала искать что-то внутри. Затем опомнилась — курить она бросила. Уже полгода, как ни одной сигареты. Но — порой так хотелось снова поднести огонек от зажигалки к кончику сигареты и вдохнуть в себя горьковатый дым.

Доктор Гринберг сделала глубокий вдох. Задержав дыхание, представила круг прямо перед собой, и медленно выдохнула в него. Затем снова глубокий вдох, и выдох в треугольник. И снова — вдох и выдох в квадрат. Проделав это простое упражнение для освобождения от беспокойства трижды, она сразу почувствовала себя значительно лучше, забыв на время о сигарете.

Она извлекла из сумки зеркальце и, глядя в него, провела правой рукой по волосам так, словно именно это она и хотела сделать, а вовсе и не собиралась закурить. Из зеркала на неё посмотрели карие глаза — улыбнувшись им, она очень тихо сказала:

— У тебя всё хорошо. Ты полна сил и энергии. Улыбайся прошлому, настоящему и будущему. Стань самой собой.

Глаза, в которых давно поселилась грусть, чуть прищурились в мимолетной улыбке.

В сумке завибрировал телефон, и затем заиграла мелодия — «Наша служба и опасна и трудна…». Мария Давидовна вздрогнула и, чуть не выронив зеркальце, достала телефон. Увидев на экране имя, она на мгновение замерла. И затем, нажав на кнопку, поднесла трубку к уху.

— Мария Давидовна, здравствуйте, это Вилентьев.

— Здравствуйте, Иван Викторович.

— Парашистай вернулся.

Мария Давидовна, навалившись на перила поликлинического крыльца, закрыла глаза.

— Мария Давидовна, что вы молчите. Вы слышите меня. Я сказал, что Парашистай вернулся.

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — тихо сказала Мария Давидовна, — учитывая, какое сегодня число. Двадцать шестое июля.

— Вы подъедете ко мне в управление?

— Да, конечно.

Прохладный ветер взъерошил волосы, прогнав духоту. Листья на тополе внезапно показались не настолько серыми — сквозь пыль явственно проступала сочная зелень. На парковку въехал джип с аэрографией — на красном фоне белый летящий в пространстве единорог.

Мария Давидовна неожиданно для себя улыбнулась. И, сложив телефон в сумку, быстрым шагом пошла от поликлиники.

2

Я смотрю на языки пламени. Хаотично и безумно они расцветают над чернеющим хворостом. Правильно и красиво создают мечущуюся форму, — образ оранжевого танцующего цветка над ярко-красными углями.

Маленький костер на берегу журчащего ручья в сотнях километров от человеческой цивилизации, словно в другом измерении и времени. Медленно темнеет. В лесу хорошо. Тихо и спокойно. Здесь мне так же хорошо, как и в квартире на первом этаже в пятиэтажке.

Я знаю, что одиночество — это участь того, кто идет своей дорогой. Того, кто отбился от человеческого стада и выбрал свой путь.

Я смотрю на огонь. И улыбаюсь. Это Богиня танцует для меня самый прекрасный из танцев — танец любви. Между нами около трехсот километров, но это расстояние — ничто, потому что её образ повсюду.