Татьяна Корсакова - Волчья кровь Страница 47

На мгновение ей почудилось, что Литош готов сдаться. Увы, только почудилось.

– Нет никакого родового проклятья. – Художник по-отечески приобнял ее за плечи. – Так, кое-какие предположения, не имеющие под собой документальной базы.

– Расскажите о предположениях! Меня это тоже касается!

– Вполне вероятно, что вас, Ярослава, это касается в первую очередь, но я связан обязательствами. – Литош привычным жестом пригладил бородку и добавил, глядя поверх Ясиной головы: – Послушайтесь дружеского совета, моя маленькая леди, не оставайтесь после венчания в Рудом замке, уезжайте. – Он хотел было еще что-то сказать, но в это время дверь с тихим скрипом приоткрылась, впуская в комнату Вениамина.

– Уже проснулись? – Секретарь цепким взглядом окинул так и не расстеленную кровать. – В таком случае, Ярослава, прошу за мной. У нас совсем мало времени.

– Одну минуточку! – Литош подхватил Ясю под локоток. – Я хотел бы сделать прекрасной невесте подарок. Не соблаговолите ли пройти со мной?

Яся соблаговолила, втайне надеясь, что по дороге им с Литошем еще удастся остаться наедине. Однако ничего не вышло – Вениамин потащился следом как цепной пес.

Мастерская художника, а именно туда привел ее Литош, находилась под самой крышей. Неоштукатуренная кладка подсвечивалась тусклым рассветным солнцем, а под арочным сводом слышалось курлыканье голубей и шум ветра. Было в этом что-то по-особенному красивое, роднящееся с окружающим замок диким лесом.

– А теперь закройте глаза, моя маленькая леди! – скомандовал Литош.

Яся закрыла, даже зажмурилась для надежности. Неважно, что за подарок, главное, что это первая вещь, которую ей подарят от души.

На плечи легло что-то пушистое, едва уловимо пахнущее костром и луговыми травами.

– Открывайте!

Пушистое оказалось снежно-белым атласным плащом, подбитым горностаевым мехом. Вот уж действительно царский подарок.

– Это дополнение к свадебному наряду. – Литош легонько коснулся Ясиного плеча, поправил серебряную брошь в виде волчьей головы.

– Откуда? – спросила Яся шепотом.

– Оттуда же, откуда и платье. Увы, приличествующий случаю головной убор я не нашел, но надеюсь, стилисты что-нибудь обязательно придумают. А плащ этот незаменим в вечернее время, и, позвольте заметить, в нем, Ярослава, вы выглядите как истинная хозяйка Рудого замка. Ну как, угодил? – Литош посмотрел на Ясю с такой надеждой, точно от ее ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.

– Угодили, – она благодарно улыбнулась. – Очень красиво. Спасибо.

– Да вы не стойте! Вы пройдитесь, почувствуйте, подходит ли он вам, ложится ли на душу.

Повинуясь настойчивой просьбе, Яся направилась в сторону висящих и стоящих вдоль стен картин. Большей частью это были портреты, если судить по состоянию краски, древние.

– Реставрирую помаленьку. – Литош поймал ее вопросительный взгляд. – Те, что уже готовы, заняли свое почетное место в галерее, остались самые старые, самые сложные.

Она бы, наверное, прошла мимо этой картины, если бы холщевая драпировка вдруг с тихим шуршанием не упала на пол и Яся не столкнулась взглядом с почти точной копией Вадима Закревского. Мужчина, одетый в богатый, расшитый золотыми грифонами костюм, опирался на тяжелый, с виду двуручный меч и смотрел прямо Ясе в душу. Ох, какой же тяжелый был у него взгляд! Каменная плита, а не взгляд. И это только на портрете, а что же в жизни?

– А вот это он и есть. – Литош подошел к портрету, носком туфли отпихнул в сторону драпировку. – Граф Вацлав Закревский, благородный предок вашего будущего супруга. Удивительно, до чего же сильно фамильное сходство. У них даже наклон головы одинаковый.

Наклон одинаковый, но взгляд… Далеко суженому до такого, и понятно теперь, почему Вацлава прозвали Лютым.

– Это самый ранний и, подозреваю, единственный его портрет. Признаюсь, мне очень тяжело дается его реставрация, за пару часов работы устаю как собака, точно из меня выпивают всю силу.

В то, что силу выпивает портрет, Яся тут же поверила. Было в человеке, на нем изображенном, что-то такое… неправильное, нечеловеческое. Чтобы не смотреть в холодные, как февральское небо, глаза Вацлава, Яся отступила на шаг. Взгляд скользнул вниз, на покоящуюся на рукояти меча руку. На безымянном пальце тускло поблескивал перстень: волчья голова, синие камни глаз. Тот самый перстень…

– Что это? – Осторожно, самыми кончиками пальцев, Яся коснулась нарисованного кольца.

– И вы заметили?! – отчего-то обрадовался Литош. – Это, скажу я вам, очень странное явление. Я бы даже сказал, мистическое. Символом рода Закревских, как вы уже, наверное, знаете, является грифон. Мужчины рода не носили иных украшений, кроме как фамильных перстней с грифонами. А тут волк, причем, смею утверждать, металл, из которого сделано кольцо, не благородный. Обычное железо, на мой взгляд, что странно вдвойне. Нигде, никогда не упоминается об этом волчьем кольце, но, получается, оно было настолько дорого Вацлаву, что он надел его, когда позировал для парадного портрета. Удивительно, вы не находите?

– Да. – Яся вспомнила свинцовую тяжесть волчьего перстня и кивнула. Вот, значит, чье колечко! Понять бы еще, почему оно оказалось в таком неподходящем месте.

– Вынужден прервать вашу увлекательную беседу. – За спиной послышалось деликатное покашливание Вениамина. – Ярослава, у нас катастрофически мало времени…

От волчьего воя не спастись, не спрятаться. Лютуют серые, еще почище его самого лютуют. Давеча стадо овец загрызли вместе с пастухами, на деревню напали среди бела дня, разогнали скотину, напугали крестьян до смерти. Но это не беда, на то они и волки, чтобы бесчинства всякие творить. Другое плохо – вой нескончаемый. Подходят твари ночные под самые стены и воют, выворачивают душу, не дают выбросить из памяти то, что давно быльем поросло, тревожат сердце.

Зря он тогда Богдана отправил, лучше бы сам удостоверился, что волки свою работу сделали, с цыганкой покончили. А Богдан ничего не нашел, говорит – следы волчьи кругом, кровь, а тела нету. Может, разорвали на кусочки, утащили косточки в лес. Так-то оно так, только что-то неспокойно, и слова прощальные, самые непритворные, все из памяти не идут, да кошмары по ночам снятся. А еще вой этот…

Перстень, ответный подарок той, которую нельзя вспоминать, скалится волчьей пастью, зыркает глазами-каменьями, острыми клыками больно царапает кожу. Что же он от перстня-то не избавился?! Может, в нем и есть цыганский морок, может, от него все напасти?

Волчий перстень падает в огонь, выбивает из жарких угольев сноп искр, шипит зло, точно живой. Подбросить поленьев поболе да заслонку закрыть. Пущай горит-плавится, чтобы и следа от него не осталось. Он, Вацлав, свободный теперича и от прошлого, и от ведьминых чар.