Оксана Аболина - Лики Януса

Оксана Аболина

ЛИКИ ЯНУСА

Янус многоликий

1. Выбор имени

Моё имя, моё главное имя (впрочем, я теперь иногда сомневаюсь в том, что оно главное), в общем, то имя, что дали мне при рождении (о других я скажу позже) — Игорь. Мать с отцом выбрали его заранее, как только узнали, что у них родится мальчик. Я закрываю глаза и отчётливо представляю себе эту картину: мои родители, немолодые (я поздний ребёнок), но и до возраста социальной эвтаназии им ещё добрых двадцать лет — вот они сидят в уютной, стилизованной под девятнадцатый век, беседке…

В парке Будущих Мам такие беседки располагаются рядом с каждым изгибом любой из многочисленных аллей. От дороги беседку скрывают пышные кусты сирени, предоставляя возможность молодым парам отдохнуть от житейской суеты в уединении, насладиться природой, побеседовать о прекрасном. Всё для блага будущего маленького человечка. Пусть родится здоровым и растёт счастливым!

Семья на дошкольный период будет освобождена от налогов, государство оплатит все квартирные расходы, предоставит ребёнку бесплатное питание и удобную современную одежду. Только пусть он будет, пусть будет! Слишком стало их мало, детей, и с каждым годом — всё меньше и меньше. Бывают короткие всплески рождаемости, о которых победно трубят СМИ, но после каждого такого подъема женщины, словно сговорившись, наотрез отказываются заводить детей. Слишком хлопотно это, да и в будущем, когда чадо подрастёт, может оказаться не по карману.

На долгие годы родители вынуждены будут себе отказывать в собственных правах и свободах в пользу прав и свобод своего ребенка. Придется избегать нежелательных знакомств, разговоров о работе, скрывать даже дома (особенно дома!) свои религиозные и политические убеждения — заботливые работники ювенальной юстиции неусыпно стоят на страже интересов детей — они даром хлеб не едят, бдительно следят за нравственным обликом семьи, за тем, чтобы на ребёнка не оказывалось никакого постороннего идеологического влияния.

Если что не так — малыша заберут на усыновление, а родителям в лучшем случае навесят алименты в пользу государства, а не повезёт — так и на принудительное перевоспитание в лагерь маргиналов отправят. Если же всё обойдётся и чадо благополучно вырастет в семье, то в двадцать пять, в день совершеннолетия — разбейся в лепёшку, а предоставь ему а) ключи от собственной квартиры, б) выкупленное место на кладбище. И то, и другое — удовольствие не из дешёвых. А не обеспечишь — те же ювеналы выставят тебя на улицу. И после смерти — прах выкинут на помойку. В общем-то это правильно: каждую пару при регистрации брака предупреждают — согласившись с появлением на свет дочери или сына, родители берут на себя определенные обязательства, а не сумели за четверть века собрать нужных средств — сами виноваты, ребёнку-то жить надо. Скажите спасибо, если соцработники ваше существование вообще признают целесообразным.

Конечно, если не кривить душой, уж лучше и честнее так, чем как некоторые. Представляете, находились моральные уроды (язык не поворачивается назвать их родителями), которые, пока не были введены суровые штрафные санкции, старались схитрить, и ведь как подло: за пару лет до совершеннолетия ребёнка они отказывались от прав на его воспитание и таким образом освобождались от необходимости обеспечивать собственное чадо жильём. Но государство быстро с такими разобралось. Обременительные пожизненные штрафы, снижение порога возрастной эвтаназии — вот что они получили за свой меркантилизм. Разумеется, другим стало неповадно так поступать. Вот тогда стремительно вырос самый большой за последнюю сотню лет пик суицидов. Часто родители оканчивали жизнь вместе, как и жили, парами, освобождая детям квартиры — выпрыгивали, взявшись за руки, из окон, выпивали смертельную дозу транквилизаторов, заказывали себе убийство в криминальных структурах, одно время вошло в моду садиться вдвоем в машину, разгонять ее по крылу разведенного моста, и, обнявшись, падать вниз, в реку. Романтика тридцатых… А что им оставалось делать, когда не хватало средств на покупку квартиры и места на кладбище? Жизнь прожить — не поле перейти. Никто лёгкую судьбу человеку не гарантировал. У кого она, скажите, вообще, дура, лёгкая? Думаете, у меня всё так просто? И я такой вот сукин сын, у которого всё распрекрасно, сижу и рассуждаю с самодовольным видом о том, как другим следует жить и чувствовать себя, когда им ху@во по самое не могу? Я вам еще расскажу про свою судьбу, подождите. А пока поймите — для человека проще детей вовсе не иметь. И себе проще, и детям.

