Любомир Николов - Гребешок для лесного духа

Любомир Николов

Гребешок для лесного духа

– Папа, а почему дух лохматый?

– Ну… потому что у него нет гребешка…

Через овальное окно было видно, как гнутся до земли деревья, но буря уже понемногу стихала. Сквозь черные кроны небо выглядело свинцово-синим, но время от времени вспыхивавшая молния превращала картину в негатив: небо становилось черным, а деревья, выхваченные из мрака, светились призрачным светло-зеленым светом. Ни единого звука не проникало сквозь толстое стекло, и от этого в теплой комнате становилось еще уютнее.

Велин со вкусом потянулся под одеялом и зарылся головой в подушку. Работа здесь была нетрудной, но сегодня он чертовски устал. Конец месяца… Профилактический осмотр четырех баз, заполнение архаических медицинских карточек, досадный, но неизбежный рапорт на Землю… И наконец, ставший уже традиционным разговор с академиком Бронским. Помнится, в самом начале Велин смущался, как студент-первокурсник, когда ему приходилось запинаясь рассказывать медицинскому светилу последние новости. Но постепенно он привык, и беседы с тех пор текли привычным руслом, когда каждая реплика заранее известна. Академик обычно подбрасывал две-три шутки на профессиональную тему, Велин тут же припоминал какой-то забавный случай из практики прошлого месяца, и так они подходили к главному – к загадочному шоку. Но что можно было сказать о шоке, когда Бронский уже давным-давно все знал…

Дверь в детскую комнату тихонько отворилась и две босые Ножки прошлепали по полу.

– Жени! – строго сказал Велин, изо всех сил сдерживая улыбку.

– Да, папочка? – приглушенно ответила девочка, пробираясь к нему под одеяло. Потом из-под одеяла осторожно вынырнула русая головенка, и Жени, не дожидаясь укоров, умоляющим тоном произнесла:

– Прошу тебя, папочка, не прогоняй меня.

„Ах, чертенок!" – весело подумал Велин, но вслух произнес:

– Мама будет ругаться!

– Да нет, же, папочка, мама сейчас на дежурстве.

– Ну хорошо, так и быть.

Довольная победой, Жени поудобнее устроилась у него под мышкой и потерлась носом о его колючий подбородок.

– Папучка-колючка. Как ежик… Расскажи мне сказку.

– Какую сказку?

– О лесном духе, – сказала девочка страшным шепотом. Сильвия не одобряла эти сказки. Она считала, что они могут

развить у ребенка болезненное воображение. Но сейчас жены не было дома, они были одни, и некому было им выговаривать. Велин прижал к себе маленькое теплое тельце и медленно начал рассказывать. Сказка была старой-престарой; он рассказывал ее дочке много раз.

– И тогда дух догнал их и схватил… сестру Санчес, поставившую ошибочный диагноз…

Жени тут же любопытно приподняла голову:

– А почему сестра Санчес поставила ошибочный диагноз?

– Потому что она влю… – начал было Велин и открыл глаза. Оказалось, что он заснул посреди сказки. – Спи, утром я дорасскажу ее тебе.

Жени послушно прижалась к нему и тут же уснула. А Велин снова улыбнулся в темноте. Только этого не хватало – открыть этому чертенку сердечные тайны сестры Санчес. И без того Жени очень умело пользовалась своими привилегиями единственного ребенка на базе. Она могла ходить, где ей вздумается, и разговаривать обо всем, что взбредет в голову. Несчастный Ван Некен, начальник базы, однажды попал в очень неловкое положение, когда девочка, глядя на его огромный живот, задала ему вопрос о том, когда он собирается родить ребенка. На базе потом долго смеялись, вспоминая этот случай…

Незаметно для себя Велин заснул.

Его разбудило тихое жужжание радиобраслета. Еще не проснувшись окончательно, он вскочил и стал натягивать брюки. Вызов мог означать только одно – экстренный случай. Велин почти был уверен, что ему даже известен характер случая. Он сдернул со спинки кресла белый халат и на ходу надел его. Коридор был пуст, в нем царил полумрак. Велин добежал Д° угла, повернул направо и с силой толкнул дверь медицинского отсека.

Все было точно так, как он себе представлял. На кушетке кто-то лежал и тяжело, со всхлипыванием дышал. Над пациентом склонилась сестра Санчес. Велин видел только длинные ноги пострадавшего, обутые в тяжелые ботинки с налипшей на подошве грязью. Сестра выпрямилась, и Велин увидел его лицо – это был Бэртон, пилот флайера. „Только этого не хватало", – охнул про себя Велин. Бэртон давно уже был тайной страстью сестры Санчес. Наверно, поэтому она сейчас выглядела хуже самого пилота. Ее смуглое лицо посерело, полные губы подрагивали, из глаз текли слезы.

Велин бесцеремонно отодвинул сестру в сторону и склонился над кушеткой. Типичная клиническая картина: лицо бледное, заострившееся, дыхание прерывисто, пульс ускорен, лоб покрыт испариной, зрачки расширены. „Черт бы побрал эту паникершу, мысленно выругался Велин, ничего не сделала, что нужно". Не оборачиваясь, он протянул назад руку: Невролин!

