Алексей Тарасенко - Бедный Енох

Алексей Тарасенко

БЕДНЫЙ ЕНОХ

Подбирая ключики

«от всех дверей»

Опасайтесь оказаться

В потаенных комнатах.

Посв. И.К.

Глава I.I

Так оно в жизни обычно и происходит: то вообще ничего, а то всё и сразу. Едва мы успеваем проводить «в последний путь» дядю, как умирает мой большой друг.

Необычно солнечный день, как кажется, совсем не сочувствует мне: не смотря на поздний сентябрь солнце светит так, что плащи, куртки и полупальто всех присутствующих распахнуты, а кто-то даже, сопрев, вытирает пот со лба.

Оригинальный архитектор придумал Илье большой, отделанный черным материалом, пластиком под камень, склеп. Посередине его (на главном фасаде с дверью) — белая оштукатуренная пилястра, а сверху — некое вольное осуществление идеи архитрава.

Чудо «готской» архитектуры!

Внутри склепа, над потолком — зенитный фонарь с цветными стеклами, складывающимися в цветочный не очень замысловатый рисунок, по стенам — сюрреалистическая роспись в духе своеобразно (эротично) переосмысленных библейских сюжетов.

Но все одно — если бы не столь радостный денек солнечный свет вряд ли разбавил бы полумрак этого помещения, и на этот случай здесь предусмотрены не к месту модные хай-тековские светильники.

Посреди склепа — бетонный, обработанный скульптором саркофаг, формой и деталями напоминающий гроб.

Но и это не все. В изголовье саркофага — скульптура вскинувшего крылья (похожего по этому взмаху крыл на воробья, заходящего на посадку) ангела, тоже бетонного. В руках ангела — ягненок, немного нелепо раскрывший рот, будто он запыхался и теперь жадно хватает воздух.

Когда же все уходили (а я все пытался уличить этот момент, остаться с саркофагом один на один — но ничего не вышло) — я, хоть еще и остались люди, а их ухода пришлось бы ждать очень долго, потому что они сами ждали, когда все другие уйдут, незаметно для всех всунул в рот ягненку записку, как сам представлял — покойнику, в которой было всего одно слово, написанное красным фломастером на листе распечатанного, скаченного из Интернета текста книги пророка Еноха.

«Спасибо» — написал я. И на этом все.

На выходе я кое-как пристал к Володе (одному из соработников Ильи) и, делая вид, что как бы между прочим к нему подошел (а на самом деле я очень хотел с ним поговорить) попытался завязать беседу.

В конце концов Володя оттаял, и стал рассказывать мне разные тонкие превратности организации похорон. Он сказал мне, например, что гроб с телом покойного, положенный в некий прямоугольный бетонный колодец с саркофагом будет после залит сверху бетоном, но не так, что сам гроб погрузится в бетон, а сверху над гробом непосредственно будет установлена опалубка (там уже есть для ее монтажа выпуски толстой арматуры) и еще сверху на стальную решетку прикрепленную к арматуре, позже положат стальной толстый лист.

Владимир знал все:

— Внизу еще есть вентиляционная решетка, и в гробу есть вентиляция, правда едва различимая, через фильтры пропускающая воздух, работающая по принципу сквозняка. — Володя шумно высморкался в носовой платок, который после какое-то время задумчиво разглядывал — так сказали те, кто занимался бальзамированием тела, что это необходимо для лучшей сохранности — ведь это воля покойного!

Я оглянулся на склеп: а и вправду! Над ним едва заметно возвышалась вентиляционная труба, придавая самому черному параллелипипеду склепа немного индустриальный вид.

Я пробовал время на прочность,Время стало как пластилин,Ты пришла, ты казалось пластичной,Но сон кончился — и вот, я один…. —

Вновь прочитал я белую надпись, цитату из творчества Ильи, приведенную не в меру брутальным шрифтом (особенно в связи с белой пилястрой по стене) на левой стороне главного фасада склепа.

Рядом подробно снимали всех присутствующих телевизионщики, от чего мне зачем-то захотелось отгородиться от них своей старой тетрадкой, которую я всегда ношу с собой, и в которую записываю по ходу жизни всякие дела и полезности:

1) Купить маме хорошую лопату.

2) Достать текст книги Джейн Киргспатрик «Демагогия в двойных стандартах и борьба с диктатурами»…. - ну и так далее.

Потом все стали медленно загружаться в автобусы, чтобы продолжить там, откуда все началось.

По долгу стоя в московских пробках мы кое как, часа этак через два, наконец прибываем в Центральный Дом Писателей — туда, где еще утром проходила большая гражданская панихида, и на которой все пришедшие улыбались, встречая знакомых, несли цветы, а кто-то даже по ходу доставал небольшие фляги, либо бутылки со спиртным, чтобы уже начинать употребление, особо не дожидаясь поминок и конца самих похорон.

Я принес Илье шесть больших красных роз, перевязанных черной торжественной ленточкой с раскрашенными серебряной краской краями — и представлял себе, что с таким букетом выгляжу чрезвычайно чинно и достойно.

У одного моего знакомого поэта, к которому я подошел, едва попрощавшись с Ильей, было опухшее лицо и «мокрые» глаза, но даже глубоко скорбя он почему-то говорил лишь о постмодернизме и симулякрах:

— Вот-вот настанет время, когда уйдет целый интересный пласт, может быть маргинального, но интереснейшего творчества очень одиозных и неоднозначных людей, чья деятельность, тем не менее, чрезвычайно интересна с точки зрения того, что в ней, как в зеркале, притом глазами стороннего наблюдателя, незаинтересованного участника событий, предстает объективное отражение, пусть иногда и мутноватое, современности.

В моей же голове очень не к месту звучит старая песенка: Live! Oh, live! Oh, live! Tu-tu-tu-tu-tu!

И ведь всего три недели назад мы всей семьей хоронили дядю!

Удивительно, насколько (видимо думая, что оригинален) архитектор склепа, построенного для Ильи, оказался все одно в общей струе нашей «похоронной» эстетики!

Мне даже показалось, что это был тот же самый архитектор (хотя кто его знает — а может именно и тот же!) который строил и склеп, и крематорий, в котором сожгли тело моего несчастного дяди: та же эстетика, антураж — и тот же дух.

Дух-то тот же! Старание вырвавшейся уже было из послереволюционных проблем ментальности сделать все так, «как у них», либо нет, по-своему, но все равно — чтобы все было благопристойно.

Ну и разве это плохо?