Однако, мои родители решили рискнуть и завести меня. Из расчёта, чтобы моё совершеннолетие совпало с их шестым десятком — сроком социальной эвтаназии. Они были ровесники, не только в один год и месяц родились, но даже почти день в день. Мать — пятого января, а отец — четвертого. Вот они и подумали, что если не заработают к моему совершеннолетию достаточно денег, то пусть ювеналам не придётся выкидывать их на улицу, пусть моя совесть будет чиста и я никогда не почувствую себя виноватым в их преждевременной и унизительной смерти, они рассчитали срок моего рождения так, чтобы самим умереть самой что ни на есть естественной смертью стариков — от социальной эвтаназии. Но Боже мой, Боже мой, как это больно, если бы вы знали, как это больно, когда родители уходят вместе, а ты ещё совсем юн, тебе всего-то двадцать пять, не тридцать, не сорок — двадцать пять, ты только что закончил институт, получил работу, и вдруг на тебе — в день твоего рождения раздается звонок в дверь и самых твоих близких людей забирают эвтанологи. Это больно, чёрт побери, поверьте мне, это просто невыносимо. Это колобродит в тебе потом не месяц, не два — годы, да и сейчас, когда я вспоминаю своих родителей, на глаза мои невольно наворачиваются слёзы. Нет, лучше не плакать, расслабляться мне совсем не стоит.

… Я закрываю глаза и представляю себе увитую плющом беседку в парке Будущих Мам. Родители, обнявшись, тихо и нежно обсуждают, как меня назвать. Сначала мать говорит, что её родственники настаивают на имени Михаил — так, дескать, следует назвать сына — в честь деда, её отца, недавно усыплённого. А отец возражает — его родня требует, чтобы моё имя было Александр, так называют испокон века всех мальчиков в его семье, и быть мне следует Александром Александровичем. Они начинают спорить. Мама говорит, что не хочет вечно, позвав: «Саша!» — слышать в ответ «Который?». А отцу имя Михаил не нравится, так зовут его старого пердуна начальника, скорей бы эвтанологи за ним явились… «Типун тебе! — шлёпает отца по губам мать. — Даже врагу такое желать негоже». Отец соглашается с ней, но говорит, что имя Михаил будет вечно вызывать у него раздражение. И вообще — что нам родня? Мы взрослые люди. Сами выберем, как назвать сына. Ребёнок ведь наш — не их. У отца оказывается в кармане ридер, подключенный к центральной библиотеке. Он открывает справочник имён и мать выбирает понравившееся ей короткое и звонкое имя Ян — ведь я должен родиться в январе. И оба они тоже январские. А январь, как известно, назван так в честь римского бога Януса Двуликого, бога солнца — солнца, которого в нашем мире стало так мало, а еще Янус был богом входа в иной мир, ведь как раз, когда я вырасту, они… ну отец и без слов понял. «Нет, — сказал он. — Никаких Янусов нам не нужно, никаких нам не надо богов входов и выходов, станет ещё сын взломщиком квартир — я суеверный. Как назовешь — тем и будет. И двуликого не хочу — пусть будет прямым и открытым парнем. И не желаю я каждый раз, называя сына по имени, вспоминать о дне своей смерти — кто его знает, есть он тот мир или нет, доживем до шестидесяти — там узнаем, а до этого лучше ни о чём таком не думать. А вот давай назовем мальчика Игорем. В честь моего любимого поэта Маранина. Хочу, чтобы сын стал великим поэтом…»

И отец продекламировал на память строчки, которые растрогали мать настолько, что судьба моего имени, а значит, в какой-то степени и моя собственная, была предрешена:

Не разъять нам сплетенных рук.Этой ночью, слепой и длинноймы легли на гончарный круг,и любовь наша стала глиной.

По телам разгоняя жарнад шершавым горячим кругом,нас с тобою лепил гончар,перемешивая друг с другом.

А по венам текло вино,пахло хлебом и пряным тмином.Два дыханья слились в одно,и мы стали с тобой кувшином.

Был разлит в него сладкий мёднашей первой случайной встречи.И огнём раскаленных звёздобожгли его в тот же вечер.

Дождь ли будет стучать в окно,вьюга злиться ли ночью длинной,мы с тобою теперь одно,нераздельное на половины.

Я бы не рассказывал вам всё это, потому что ситуация с выбором моего имени непосредственного отношения к моей истории не имеет. Но я решил, что лучше вам всё это заранее поведать, чтобы потом не отвлекаться и не объяснять, почему для меня так важно имя Игорь — то, которое дали родители. Именно оно, а не остальные мои имена, в том числе возникшее в предчувствии матери и догнавшее меня через сорок лет имя — Янус Многоликий. Возможно, Янус считает теперь себя главным. Может сдаться, так оно и есть. Люди с возрастом меняются, а я, хотя внешних событий жизни у меня гораздо меньше, чем у других людей, пережил очень многое и Игорь не вправе считать, что занимает по-прежнему главенствующее положение в иерархии моих личностей. Но я усилием воли всегда стараюсь отождествлять себя именно с ним.