Пластик - Максим Андреевич Далин

Макс Далин

Пластик

…И искры пронеслись по проводам,

Детектор зафиксировал ошибку…

К. Арбенин

Сумасшедшая она была, сумасшедшая.

Просто чокнутая девица, которая выгуливала собственных тараканов. Тараканам порой становится скучно внутри черепной коробки владелицы, они скребутся и просятся на волю, хозяйка — добрая девка, ей жалко букашек. Вот и вся история.

Её не надо было слушать. Какой смысл слушать шизофреничку?

Но меня именно то и зацепило, что девица казалась чокнутой, как кэрроловский Шляпник. Это обещало нечто. Обещало забавный контент, по крайней мере. Или не только.

Поэтому я и приехал с камерой. Очень неуютно ждать с камерой, обошедшейся в триста килорублей, на незнакомой окраине, рядом с какой-то промзоной, но не с пустыми же руками приходить на такое свидание. Или снимать девчонку — во всех смыслах — или сидеть дома.

Ведь интересная

Офелия.

Польстила, когда узнала на улице. Прямо сразу известным блогером себя почувствовал, самооценка взлетела до небес. Красивая странная девочка — льстит самолюбию, льстит. Прошлась со мной, поговорили. Я понял: смотрела мои ролики, смотрела.

Внимательно слушала.

Я ещё тогда её немного поснимал, а потом смотрел материал и думал: дикие какие глаза у неё. Дикие, как у бродячей кошки, загнанной в угол — и светятся. Громадные, влажные — и что-то в них трудноописуемое. Я ещё подумал: сексуальное. Цепляющее.

Сумасшедшая, но не дурочка. Это — разное.

— Жизнь — бардак? — спросила она в паузу.

— Ага, — сказал я. Не требует доказательств.

— Пластиковая? — спросила она. Повторила моё любимое словечко.

— Пластиковая, — сказал я. — Пенопластовая. Картонная. Пустышка. Пластиковый современный мир. А что, есть какие-то сомнения? Мы же почти не живём, а так…

Она обхватила себя руками, уставилась на меня, выражение сложное: то ли злость, то ли почти восторг. Приподняла верхнюю губу. Ей шло: зубки мелкие, как у кошки, и такие же острые.

Цепляла. Меня понесло.

— Общество потребления, — продолжал я, как на камеру. — Цели такие ничтожные… Ради того, чтобы купить себе что-то, ходим строем, соглашаемся с начальством, соглашаемся с повесточкой, соглашаемся с любой фигнёй, лишь бы кинули лишнюю десятку на карту. Смысла нет. Вокруг — не люди, а пластиковые зомби.

Она слушала, и её губа подрагивала, как у маленькой собаки, которая хочет зарычать.

— Ничего ты не знаешь, — сказала она вдруг. И добавила: — Приходи завтра вечером, я тебе покажу… пластик.

И облизнула губы.

Ого, подумал я и пообещал прийти. Будто и она пообещала что-то.

И вот. Автобусное кольцо без автобусов, какая-то промзона, необычно тёплый осенний вечер — и закат разгорается, слишком красный, неприятно тревожный, исчерканный проводами, как штрихами чёрного маркера. Ветер до изумления тёплый и влажный, пахнет осенней гнилью. Пустынно, чертовски пустынно. Молчанье.

Нарушает тишину только гул линии электропередач. Зубы от него ломит.

И так жутко, так тоскливо, так тянет душу всё это вместе — этот душный ветер, этот красный закат, этот электрический гул — что, кажется, пошёл бы и…

И на этой мысли я осознал, что валить отсюда надо. Валить. Немедленно.

Но автобусное кольцо — вот оно, а ни единого автобуса нет. И машин не видно.

Я достал телефон, чтобы вызвать такси — и увидел, что «вне сети». Не только интернет, но и телефонный сигнал не ловится.

Вот тут-то страх и упал внутрь меня, как свинцовый шарик — тяжёлый, тошнотворный, с металлическим привкусом во рту. Нерациональный страх, непонятно перед чем. Захотелось бежать со всех ног — от промзоны, заката и электрических опор. Хоть куда-нибудь.

Я пошёл прочь, стараясь не переходить на бег: бежать тоже показалось страшно. Сердце колотилось в горле.

А вокруг был какой-то убогий район. Нежилой.

Я, быстро и всё ускоряя шаги, пошёл мимо пыльных гаражей, каких-то подсобных лачуг, складов с металлическими воротами, закрытыми на висячий замок, под гроздьями и гирляндами электрических проводов. Охапки проводов шли к металлическим мачтам с лесенками, а мачты заканчивались странными тёмными конструкциями, мигающими сверху красными электрическими глазками. От них провода, как скрученные металлические нервы, тянулись к самой большой штуковине, она маячила впереди и наверху, странно громоздкая для ажурной конструкции креплений. Здоровенный бетонный шар. У меня не хватало воображения понять, зачем он нужен.

Я обошёл какую-то постройку в жёлтой штукатурке, вроде слишком высокой трансформаторной будки, а сам всё смотрел на этот шар. Никогда раньше не видел таких.

И вдруг с шаром что-то произошло. Тонкая трещина, из которой пробивался красный свет, прошла по его боку — и начала расширяться. Это мне показалось очень неприятным, потому что я никак не мог понять, зачем, но так заворожило, что я остановился.

И смотрел.

Я смотрел, а трещина расходилась, за ней было красное, светящееся, пульсирующее тем живым светом, каким сквозят пальцы, когда смотришь сквозь них на солнце, будто закат светил прямо сквозь бетон — и вдруг я понял.

Надо мной открылся бетонный глаз.

Впрочем, собственно бетоном оказалось только веко. Тяжёлое веко. Оно медленно поднялось, а из-под него прямо на меня уставилось зрячее око, око с кроваво-красным райком, Багровое Око как есть, Большой Брат следил, у меня подкосились ноги, я смотрел в глаз размером с дачный домик, а глаз, не мигая, рассматривал меня.

Я очнулся, ощутив взмокшей спиной шероховатую штукатурку стены.

Глаз закрылся так же медленно, как и открывался. Кто бы он ни был, на меня он насмотрелся. Темнело.

Я осознал себя в самом центре бесконечной промзоны, в чудовищно странном месте, где нет жилых домов, где нет людей — а почему здесь нет людей, даже сторожей или каких-нибудь вахтёров? — откуда надо срочно выбираться.

Здесь нельзя находиться.

Но как выбраться, я не понимал.

Как же мне хотелось домой!

Я попытался вспомнить лицо девчонки, которая продинамила меня — но вспомнил только дикие глаза загнанной зверушки.

Заманила.

Зачем?!

Надо мной погасал закат. В наступающей темноте загорались огоньки. В промзоне медленно расцветали фонари: из живого розового бутона — в мертвенную ртутную каплю, лиловую с прозеленью. То там, то тут вспыхивали, мигали красные лампочки. Зарождались неоновые указатели, стрелки, перечёркнутые непонятные значки в красных кругах.

Но не горели окна. Да почти и не было окон.

Я шёл и думал, что всё это зажигает какая-то автоматика, фотоэлементы реагируют на окончание дня. Я пытался вообразить эти огромные безлюдные пространства — и у меня сбоило воображение.

Здесь никого не было.

Не было не