Олег Овчинников - Утро мертвых живцов

Олег Овчинников

Утро мертвых живцов

На окраине гигантского мегаполиса, внутри по всем параметрам средней двухкомнатной квартиры, посреди большой прямоугольной комнаты плакал девятилетний мальчик.

Плакал оттого что боялся. Беззвучно, только слезы ручейками стекали по закрывающим глаза ладошкам. А между пальцами он оставил маленькие щелочки. Чтобы подглядывать.

Сейчас в щелочку были видны только напряженные мамины губы, которые уверенно говорили:

– Естественно, показалось! Ты же был спросонок, не умывался даже. Вот и померещилось с сонных глаз. А может, сон на ходу досматривал. Что тебе снилось, помнишь?

– Не-ет! – он мотнул головой; в щелочке между пальцами промелькнули озабоченно приподнятые брови отца и обвисший седой чуб деда.

– Точно, сон. Это все из-за твоих ужастиков! – губы матери ушли в сторону, когда она взглянула на отца, на их месте возник кусочек щеки и мочка уха с маленькой золотой сережкой. – Что вы там смотрели позавчера? Ночь мертвых мертвецов?

– Живых, – поправил отец.

– Ох уж этот ваш видик! Вот раньше было хорошо: маленький черно-белый телевизор, всего три канала и по всем – программа «Время»! И спали спокойно и просыпались без слез.

– Какое там! – впервые за утро подал голос дед. – Один канал, и тот только с семи вечера!

– Зато фильмы какие были! «Весна на Заречной улице», «Три тополя на Плющихе», «Завтрак тракториста»…

– Это не фильм, а картина, – заметил дедушка, хотя, как правило, именно он все фильмы называл «картинами».

«Если не название рыбных консервов», – саркастически подумал папа и сказал вслух:

– Да при чем здесь эти фильмы…

Мальчик согласно кивнул. Ни в одном, даже в самом страшном фильме он не видел такого.

– Ну, хочешь, мы устроим проверку? – предложила мама. – Это ведь несложно! Давай, ты сейчас резко откроешь глаза и еще раз посмотришь на деда. Или на меня. Или на папу…

– Они и так открыты, – признался мальчик.

В щелочке между средним и указательным пальцами возник улыбающийся мамин глаз.

– Подсматриваешь? Хи-итренький!

– …Только все равно ничего бы не получилось. Это как… – когда вам всего девять лет, образные сравнения даются вам не так уж легко, – как лампочка в холодильнике! Пока холодильник закрыт, лампочка не светит. Только увидеть этого нельзя, потому что когда открывается дверца, лампочка уже горит. И это неправда, что она включается одновременно с открыванием двери! Она зажигается заранее, потому что знает, что кто-то собирается открыть дверь. Вы тоже… знаете. Еще за секунду раньше, чем я открою глаза или просто обернусь в вашу сторону – вы уже знаете… И успеваете превратиться обратно.

«Вот это теория! – с невольным восхищением подумал папа. – И ведь, что самое интересное, практически неопровержимая…»

А мама, которой, по большому счету, не было дела ни до каких теорий, за исключением тех, что обещали «быстрое снижение веса без диеты и изнурительных нагрузок», лишь беззаботно рассмеялась в ответ.

– Ну так не открывай глаза! Просто потрогай на ощупь. Вот сейчас подойди к деду и потрогай.

– И то правда, Андрейка, потрогай! – седые усы изогнулись в улыбке.

Мальчик вспомнил, как час назад эти самые усы, отраженные в двух зеркальных поверхностях, точно так же изгибались, обнажая совершенно белые десны с криво торчащими из них черными, уродливыми зубами – и отчаянно замотал головой.

– Нет, его не буду!

Дед сокрушенно вздохнул.

– А меня? – ласково спросила мама, придвигаясь ближе.

– Тебя?.. – мальчик задумался. – Буду…

– Потрогай, не бойся…

Он зажмурил глаза, она отняла левую руку от его лица и приложила к своему.

– Вот лоб, вот глаза, вот щеки, чувствуешь?.. А губы… разве это мертвые губы? – она нежно поцеловала его соленую от слез ладонь. – Разве я похожа на мертвую?

– Не-ет, – мальчик готов был расплакаться снова, от облегчения. – Не похожа…

А папа мягко, поскольку про себя, возразил: «Разве что когда возвращаешься домой в пятницу вечером, рухаешь на диван и говоришь, что на работе был полный аврал».

– Вот видишь, тебе просто показалось…

– Да не все так просто! – не выдержал отец. – Хотя тоже вполне объяснимо.

Он опустился на ковер рядом с мальчиком. Теперь уже большая часть семьи собралась здесь; не хватало только уехавшей на рынок бабушки и деда, который продолжал сидеть на своем стуле, отгородившись от остальных полированной столешницей, как подсудимый на заседании суда отгораживается от всего мира решеткой металлической клетки.

– Ты солипсист, Андрей! – сказал папа. – Есть такое направление в философии, солипсизм. Его приверженцы утверждают, что окружающий нас мир существует лишь постольку, поскольку мы его воспринимаем: видим, слышим, чувствуем. А та его часть, которая в данный момент остается вне зоны действия наших органов чувств – фрагмент комнаты за нашей спиной, машина на улице, до тех пор, пока мы не слышим шум от ее движения – эта часть реальности как бы и не существует. Она остается за кадром и ждет того момента, когда мы обратим на нее свое внимание. Тогда и только тогда она возникнет, начнет существовать, – отец улыбнулся. – Не зря говорят, что дети – замечательные солипсисты. Ты – не исключение, Андрей, только твой солипсизм почему-то любопытным образом перемешался с изрядной долей танатофобии, страха перед смертью. Тоже, в принципе, естественной в твоем возрасте, когда ребенок впервые постигает, что такое смерть, и начинает примерять это понятие к себе, к своим близким… Кстати, у кого-нибудь из твоих одноклассников недавно умирал кто-то из родственников?

– Нет. Кажется, нет…

Отец говорил спокойно и уверенно, и от его непонятных слов мальчик и сам успокаивался – значительно быстрее, чем от неуклюжих шуток деда и от нежных прикосновений матери.

– Эт-та что еще такое? – Никто не заметил, как на пороге комнаты возникла бабушка – прямо в пальто и с двумя большими сумками в руках, которые даже на глаз казались очень тяжелыми. От нее пахло морозом, весельем и какой-то сдобой. – Опять хвилосовствуешь, хвилосов? Ты б лучше сумки у меня принял, а хвилосовствовать потом будешь, со своими студентками…

– Мама!.. – только и ответил отец, но с такой интонацией, что мальчик, воспрявший было духом при появлении любимой бабушки, снова закрыл лицо руками, на этот раз – безнадежно, не оставив ни единой щелочки…

Отец, тем не менее, покорно забрал груз из рук бабушки и скрылся в кухне.

– А что мама? – неприятно громким голосом отозвалась та. – Смотри, вот устрою тебе солипсизм – по-нашему, по-простому, – получишь тогда у меня свой «фрагмент комнаты»! Ты б, сынок, не забывался, кто в этой квартире прописан, а кто просто жилец.