Сергей Чекмаев - Свет жизни

Чекмаев Сергей

Свет жизни

Это был старый дом. Построили его еще в начале прошлого века, он успел побывать и ночлежкой, и обычной больницей, и даже военным госпиталем, а несколько лет назад он стал тем, кем давно хотел быть - родильным домом. Посеченные временем старые стены недавно заново отштукатурили и покрасили какой-то удивительно светлой розовой краской, и теперь дом стоял опрятный и нарядный.

В нескольких десятках метрах от проходной к забору, окружавшему дом, пристроилась торговая палатка. Сначала дом невзлюбил ее. За то, что в шесть утра прямо под окнами начинали рычать моторами ранние машины с товаром, за то, что по ночам около палатки громко ссорились пьяные покупатели.

Но в один из дней к палатке подъехала потертая "Газель". Дом снова нахмурился - еще водки привезли, что ли? Но нет. Из машины выпрыгнули трое веселых парней, один тут же взялся за стремянку, второй сунулся в окошко к продавцу...

- Мы из "Света Жизни". Вас предупредили, что мы приедем сегодня? Отлично. Тогда распишитесь вот здесь.

Рядом с палаткой раскинуло свои высохшие ветви давным-давно погибшее дерево. Дом помнил те годы, когда оно было еще зеленым, но лет с тех пор прошло немало. Теперь дерево стало людям ненужным и его давно хотели срубить, да все никак не доходили руки. Разве что окрестные собаки находили в нем известную прелесть.

И вот теперь нашлось для старого дерева настоящее дело. Троица сноровисто и бесстрашно ползала по высохшим веткам, опутывала их гибким прозрачным кабелем. Дом косился неодобрительно, их суетливая работа казалась ему кощунственной.

Когда парни закончили, бригадир снова сунулся в окошко:

- Принимай работу, затворник. Розетка есть? Нету?! Что ж ты молчал? Ладно, сейчас сделаем...

Несколько минут неразборчивого бурчания и стуков у задней стенки палатки показались дому вечностью. Наконец...

- Включай...

И дом сразу простил все и парням из "Света жизни", и продавцу из палатки, и даже ее хозяину, неопрятному крикливому армянину. Потому что дерево, оплетенное странным кабелем, неожиданно вспыхнуло, по мертвым сухим веткам побежали будто живые маленькие светящиеся огоньки.

- Ну, как, - радостно хлопнул по плечу выскочившего посмотреть продавца бригадир. - Сойдет?

- Красиво.

- Еще бы! На том и стоим. Ну, бывай...

"Газель", напоследок дружелюбно фыркнув мотором, уползла за поворот. Продавец вернулся в свое баночно-бутылочное заточение, щелкнул невидимым дому тумблером. Дерево погасло. Но вечером, как только пала темнота, оно засветилось снова. И с тех пор дом с нетерпением гнал солнце, как праздник ждал каждый новый вечер. Пациентки, гуляя вечером по дорожкам небольшого парка перед домом, часто засматривались на светлое дерево.

А потом зародилась традиция.

- Ребята, ребята, ну, замрите же! Нет, я так не могу. Витька, что ты все время дергаешься?!

Под деревом фотографировались на память, обычно все трое - молодой папашка и счастливая мать с вопящим свертком. А то и с двумя - бывало и такое, редко, но бывало. Дому льстило, когда он попадал в кадр, он старался приосаниться, принять официальный вид. Он часто представлял себе, как кусочек его южной стены, размноженный в тысячах снимков, стоит на полках шкафов, трюмо, каминов или покоится в талмудах семейных фотоальбомов.

Дом многое мог бы порассказать. В его стены, бывало, заходило и горе, случалось равнодушие, когда молодухи, нимало не смущаясь, парой росчерков подписывали какие-то бумаги, легко и быстро отказываясь от самого дорогого. Тогда дом хмурился, горбился под тяжестью лет, а главврач снова писал в мэрию о необходимости выделения средств на ремонт. Но счастья, великого женского счастья, изо дня в день переполнявшего дом от края до края, за все это время накопилось столько, что дом быстро приходил в себя, расправлял кирпичные плечи, пытался руками-балками прикрыть своих пациенток от всех невзгод. С каждым криком ворвавшейся в мир новой жизни, дом молодел еще больше, и главврач забывал о письмах, мчался в "детскую", и наслаждался многоголосой перекличкой, будто новоиспеченный отец.

Отцы были у дома любимыми гостями. Он, как заправский коллекционер, собирал маленькие безумства благодарных своим подругам мужчин. Вот буквально три недели назад, в самый студеный январский вечер, когда у Гали Лавейкиной вот-вот должны были начаться роды, дом очень огорчался про себя, что Саша, Галин муж, куда-то запропастился именно сегодня. Не ходит по приемному покою из угла в угол, как обычно, не пытается задарить извечными шоколадками и коробками конфет сестер и нянечек. Галя очень нравилась дому, спокойная, ласковая девушка, она никогда не гоняла понапрасну медперсонал и с тихой затаенной радостью говорила о предстоящем появлении Лавейкина-младшего.