Пневмоампула почти сразу же легла ему на ладонь. Слава богу, сестра Санчес начала приходить в себя. И все же Велин проверил надпись на ампуле. Потом закатал рукав на руке Бэртона и сильно прижал пневмошприц к руке. С тихим шипением жидкость стала входить под кожу.

Велин опустил руку пациента и присел на табурет. Спустя минуту, невролин подействовал. Дыхание Бэртона стало ровным, лицо расслабилось. Вскоре он пришел в себя. Медленно поднял голову, осмотрелся вокруг и скривил губы в слабом подобии улыбки.

– Значит, вы и до меня добрались… доктор…

– Нет, это вы до меня добрались, – шутливым тоном сказал Велин, хотя ему было невесело. И обернувшись к сестре, велел:

– Сестра Санчес, включите диктофон!

За спиной щелкнула клавиша видеорекордера. Велин подался немного вперед.

– Я очень сожалею, Бэртон… Вы еще слабы, но мы обязаны записать все, что вы помните. Что именно с вами случилось?

Бэртон потер лоб рукой.

– Я отвез дежурных кибертехников в шахту… Ваша жена тоже была с ними… Потом вернул обратно вторую смену… Сел на краю площадки, потому что дул сильный ветер… черт бы его побрал, лучше бы я сел посреди площадки… Я долго возился с аппаратом, но наконец все было готово, и я взлетел. И вот тогда… тогда я увидел его!

Велин подбадривающе кивнул, но Бэртон совсем не нуждался в поддержке. Мучительно напрягшись, он торопливо, задыхаясь, заговорил, будто желая поскорее освободиться от бремени воспоминаний.

– Там, где деревья. В темноте. Сначала я принял его за куст, но он пошевельнулся…

– Как он выглядел? – быстро спросил Велин. Бэртон покачал головой.

– Не знаю… Серый такой… нет, белесый. Лохматый. Высотой с метр. Может, овальной формы. Страшный такой! Его невозможно описать, доктор! Человек должен его увидеть, чтобы понять…

Бэртон содрогнулся, былой страх снова овладел им, но, оправившись, он продолжил рассказ.

– Вы ведь знаете, я не из трусливых. Никогда не верил подобным историям, считал их выдумками. Но сегодня увидел. Это чудовищно, невообразимо! Но он и сейчас там, снаружи!

– Хватит, Бэртон! – устало прервал его Велин. – Скажите только… Этот ужас… Можете ли вы мне сказать, когда он охватил вашу душу… Сразу или постепенно?…

Пилот наморщил лоб.

Странно… Сейчас, когда вы меня об этом спрашиваете, я все помню. Сначала я просто удивился, потом почувствовал легкое беспокойство… А знаете, вы правы: словно я взбирался по лестнице, и на последней ступеньке меня ожидал ужас… Никогда даже не подозревал, что могу испытать такое… Не помню, как вернулся на базу…

– Хорошо, хорошо, – покачал головой Велин. – Все ясно. Вы сможете встать?

Сестра Санчес ринулась вперед, но Бэртон, опередив ее, поднялся сам, без чьей-либо помощи. Велин протянул ему одну пневмоампулу.

– Возьмите, на всякий случай. Я думаю, что сейчас вы в порядке. Идите к себе в комнату и постарайтесь уснуть. Сестра Санчес, вы свободны. Я останусь до конца дежурства.

Сестра Санчес попыталась было возразить, правда, скорее из благоприличия, чем всерьез, но Велин настоял. Не было смысла оставлять ее здесь в таком состоянии.

Оставшись один, он включил запись и снова прослушал все с начала до конца. Все повторялось. Разница была лишь в том, что впервые это произошло столь близко от базы.

Интересно, что теперь скажет Бронский? Но еще более интересно, что ответит ему Велин? Что это очередной случай шока? Интересно, сколько всего таких случаев? Велин вынул из письменного стола специальный дневник и раскрыл его. Итак, тридцать два зарегистрированных случая. Случай с Бэртоном – тридцать третий.

Поистине, это стоит увидеть своими глазами, подумалось Велину. Рассказы пациентов ничего не давали. Для всех случаев характерным была поразительная скудость впечатлений. Даже когда шок наступал днем. Люди смутно припоминали нечто овальное, обросшее длинной серой шерстью. Некоторые добавляли, что глаза у этого Нечто были большие и страшные. И все. Никто не мог объяснить, почему они испытывали невообразимый ужас. Он обрушивался на пациентов не сразу, как при обычных клинических случаях, а постепенно, с плавным нарастанием степени страха, пока, наконец, не достигал такой силы, что никто не выдерживал. Некоторые теряли сознание, другие успевали убежать… К счастью, на базах работали преимущественно люди молодые. Даже страшно себе представить, что могло бы произойти, если бы у кого-то из них оказалось больное сердце. Итак, форма № 18… Согласно принятому решению после каждого случая шока Велин заполнял эту форму. Документ означал, что планета должна находиться под неусыпным контролем, а при необходимости, нужно объявить эвакуацию. Но заполненные бланки попадали в Медицинский совет, которым руководил Бронский, и этим все кончалось. Велин никого не осуждал за это. Здесь работали добровольцы, которые знали, чем рискуют. Но шахты ни на секунду не должны были прерывать работу. В них добывался самый ценный во всей Галактике материал – лонговит.