- Мы с Сашей хотели мальчика, - весело объясняла она своим соседкам по палате. Дом слушал.

- Даже имя уже придумали - Никита. И представляете, вчера на УЗИ мне говорят... точно мальчик!

Как здорово!

Галю увезли в десять сорок. Только через семь сложных, изматывающих часов врачи смогли устало улыбнуться под масками - Никита негодующим воплем оповестил мир о своем рождении.

Измученной Гале показали сына, и она, счастливо кивнув - ни на что другое сил уже не осталось, - заснула. А Саши все не было, и дом окончательно рассердился на него.

Зато утром он все понял и даже немного покорил себя за недоверие. Напротив Галиной палаты за ночь расцвел великолепный розовый куст. На самом деле, конечно, это был шиповник, зябко прячущий свои ветви от пронзительного январского ветра, но изобретательный Саша к каждой веточке ухитрился привязать пурпурную розу. Парень трудился полночи, на весь шедевр ушло больше полусотни роз, но зато когда Галины соседки увидели утром это чудо, они, не сговариваясь, помогли ей подняться, подвели ее к окну...

- Смотри, Галка...

Галя расширившимися глазами смотрела и молча улыбалась. А внизу пламенел на фоне ослепительного снежного поля куст, и размахивал руками безумно довольный Саша. Недалеко от него топтался и ворчал охранник:

- Ну, нельзя же... Вот, Господи прости, непоседы. Посещения с трех до шести. Э-эх... Да что говорить.

Дом прекрасно знал... грозные с виду охранники в черных комбинезонах только делают вид, что гоняют с территории роддома посторонних. Во-первых, это просто бесполезно. Новоиспеченные отцы хуже тараканов - пролезут в любую щель. И никакие преграды их не остановят. Один, помнится, нанял в трамвайном парке машину с подъемной площадкой, что используют для ремонта проводов контактной сети. Подогнал ночью к стене, да и перелез через забор. Попробуй таких останови. А во-вторых, каждый охранник когда-то и сам был в такой ситуации. Понимать должен.

Да и вреда-то никакого. В палаты их все равно не пустят - там врачи встанут намертво, а под окнами пускай перекрикиваются. Лишь бы не в тихий час.

- Катя! Ка-атя! Я! Тебя! Люблю!

- Ташка! Эгей! Гляди сюда!

Дом посмотрел тоже. Надо же! Этот уже даже памперсы-чепчики успел купить - вон размахивает! Заботливый. Главное, чтоб не переборщил. И ничего не перепутал. А то конфузов в этих стенах случается миллион... Один вот накупил преогромную кипу памперсов, приволок в роддом, размахивал перед всеми. Врачи - люди хоть и всякого навидавшиеся, но все же сердце у них доброе... так никто и не сказал донельзя довольному отцу, что купил-то он не то. Памперсы те были на годовалого ребенка, новорожденного целиком завернуть можно. Раза полтора, а то и два.

Ну, ничего. Дома разберется.

Иногда дом все-таки ругал счастливых отцов. И снова обижался на палатку. Предприимчивый хозяин, быстренько смекнув выгоду местоположения своей собственности, наводнил полки весьма ходовым товаром. Вместе с обычным ассортиментом пиво-сникерс-дирол на витрине появились стограммовые пластиковые стаканчики с водкой. Кто-то в свое время метко прозвал сей продукт русским йогуртом, то ли за похожую форму упаковки, то ли еще за что-то неведомое... Товар сразу пошел хорошо - будущие и уже состоявшиеся папаши нарасхват разбирали этот нехитрый подогрев. Дом этого очень не любил.

Но приходил день, когда смущенный от внимания, обуреваемый противоречивыми чувствами папаша забирал из роддома жену. И глядя на то, как он суетится вокруг, как заботится о том, чтобы она, не дай Бог, не замерзла, чтобы не поскользнулась, дом прощал ему и кислый запах, и нетвердую походку. Пусть...

В ту ночь дом чуть не прозевал большую беду. День выдался счастливым, целая дюжина новых граждан появилось внутри его розовых стен, и дом расслабился, понадеявшись, что все плохое, по крайней мере на сегодня, уже позади. Но в двадцать три сорок скорая привезла новую пациентку, Анечку Ромашину. До самой двери приемного покоя ее провожал, крепко держа за руку, муж Вадим, суетливый бородач баскетбольного роста. Он бы пошел и дальше, в родблок, может, даже и рожать бы с ней остался, но врачи не пустили. Оставалось только нервно расхаживать из стороны в сторону по приемному покою, поскрипывая на поворотах вымытым до блеска линолеумом.